Мы можем только гадать почему. Он хотел вернуться лишь после народного волеизъявления. Тем самым все точки над i были расставлены.
С возникновением «королевской проблемы» Леопольд стал символом глубокого раскола страны. На его стороне выступили католики и Фландрия, против него — социалисты, опасные коммунисты и Валлония. Для его противников он был «королем коллаборационистов», для его сторонников — плотиной на пути большевистского дьявола, угрожавшего с востока, непогрешимым христианским рыцарем.
Леопольд III хотел референдум и получил его. В нашей конституции нет ни слова ни о каком народном волеизъявлении, обычно мнение нации становится известным исключительно через парламент, но совещательный опрос населения допускается. 12 марта 1950 года 57,68% людей проголосовали за возращение Леопольда, 42,32% были против. Приличное большинство, но в Бельгии и с этим все обстоит иначе. Во Фландрии 72% сказали «да», в Валлонии 58% — «нет», а в Брюсселе 52% — «нет». Из провинций страны только две проголосовали против Леопольда — валлонский промышленный Льеж и Эно, в Брабанте соотношение голосов составило 59 к 50. Все фламандские провинции, а также валлонские Намюр и Люксембург отдали большинство голосов за Леопольда.
Итак, король мог вернуться, но было неясно, вся ли страна захочет его признать. Остался ли он королем всех бельгийцев? В дни «королевской проблемы» в Льеже велись серьезные переговоры о возможном отделении Валлонии, непрерывно шли митинги и дискуссии. Льежский профсоюзный лидер Андре Ренар, который спустя десятилетие возглавит крупную забастовку 1960— 1961 годов, говорил перед десятками тысяч собравшихся о своей мечте — социалистической и демократической Валлонии. То, что Ренар не был одиночкой-горлопаном, каким его изображали противники, доказала серия забастовок, состоявшаяся сразу после референдума. Так, 24 марта прекратили работу четверть миллиона валлонских рабочих, служащих и чиновников. И это происходило не только в Валлонии. В промышленных городах Фландрии, таких как Гент, Антверпен или Аалст, против Леопольда голосовало существенное меньшинство, но в течение марта в разных городах Фландрии прошло несколько стачек. Возникло противостояние между Фландрией и Валлонией, между организованным рабочим классом и остальной частью населения, между клерикалами и антиклерикалами, а либералы, как буржуазные, так и секуляристски настроенные, постепенно объединялись на социалистической платформе. Если бы все эти противоречия сфокусировались в одной точке, то Бельгию ожидал бы взрыв.
Со стороны казалось, что социалисты проводят политику стачек и уличных беспорядков. Но на деле они, и в первую очередь их велеречивый возбудитель масс, народный трибун Поль-Анри Спаак, до мозолей на языке договаривались о новых компромиссах. В католической партии СВП ультраклерикальное крыло хотело вопреки «красной орде» вернуть короля без всяких предварительных условий, ведь таких, как они, большинство, в чем же проблема? Но среди верхушки той же СВП водили хоровод и другие, призывавшие к умеренности и мобилизовавшие всю свою изобретательность для выработки новых путей выхода из тупика.
Сначала Леопольд не хотел быть королем одной, католической партии. Но мало-помалу его политическая линия теряла сторонников. Фламандцы, в том числе католики, перестали считать его королем, и он сохранил поддержку лишь самой непримиримой консервативной части католической партии, став королем только одной группы внутри этой партии. В 1950 году либералы в общих чертах сошлись с социалистами, хотя они и не питали слабости к уличным войнам.
На выборах 4 июня 1950 года католическая партия в первый и последний раз после войны завоевала абсолютное большинство в нижней палате парламента и в сенате. Было образовано однопартийное правительство, которое, учитывая его политический вес, делало нечто вполне понятное, хотя и крайне необычное для бельгийской политики: гнуло свою линию, совершенно не считаясь с оппозицией. Король сообщил, что ему уже не претит быть в глазах общества королем одной партии и что он хотел бы вернуться, пока у власти находится чисто католическое правительство. Регентство принца Шарля было упразднено, и Леопольд III возвратился в Бельгию.
Пять тысяч солдат и жандармов выстроились вдоль дороги из аэропорта Эвер под Брюсселем, где приземлился Леопольд, до его Лакенского дворца в Брюсселе. Сегодня мы уже настолько привыкли к этой бессмысленной, а потому смешной демонстрации власти скоплением надутых, вооруженных до зубов дебилов, называющих себя агентами безопасности, что нас не коробит зрелище пяти тысяч человек в военной форме на коротком отрезке пути. В 1950 году это была неадекватная манипуляция властью.
Не прошло и недели после этого, как в Льеже началась всеобщая забастовка. В течение нескольких дней она распространилась на всю Валлонию, затем перекинулась в Гент, Антверпен, Брюссель, Вилфорде, Остенде, Мехелен... В местечке Грас-Бер-лер близ Гента жандармы застрелили троих рабочих. Хоронить их вышли более ста тысяч человек со всей страны. Другая часть бельгийцев выразила свое почтение королю грандиозным приношением цветов. Ступени дворца в Лакене были доверху завалены увядающими букетами.
Начиная с 31 июля забастовщики стали стягиваться к Брюсселю. Под руководством объединения социалистических профсоюзов АБВВ антилеопольдовская Бельгия организовала марш на Брюссель. Правительство отозвало из оккупированной Германии часть армейских подразделений.
Последующие дни приносили все большую и большую сумятицу. От заката солнца 30 июля до восхода солнца 1 августа кабинет министров проводит несколько совещаний, а Леопольд встречается со множеством политиков, которые ранее не были друг с другом знакомы. В результате их переговоров Леопольд со скрежетом зубовным склоняется к отставке. Его сын Бодуэн должен немедленно принести присягу, хотя официально он может занять трон только в 1951 году, по достижении совершеннолетия.
Леопольд избавляется от «королевской проблемы» как совершенно негибкая, крайне авторитарная личность, как человек, потерявший контакт с политической реальностью. Он достиг того, чего добивался, — референдума. Он вторично достиг того, чего добивался, — возвращения в Бельгию без каких-либо условий. Но он хочет идти дальше. Пока массы забастовщиков движутся на Брюссель, пока социалисты с католиками выкладывают на стол переговоров компромиссные предложения, он пытается вопреки мнению своих католических министров (кроме одного) сформировать новое правительство, состоящее из ультралеопольдистов, с авторитарной программой. И только потерпев неудачу, он уступает. Все его поведение больше похоже на манеру абсолютного, а не конституционного монарха.
Леопольд, а вместе с ним твердое ядро католической партии погрешили против фундаментальнейшего правила бельгийской политики — долевого участия. В «королевской проблеме» католики видели средство заранее или как можно дольше удержать другие слои народа от проникновения во власть и по возможности навязать свои собственные решения другим людям. Социалисты и либералы боялись, что их полностью отстранят от принятия решений, и сделали все от себя зависящее, чтобы этому помешать. Результат получился чрезвычайно бельгийским: был достигнут компромисс между католиками, социалистами и либералами.
Одиннадцатого августа 1950 года наследный принц Бодуэн присягает на Конституции, выступая преемником своего отца. Он приносит присягу на совместном заседании обеих палат парламента. Прежде чем Бодуэн произносит слова присяги, председатель Коммунистической партии Бельгии, депутат парламента Жюльен Лаó в мертвой тишине выкрикивает: «Да здравствует республика!»
Восемнадцатого августа 1950 года Лао был застрелен неизвестным в дверях своей квартиры в льежском рабочем предместье Серен. Правоохранители так и не нашли убийцу.
Через 35 лет после этих событий преступление было раскрыто историками Ван Дорсларом и Ферхойеном. В своем солидно документированном исследовании они вскрывают возмутительное сотрудничество между верхушкой католической церкви, заправилами финансов и экономики, бельгийским разведывательным управлением и контрразведкой. Эти верхи сумели воспользоваться широким пролеопольдистским движением в стране, возникшим, в свою очередь, из правого и крайне правого крыла Сопротивления. Лидеры этого крыла имели тесные связи с ближайшими советниками Леопольда III. Убийц Лао «крышевали» на самом верху, так высоко, что суд никак не мог, вернее, не хотел их найти. В исследовании неоднократно приводятся ссылки на конкретные данные. Что ж, такова Бельгия.
Оба историка разоблачили фанатичную антикоммунистическую подоплеку убийства, но при этом договорились со своими информаторами не выдавать имен преступников.
Все политики, так или иначе втянутые в «королевскую проблему», молчали до конца своей жизни. Бельгийский закон об архивах самый ретроградный в мире. Материалы остаются засекреченными в течение ста лет, и эта ситуация еще не скоро изменится.
Язык — это сам народ
Языковые границы[28]
По воскресеньям мы иногда ходим в гости к знакомым в деревушку Синт-Йорис-Верт к югу от Лёвена. Они живут по соседству с долиной Дейле и лесом Меердал. Там очень хорошо гулять. Идешь в сторону Дейле, потом проходишь несколько домов и в конце улочки видишь железную дорогу. Жители здесь говорят по-нидерландски, во всяком случае на понятном диалекте. Если идти в другую сторону, к лесу, или в обход к другой деревне, то незаметно окажешься на самой важной демаркационной линии королевства и на границе между северо-западной и южной Европой. Лесная почва пахнет здесь так же романтично, как и везде, улица сворачивает так же, как тысячи других улиц.
Покинув несколько минут назад жилище наших друзей, мы проходим мимо лесной виллы. Вилла выглядит очень по-бельгийски, дома вдоль улицы еще вполне бельгийские. Однако здесь говорят по-французски или на валлонском диалекте. По-нидерландски ни полслова не понимают. Со всемирно известным университетским городом Лёвен у них нет ничего общего. Никакой связи. Иногда они ездят туда по пятницам на рынок. Если торговец знает пару слов по-французски, то им, считай, повезло. Иначе приходится изъясняться жестами. В Синт-Йорис-Верт они не приезжают, предпочитая ей свою валлонскую деревушку Нетен.