онял! Лина на всю жизнь осталась белой вороной, а я стал своим среди немцев. Потому и не сказал».
Когда Азиз шел на первую лекцию брата, он очень волновался. Зал был полон, и публика была солидная: дипломаты, высшие военные чины, университетские преподаватели. Домет узнал кое-кого из коллег по министерству.
Поднявшись на трибуну, Салим осмотрел зал, слегка наклонил голову, поймал тревожный взгляд брата, сидевшего в первом ряду, и обратился к аудитории:
— Господа! Позвольте задать вам вопрос. Кто помнит, какие цвета преобладают на государственных флагах арабских стран?
— Красный! — раздался чей-то голос.
— Совершенно верно. Еще!
— Зеленый, — негромко заметил сидевший рядом с Дометом мужчина профессорского вида.
— Вы абсолютно правы, — поклонился в его сторону Салим. — А еще?
После короткой паузы, во время которой кто-то назвал «желтый», а кто-то «синий». Салим сказал:
— Черный и белый, господа. Итак, на государственных флагах арабских стран четыре цвета: красный, зеленый, черный и белый. Они появились на одном знамени в 1909 году, когда служившие в Турции арабские офицеры из Ирака, Сирии и Саудии создали подпольную организацию. Чем же объясняется выбор этих цветов? Объяснение такого выбора заключено в строфе из стихотворения арабского поэта XIV века Сафая Алхалая, которую эта организация сделала своим девизом: «Белы наши деяния, черны наши битвы, зелены наши просторы, красны наши мечи». А что знаменовало собой восстание арабских офицеров в Турции? Возрождение арабского национального самосознания.
Домет оглядел зал. Публика слушала как зачарованная. Салим несомненно унаследовал от отца ораторские способности, владел материалом не хуже, чем аудиторией, приводил множество фактов, цифр, убедительных примеров, ссылался на великих философов разных времен, и сухая научная лекция превращалась в увлекательное путешествие по загадочному арабскому Востоку.
Проводив брата домой после успешной лекции, Домет пошел к метро и почти перед самым спуском в подземку увидел Риту. Она нежно прощалась с щеголеватым обер-лейтенантом СС, который оказался не кем иным, как специалистом по Достоевскому. Домет резко повернулся к витрине соседнего магазина, в которой хорошо отражались все Ритины нежности. Специалист ушел, Рита начала спускаться в метро, но почему-то передумала и вернулась. Осмотревшись по сторонам, она прошла мимо все еще стоявшего перед витриной Домета и, не заметив его, повернула за угол. Домета разобрало любопытство, и он последовал за ней на некотором расстоянии. Очень скоро оказалось, что Рита идет в сторону мюзик-холла, перед которым стояла длинная очередь. От очереди отделился Сергей Козырев, литературная надежда русской эмиграции, и, размахивая билетами, что-то закричал Рите по-русски.
Через два дня Домет зашел в Ритин салон, где давно не бывал. Кроме немецкого специалиста по Тургеневу, других завсегдатаев салона среди гостей не было.
Хмурая Рита уселась с Дометом на кухне и закурила.
— Азиз, у меня прескверное настроение.
— Почему?
— А вы не знаете? Я думала, весь Берлин успел узнать. Боген меня бросил и сбежал в Америку со всеми деньгами.
— А специалист по Достоевскому? Или теперь надо говорить герр обер-лейтенант?
— Да это так, пустяки.
— Как и я? — забросил удочку Домет.
— Ну, чего вы в меня вцепились, Азиз? Женщине плохо, а вы всякие глупости вспоминаете.
— А герр Козырев — тоже глупость?
Рита закашлялась и сунула недокуренную сигарету в пепельницу.
— Вы что, следите за мной?
— Еще чего! Просто вспомнил тех, кто к вам ходил. Кстати, куда они все подевались? Где Фридберг? Головинкер? Флегер?
— Азиз! Вы как с луны свалились. Всех евреев иностранного происхождения обязали покинуть Германию. Они и покинули. Кто — в Париж подался, кто — в Россию.
— А как же вы рискнули остаться?
— А при чем тут я? Между прочим, чтоб вы знали, я из фольксдойч. Вот так. Мой дедушка был барон Шейнбах, — не моргнув глазом заявила Рита.
— Рита, вы не знаете, где Лина? — перевел разговор на другую тему Домет.
— Откуда мне знать, — Рита пожала плечами. — Может, тоже уехала вместе со своим гением.
— Ассад-беем?
— Он такой же Ассад-бей, как я — китайская императрица. Да ну вас, Азиз, я думала, вы меня утешите, а вы мне еще больше душу разбередили. Пойду к гостям.
11
Внутренний телефон тихо зазвонил два раза. Домет снял трубку.
— Домет?
— Так точно, герр майор.
— Зайдите ко мне.
Когда Домет вошел в кабинет, Гроба что-то писал и кивком головы показал ему на стул. Домет сел и вопросительно посмотрел на начальника.
Отложив в сторону исписанный лист, Гроба достал из ящика тонкую папку с желтой наклейкой и протянул Домету.
Крупными буквами, четким округлым почерком выведено «АССАД-БЕЙ», а в верхнем левом углу — штамп «Для служебного пользования».
— Я посмотрел этот материал. С Ассад-беем в самом деле нужно разобраться. Ознакомьтесь, — сказал Гроба.
Домет протянул руку за папкой.
— Только у меня в кабинете. Читайте, а я пока закончу мой доклад. Отшлифуете его потом.
Папка жгла руки. Домет с нетерпением открыл ее. На первой странице — знакомое лицо Ассад-бея, но фамилия другая:
«Нуссимбаум Лев Абрамович. Еврей. Год рождения — 1905. Место рождения — Баку (Азербайджан). Вероисповедание — иудейское. Профессия — писатель. Отец — богатый коммерсант, после смерти жены состоял в противозаконной связи с прибалтийской немкой, гувернанткой сына, после большевистского переворота бежал с ней и с сыном в Стамбул и оттуда — в Берлин. Там сын перешел в ислам, взяв имя Ассад-бей. В Берлине закончил русскую гимназию и поступил в университет Фридриха-Вильгельма, который закончил в 1923 году (факультет восточных языков). Опубликовал на немецком языке следующие книги: „Кровь и нефть на Востоке“, „Хроника убийств: история ГПУ“ (удостоена похвалы министра пропаганды, доктора Геббельса), биографии русского диктатора Иосифа Сталина, русского царя Николая II. Поддерживает отношения с евреями-эмигрантами из России, живущими в Берлине. Часто посещает литературный салон еврейки Риты Шейнбах, тоже эмигрантки из России. Регулярно выезжает в Вену, где живет баронесса Эльфрида Эренфельс фон Бодмерсхоф. Характер отношений Льва Нуссимбаума с баронессой точно не установлен».
Домет перевернул страницу, и у него потемнело в глазах.
В лаконичном донесении сотрудника отдела наружного наблюдения сообщалось, что вместе с Ассад-беем и его сожительницей, еврейкой из России, в вышеупомянутом салоне был замечен сотрудник Министерства иностранных дел Азиз Домет, «не состоящий на учете».
Домет искоса взглянул на Гробу. Тот продолжал писать.
Домет еще раз посмотрел на свою фамилию.
«Что значит „не состоящий на учете“? „Сожительница“ — это Лина. А она состоит на учете?»
Следующая страница.
«Открытое письмо в русские газеты. Мы, мусульмане — выходцы с Кавказа, проживающие в Берлине, заявляем, что ничего общего не имеем с евреем Львом Нуссимбаумом, скрывающимся под именем Ассад-бей, и что все его писания, претендующие на знание Востока, основаны на использовании нашего фольклора и на подлом злоупотреблении доверием его товарищей по гимназии — уроженцев Баку. Мы призываем немецкие власти обратить самое серьезное внимание на писания Нуссимбаума, которые вредят интересам Германии и мешают распространению немецкого духа во всем мире». Далее следовало десять подписей.
В папке осталась последняя страница.
«Честь имею доложить, что еврей Нуссимбаум, проживающий по адресу Александринен-штрассе, 20, кв. 16, переодевается арабом перед тем, как выйти на улицу. У него на квартире собираются другие евреи и говорят на иностранных языках. В беседах с соседями еврей Нуссимбаум высказывает антигерманские настроения. Водит домой женщин неарийского происхождения. Хайль Гитлер!
Блокляйтер Алоиз Кебке».
«Герр Кебке? Господи! Ведь он и на собственного зятя накатает донос. Что делать? Что предпринять?»
— Прочитали?
— Так точно, герр майор, — Домет вернул Гробе папку.
— На что обратили особое внимание?
— На свою фамилию, да еще с указанием места работы.
— Правильно. А что значит «не состоящий на учете», знаете?
— Никак нет, герр майор.
— Это значит, что вас ни в чем не подозревают, пока не проверят, зачем вы встретились с Ассад-беем.
— А что, если вы меня специально внедрили в этот еврейский салон для выяснения антигерманских настроений среди эмигрантов?
— Вы далеко пойдете, Домет. Вообще-то выяснение настроений — не наш профиль, но в данном случае можно себя обезопасить и таким образом. И еще. Во всей этой истории есть один положительный момент, на который вы, вероятно, в спешке не обратили внимания.
Гроба взял папку, открыл нужную страницу и прочитал:
«„История ГПУ“ (удостоена похвалы министра пропаганды, доктора Геббельса)».
— Вот она, охранная грамота и для Ассад-бея, и для вас. Поскольку доктору Геббельсу нравится книга Ассад-бея, ни его, ни людей из его окружения никто не тронет. По крайней мере, пока. Понятно?
— Так точно, герр майор.
— А у вас хороший нюх на врагов рейха.
12
Лина совсем исчезла. И к телефону не подходит. Домет поехал к ней домой. Долго звонил в дверь, потом стучал, пока из соседней квартиры не высунулась женская голова в бигуди.
— Ищете эту еврейку?
— Мне нужна фрейлейн Гельман.
— Нет ее. Съехала на прошлой неделе. А вы из полиции?
— Почти, — Домет бегом спустился по ступенькам.
«Где ее искать? Неужели она уехала из Германии, как все евреи из Ритиного салона? Не попрощавшись? Наверно, сбежала с Ассад-беем».
Но через две недели Лина позвонила. Договорились встретиться в метро. Она была бледной, напуганной. Озиралась по сторонам и шарахалась при виде полицейских. В глазах — голодный блеск. Волосы потускнели. Никаких украшений.