— Явился по вашему приказанию, сэр, — отчеканил Брэдшоу.
— Что, опять напились?
— Никак нет, сэр. Не выспался.
— Ну, конечно. Вы же чересчур много работаете!
— Но…
— Хватит. Садитесь.
Брэдшоу осторожно присел на кончик стула.
Майор подошел к большому сейфу, поколдовал над шифром, достал тоненькую коричневую папку и открыл ее.
— Агент «Мальчик». Араб из Иерусалима. Где вы откопали этого араба?
— В парке, сэр. Мы с ним разговорились, — насторожился Брэдшоу.
— Ах, разговорились! И о чем же?
— О евреях.
— Интересно. И что же он думает о евреях?
— Он их ненавидит, сэр,
— А нас?
— Не могу знать, сэр.
— А я знаю. Вот запись разговора Мальчика с его братом. «Англичане — круглые дураки, и на них можно заработать кучу денег» — и так далее. Кстати, сколько вы ему заплатили за прошлый месяц?
Брэдшоу почувствовал себя хуже, чем вчера, когда пришел такой паршивый прикуп.
— Пятнадцать фунтов, сэр.
Майор заглянул в папку и перевел взгляд на Брэдшоу.
— Простите, не расслышал. Сколько?
— Десять фунтов, сэр.
— А Мальчик сказал брату — три.
— Врет, мерзавец. Вы же знаете арабов, сэр.
— Знаю. И не только арабов, но и вас. Сколько вы проиграли вчера в клубе?
— Двадцать фунтов, сэр.
— Отдам под трибунал, — сказал майор, и от его тихого голоса Стива Брэдшоу прошиб холодный пот. — Напишу вашему отцу — и он лишит вас наследства.
— О, сэр! — задохнулся Брэдшоу. — Умоляю вас, только не это.
Майор положил папку в сейф, закрыл его и поменял шифр. Потом сел за стол и посмотрел на лейтенанта Брэдшоу. Кого только эти штатские хлюпики не понабирали в контрразведку!
— Слушайте меня внимательно, Брэдшоу. Даю вам две недели на вербовку надежного агента, который будет поставлять мне нужные сведения не за страх, а за совесть. И не за фиктивные суммы. Вы меня поняли? Действуйте. Мне нужно знать про арабов все.
В арабском отделе контрразведки лейтенанта Брэдшоу встретил его приятель Кеннет Барнс, который с отличием окончил филологический факультет Оксфорда, свободно владел древнегреческим, немецким, французским, древнееврейским и арабским языками и занимался арабской и еврейской прессой в Палестине.
— Был у майора? ~ ухмыльнулся Барнс, увидев кислую физиономию Брэдшоу.
— Откуда ты знаешь?
— Старик, мы же как-никак в контрразведке служим! — весело заржал Барнс. — С чем пожаловал?
— Мне нужно найти агента.
— Большое дело! Сходи в агентурный отдел, они тебе там подберут кого захочешь. Я их клиентуру знаю: парикмахеры, сутенеры…
— Да нет, — отмахнулся Брэдшоу. — Это все не то. Майору подавай рыбку покрупнее. И поумнее. Он хочет знать про арабов все, как он выразился. Значит, агент должен быть вхож в разные круги… В общем, сам понимаешь.
— И это можно, — Барнс пошарил на столе среди папок и газетных вырезок. — Вот. «Палестайн уикли». Смотри там, где отчеркнуто.
— Трумпельдор… Это что такое?
— Не «что такое», а «кто такой». Это — название пьесы о русском еврее, которого арабы убили в Галилее.
— Ну и что?
— А то, что эту пьесу написал араб из Хайфы по фамилии… — Барнс заглянул в вырезку. — Домет. Азиз Домет. Понял?
— Пока нет.
— Да, сообразительность — не твой конек, — опять беззлобно засмеялся Барнс. — Как раз этот Домет тебе и нужен. Он — писатель, а писатели вообще — народ податливый. Особенно те, кто разводят идеологию: этим деньги всегда нужны позарез. Я в Лондоне знал двух-трех таких, они у меня все время на пиво занимали.
Не слушая болтовню Барнса, Брэдшоу взял газетную вырезку, пошел в свой кабинет и начал читать.
«Господин Домет, так зовут одаренного драматурга, который написал пьесу „Йосеф Трумпельдор“, еще раз доказал, что им движут благородные стремления покончить с конфликтом между арабами и евреями, губительным для обеих сторон».
Брэдшоу подумал, что Барнс хоть и болтун, но хорошо разбирается в таких делах.
От радости Домет не находил себе места. Наконец-то! Его поняли, его оценили! Пусть эту заметку прочитает это ничтожество, этот Сильман, этот негодяй! Он посмел критиковать его пьесу. Все враги и завистники пусть прочитают, что написано в «Палестайн уикли»! Он снова бережно взял газету. «Образ героя, капитана Трумпельдора, написан очень правдиво. И шейх Абдар-Раиф, пожертвовавший жизнью ради своего друга-героя, — подлинный представитель арабского народа и выписан очень ярко. Да все персонажи, особенно Двора, выписаны рукой мастера. Драма, в которой истерзанную страну захлестывает горячее желание обрести былую славу, производит неизгладимое впечатление. Высокие идеалы, глубокие мысли, а главное, поиски истины — вот что отличает эту необычную пьесу. Нельзя не поздравить Палестину с ее выдающимся сыном, который отдает недюжинный талант на благо своей страны».
Домет не выдержал и побежал к газетному киоску. Стал поодаль и приготовился считать, сколько людей купит «Палестайн уикли» с такой замечательной статьей о нем. Никто не покупал. Тогда он спросил продавца, сколько газет сегодня купили. Продавец ответил: «Три». Разочарованный, Домет уже отошел от киоска, когда у него за спиной кто-то спросил по-английски:
— Не остался ли у вас номер «Палестайн уикли»? Там должна быть статья о замечательном драматурге Домете.
Домет резко обернулся и увидел респектабельного мужчину средних лет. Тот купил газету, развернул и прямо у киоска начал читать.
Домет не выдержал, подошел к незнакомцу и приподнял шляпу.
— Позвольте представиться, я — Азиз Домет.
На лице незнакомца отразилось удивление, смешанное с восхищением. Он тоже приподнял шляпу и представился:
— Оливер Томпсон. Исследователь арабского Востока. Разрешите пригласить вас на чашечку кофе.
За кофе выяснилось, что любезнейший мистер Томпсон не знает ни слова по-немецки и не может познакомиться с творчеством мэтра. При слове «мэтр» Домет почувствовал, что у него вырастают крылья. Заказанный к кофе коньяк быстро изменил направление беседы, которая перешла от пьесы к настроениям арабской интеллигенции. Милейший мистер Томпсон всякий раз вставлял что-нибудь вроде «с вашим великим талантом».
Домет понял, что в лице мистера Томпсона он нашел ту публику, которой так не хватало его пьесам. Они начали часто встречаться.
Мистера Томпсона все больше и больше интересовали настроения в арабской среде. Приятным сюрпризом для Домета стало сделанное ему мистером Томпсоном предложение ежемесячно составлять для его исследований небольшие обзоры, написанные талантливым пером господина Домета.
— Разумеется, не безвозмездно, — добавил Томпсон.
— Помилуйте, — смутился Домет, — какие могут быть счеты между друзьями.
— Труд, особенно писательский, должен быть оплачен, — назидательно заметил мистер Томпсон. — Давайте договоримся о символической цене. Скажем, пять фунтов за обзор. Вы окажете мне неоценимую помощь.
Домет с восторгом согласился: это было в два с половиной раза больше, чем его жалованье.
В арабском отделе контрразведки эти «обзоры» проходили под грифом «донесения агента Шекспира».
Работа Домета в школе оказалась под угрозой, когда в арабской прессе начались нападки на «покровителя евреев — чистокровного араба, который продает свой талант еврейским колонизаторам Палестины».
Комитет палестинских арабов направлял к Домету посланцев. Они его уговаривали плюнуть на евреев и работать на благо своего народа. Домет объяснял им, что как раз на благо своего народа он и работает, и на этом переговоры кончались.
Очень скоро агент Шекспир сообщил, что «в Хайфе, незадолго до отбытия арабской делегации в Англию, католические и православные священники, богатые арабские землевладельцы и мусульманское духовенство обратились к делегации с наказом добиться в Лондоне: а) запрета еврейской иммиграции и б) отмены иврита как третьего официального языка Палестины после арабского и английского».
За это краткое донесение агента Шекспира Брэдшоу получил благодарность от начальства, закрывшего глаза на то, что Шекспир получает уже не пять, а двадцать пять фунтов.
Миссия арабской делегации в Лондоне провалилась, а в очередном донесении Шекспира было сказано: «Среди арабов царит подавленное настроение, и они все больше склоняются к мысли, что, если не удастся с помощью англичан справиться с евреями дипломатическим путем, арабы сами разберутся с евреями с помощью силы».
Домету пришло в голову создать свою оппозиционную газету на арабском языке, и он поделился ею с мистером Томпсоном, но услышал в ответ, что у него, скромного исследователя, не то что на издание газеты — на бумагу для нее нет денег.
Азиза Домета уволили из мусульманской школы, и в Хайфе никто не хотел брать его на работу. Среди арабов Домет стал изгоем. Узнав об этом, лейтенант Брэдшоу понял, что ему надо искать нового агента.
12
Получив от Домета доверенность на постановку «Йосефа Трумпельдора», Штейн написал Вейцману, что следовало бы позаботиться о постановке пьесы Домета. На это Вейцман ответил Штейну, что в еврейском театре Вены идут переговоры о ее постановке и уже предприняты шаги по изысканию средств для поездки Домета в Европу. Поэтому Штейн написал Домету, что уже достигнута договоренность о постановке «Йосефа Трумпельдора» в венском театре и Сионистская организация хочет организовать для него лекционное турне в Вену, в Прагу и в Берлин.
Сам Домет рассчитывал сразу после турне поехать в Америку, надеясь, что и на Америку найдутся деньги. Ведь он занимается общим делом.
Услышав про Берлин, Адель запрыгала от восторга.
— Боже, наконец-то я увижусь с родителями. И Гизеллу им покажу. Ребенку уже два года, а они ее еще не видели. Как же мы успеем собраться? Нужно купить Гизелле зимнее пальтишко, нужно купить подарки. А мне? Мы с тобой будем ходить на приемы, в чем же я на них пойду? Да что приемы, когда мы едем в Берлин. В Берлин!