Тут кто-то позвал Риту, и Домет подошел к Лине.
— Азиз, из-за вас я проиграла пари, — она кокетливо надула губы.
— С кем же вы его заключили? — спросил Домет, целуя Лине руку.
— С Ритой. Она сказала, что, если вам позвонить, вы немедленно приедете, а я сказала, что нет.
— И на что вы заключили пари?
— На поцелуй. Если Рита выиграет, она вас поцелует; если я выиграю, я поцелую.
— А что мне теперь сделать, чтобы выиграли вы? Может, взять и уехать? — тихо спросил Домет.
— Лучше присоединяйтесь к нам. Куда вы пропали? Я вас сто лет не видела.
— А я вас видел в такси, — еще тише сказал Домет, сев так, чтобы Лина оказалась между ним и Ассад-беем.
Ассад-бей поймал взгляд Домета.
— Добрый вечер, Азиз, — сказал он со своей противной улыбочкой.
— Добрый вечер, Ассад.
— Лина, я услышал о каком-то пари, — поинтересовался Ассад-бей. — На что пари?
— Ерунда, — отмахнулась Лина, накладывая Домету винегрет. — Детские шалости. Давайте выпьем. Азиз, ваш тост.
— За вашу прекрасную книгу, Ассад, — Домет поднял рюмку и посмотрел ему прямо в глаза.
— Но, помнится, она вам не понравилась, — Ассад-бей посмотрел на Лину.
— Я был неправ. Я не сразу понял, что главное в вашей книге — история любви.
— Азиз, я вас обожаю! — обрадовалась Лина. — Правда, книга прекрасная? По-моему, просто гениальная. Я могу цитировать ее, даже если меня разбудить среди ночи.
Домет почувствовал на шее прикосновение женской руки. Рита.
— Азиз, куда же вы сбежали? Мы еще будем танцевать. А что вы пьете? — защебетала она.
Рита исчезла раньше, чем Домет успел ответить. Лину пригласил на танец какой-то блондин, и Домет с Ассад-беем остались вдвоем.
— Мне очень лестно, что вам понравилась моя книга, Азиз. Когда она выйдет, сочту за честь преподнести вам экземпляр с дарственной надписью. Вы сейчас что-нибудь пишете?
— Пока нет. А вы?
— Боязно признаться, но вам я скажу. Биографию Магомета.
Домет чуть не подавился винегретом.
— Магомета? Это же святотатство! Это все равно что я взялся бы за биографию Иисуса Христа.
— Прекрасная мысль. Вот и возьмитесь за нее. В Новом завете хватает биографического материала.
— Ну, знаете ли! Не кощунствуйте!
— Да что вы так взбеленились, Азиз! Мы же с вами — писатели. Для нас нет запретных тем. — Четки щелкнули несколько раз. — Магомет. Христос. Я, конечно, мусульманин, но, разговаривая с Богом, я слышу голос единого Бога, а потому молюсь и Магомету, и Христу, и Будде.
— В таком случае, почему вы не слышите еврейского Бога?
Ассад-бей вспыхнул, как если бы ему нанесли смертельное оскорбление.
— Думаю, — как ни в чем не бывало продолжал Домет, — тут одно из двух: либо вы ни во что не верите, либо не пишете о Магомете, а просто меня разыгрываете.
— И верю, и пишу, и не разыгрываю, — взял себя в руки Ассад-бей.
— Кто кого разыгрывает? — запыхавшаяся после танца Лина обняла обоих мужчин за плечи.
— Мы разыгрываем друг друга, дорогая, — Ассад-бей покосился на Домета. — Хочешь, и тебя разыграем?
В этот момент как из-под земли выросла Рита и потащила Домета танцевать.
Танго сменилось блюзом, сильный женский голос с хрипотцой запел по-английски о неразделенной любви, и Домету стало невыносимо грустно. Он почти не чувствовал ни Ритиных рук, ни губ. Он даже не заметил, что разошлись гости и что они остались вдвоем в огромной квартире, где во всех пяти комнатах горел свет. Потом он погас.
Несколько дней спустя Домет позвонил Лине из телефона-автомата.
— Азиз, — обрадовалась она, — где вы?
— Стою под вашими окнами.
— Правда?
— А вы выгляните в окно.
Лина выглянула и крикнула, что спустится через пять минут.
Она вышла в том же берете, в котором он встретил ее в букинистическом магазине.
— Поздравляю! — она взяла Домета под руку.
— С чем?
— Рита уже бегает по всему Берлину и хвастается, что отбила у меня любовника.
— Но вы же знаете, что это не так!
— Ну, чего вы сердитесь, Азиз? Неужели вы думаете, что я вас буду упрекать за Риту? Вы — мужчина, природа берет свое. Мое отношение к вам не изменилось ни на йоту. Ваша душа все равно принадлежит мне. — Она прижалась щекой к его плечу.
— Куда пойдем? — с кислой миной спросил Домет.
— В полицию, — в тон ему ответила Лина и засмеялась, увидев, что Домет оторопел. — Не бойтесь, ничего страшного. Как все иностранцы, я должна раз в неделю отмечаться в полиции.
9
После прихода нацистов к власти на окнах конторы Самуила Марковича сначала намалевали свастику, потом выбили стекла, и наконец в один прекрасный день его секретарша Эрна без стука заявилась к нему в кабинет.
— Герр Боген, я сразу перейду к делу, — заявила она таким тоном, будто герр Боген был ее подчиненным.
— Слушаю вас.
— Герр Боген, известно ли вам, что по новым немецким законам владельцем любой фирмы может быть только ариец?
— Что вы хотите этим сказать?
— Что вы не ариец, — спокойно ответила Эрна, усаживаясь в кресло.
Самуил Маркович покрылся мелкими капельками пота и вынул носовой платок.
— Эрна, вы у меня работаете уже пять лет. Я относился к вам как к члену семьи, всегда повышал жалованье, а два года назад дал ссуду на лечение, когда пьяный муж сломал вам два ребра.
— Не нужно напоминать мне об этом, герр Боген, — сказала Эрна хозяйским тоном.
— Можете не возвращать ссуду.
— А я и не собираюсь.
— Тогда чего же вы хотите? — спросил Самуил Маркович.
— Чтобы вы переписали фирму на имя моего мужа. Он — настоящий ариец и будет владельцем фирмы, а вы будете у нас консультантом.
— Кем? — у Самуила Марковича запершило в горле.
— Консультантом, — спокойно повторила Эрна. — У вас нет выбора: если вы откажетесь, вас вызовут в гестапо, и вашу фирму все равно отдадут нам.
— Тогда зачем вы пришли ко мне?
— Договориться по-хорошему. Сегодня вы нигде не найдете работы, а мы вам еще и платить будем. Потому что, кроме вас, никто не может уговорить ваших компаньонов иметь дело с новыми владельцами.
— Что вы знаете о моих компаньонах!
— Кое-что знаю. Я сняла копии со всей документации, которая через меня проходила.
Носовой платок Самуила Марковича стал совсем мокрым.
— Дайте мне неделю на размышление.
— Три дня, — Эрна встала и направилась к двери. — Не вздумайте бежать, герр Боген, вас все равно найдут, а тогда это будет совсем другой разговор и совсем в другом месте.
Самуилу Марковичу не понадобилось трех дней.
Он схватил такси, помчался на вокзал, попросил таксиста подождать, купил три билета на вечерний поезд до Цюриха для Хаси с детьми и поехал домой. Копу и Хильку уже несколько месяцев назад отчислили из университета вместе с другими еврейскими студентами. К счастью, дети были дома.
— Ничего не спрашивайте, — сказал запыхавшийся Самуил Маркович. — Быстро собирайте вещи. Вы с мамой едете в Швейцарию.
На протестующие возгласы детей он поднял руку.
— Ша! Хватит! У вас нет времени. Если сегодня вы не уедете, завтра мы все будем в гестапо.
И Самуил Маркович вкратце пересказал разговор с секретаршей.
Хася-Шейндл хорошо знала, когда с мужем надо спорить, а когда — нет. Поэтому она быстро собрала два чемодана. Самуил Маркович дал жене все наличные деньги, которые были в доме, и поклялся здоровьем детей, что приедет в Цюрих, как только закончит дела, продаст дом и переведет деньги в швейцарский банк. Хилька бросилась звонить своим немецким подругам, но Самуил Маркович ее остановил.
— Детка, если кто-то узнает о вашем отъезде, вас перехватят еще по дороге на вокзал.
Копа кричал, что никуда не поедет, пока не увидится со своей возлюбленной Лили, которую родители у него за спиной называли не иначе как «наша шикса»[19].
— Копа, сынок, прошу тебя. Ради матери. Посмотри на нее. На ней же лица нет! Это же временно. Поживите в Цюрихе, пока тут кончится весь этот мешугас[20] со свастикой, — Самуил Маркович от волнения не заметил, что перешел на идиш.
— Копа! — Хася-Шейндл умоляюще сложила руки на груди. — Не спорь с отцом. У него сейчас будет сердечный приступ.
Через час вещи детей тоже были уложены, и все присели на дорогу.
— На сколько мы уезжаем, папочка? — спросила Хеля, как две капли воды походившая на мать в молодости.
— Думаю, месяца на два, — сказал Самуил Маркович, дописав письмо своему компаньону в Цюрихе. — Пойдете по этому адресу, там о вас позаботятся. А сейчас — на вокзал.
Проводив семью, Самуил Маркович поехал к знакомому русскому специалисту по изготовлению фальшивых документов. Специалист подобрал ему черный парик (от чего Самуил Маркович помолодел лет на двадцать), поменял очки на пенсне и сделал несколько снимков «Лейкой», установленной на треножнике.
Через три часа в руках у Самуила Марковича был засаленный аусвайс на имя вдовца — бюргера Вольфганга Шутце из Верхней Померании, в котором, по просьбе Самуила Марковича, появились выездные и въездные визы, доказывающие, что он пересекал границы рейха, чтобы посетить далекую Америку. Там у него якобы скончался богатый дядя, который оставил ему наследство.
Спрятав парик в портфель, Самуил Маркович поехал в банк и зашел в кабинет управляющего.
— Герр Боген, — управляющий любезно показал на стул. — Чем могу служить?
— Я хочу снять деньги со счета.
— Пожалуйста. Сколько?
— Все. У меня временные затруднения.
— Вы хотите получить всю сумму наличными?
— Нет. Половину наличными, а половину переведите на этот счет, — и Самуил Маркович передал управляющему листок бумаги.
— Цюрих… — как бы сам себе сказал управляющий.
— Сколько времени это займет?
— Немного. Вы как раз успеете выпить кофе, герр Боген.