Лабиринт
Красота безобразия[49]
Надо полагать, это обыкновение мало-помалу исчезает, потому что в Бельгии, Нидерландах и остальной Европе унифицированное безобразие выпирает во все более злокачественных формах опухоли. Нидерландцы приезжают в Бельгию «присмотреть себе домик». «Домик» звучит неуместно уменьшительно, потому что мы не задумываясь строим квартиры, которые запросто могут вместить три-четыре нидерландских дома. Вдобавок мы строим их повсюду. Кроме того, нам не хватает диктатуры архитекторов. Помимо этого при доме нам нужен сад. Родители с обеих сторон новоиспеченной супружеской пары перво-наперво спрашивают ее, куплен ли участок земли, затем следует вопрос, не ожидается ли прибавление семейства. «Бельгиец родится с кирпичом в желудке» — эта поговорка часто слышится в нашей стране.
В Нидерландах плотность населения такая же, как в Бельгии, а может, и выше. И все же отношение к домостроительству здесь более небрежное. Нидерландцы строят жилье буквально у себя на голове, и все-таки, похоже, им до сих пор не удалось выбраться из жилищного дефицита. Не хватает жилья? Бельгийские антропологи ездят в Нидерланды изучать эту проблему.
Бельгийский модус вивенди разительно отличается от нидерландского — это замечаешь сразу после пересечения границы. Упразднены шлагбаумы? Переучены таможенники? Дело не в этом. Пограничный переход между Бельгией и Северной Францией — мечта для каждого, кто любит Европу без рубежей. Нужен опытный глаз, чтобы распознать, какие элементы делают дома в Халлевейне и Бейоле французскими, а в Реккеме и Драноутере — бельгийскими. А уж кто не замечает разницы между домами во Фрунховене и Маастрихте или в Тёвене и Сленакене, тому нужно пойти к глазному врачу.
Когда я еду поездом в Амстердам, то каждый раз испытываю некоторый шок. На этот раз я проезжал на машине восточную Приморскую Фландрию. Здесь еще красивее, чем между Эссеном и Розендалем, потому что нидерландский Ньив-Намен и бельгийский Кильдрехт застроены впритык друг к другу. Граница здесь проходит между домами, один стоит бесспорно в Нидерландах, другой бесспорно в Бельгии на расстоянии двух сантиметров друг от друга. Едешь из Фландрии во Фландрию, но один фасад кричит о Голландии, а другой о Бельгии. Форма оконных рам, занавески, двери, крыши, цвет стен и даже кирпичей — всё другое. Может быть, глина по разные стороны границы другая? Или девелоперы из бельгийского Де-Клинге покупают кирпичи в бельгийской глубинке, а из голландского Клинге — в нидерландской? В том-то и состоит смысл слова «граница», что вы стоите спиной друг к другу. Вы абсолютно разные, хотя живете рядом и говорите на одном языке, на одном диалекте.
Когда нидерландец слышит в Бельгии разговоры об упорядоченном пространстве, он, наверное, кому-то иронически подмигивает: существует ли вообще в моей стране порядок? Даже в окрестностях Брюсселя, Антверпена или Шарлеруа, вдоль дороги из Лёвена в Дист или из Хасселта в Алкен окружающий ландшафт являет собой чистейший кавардак. Люди строят что хотят и где хотят. Тем не менее в Бельгии существует законодательство о моделировании пространства.
Имеются региональные, а также муниципальные планы строительства (так называемые БПА, комплексные планы строительства), или планы зонирования. Существует даже «Главная программа “зеленой” структуризации», где мало структуризации и мало зелени. Существуют жилые районы, промышленные районы, районы услуг, районы ремесел, районы рекреации, заповедники. Не забыты проблемы отчуждения собственности, выдачи разрешений на строительство, на парцеллирование (разбиение) участков, проблемы ошибок планирования и процедуры совещаний с местными органами власти.
Первоначальный закон 1962 года был прекрасно сформулированным, просто образцовым. К сожалению, этот превосходный закон слишком долго утверждали, а после утверждения первые 15 лет нигде не применяли. А когда его больше нельзя было не применять, мы стали внедрять региональные планы.
Проектные бюро, более сорока лет назад составлявшие эти планы, очень старались. Но на них давили местные политики. Давил Крестьянский союз, ставший на защиту сельского ландшафта и, стало быть, открытого пространства. Я вовсе не собираюсь признаваться в любви к Крестьянскому союзу. Именно при его содействии проходил передел земли, то есть массированное дробление и ощипывание догола бельгийского ландшафта. Однако когда региональные планы вступили в силу, именно Крестьянский союз защитил Фландрию от дефицита земельных угодий и строительной лихорадки, которой были одержимы мелкие общинные советы. Министерство общественных работ перечеркивало планы линиями автострад, инженеры и политики громко трубили о будущем. При известии о каждом новом уложенном километре бетона они буквально катались по земле от восторга. Кто мог их остановить? Будущее не остановишь.
Когда в 80-е годы прошлого века инженеры-железнодорожники начали прокладывать пути для скоростных поездов ТГВ, не обращая никакого внимания на окрестное население, сдерживаемый протест жителей вылился в судебные процессы. Времена изменились.
Нельзя сказать, что за прошедшие годы население стало поддерживать «пространственное планирование», скорее напротив. Люди по-прежнему относятся к нему с полным безразличием, даже враждебно. Никто не позволяет вводить себя в заблуждение кучке «зеленых», напускающих на себя озабоченный вид.
Регулирование землепользования наталкивается на наши глубоко укоренившиеся деловые привычки. Враждебное отношение усиливается тем, что это регулирование можно повернуть, как дышло, в пользу тех, кто платежеспособен или может оказать «гужевую повинность» сенатору Икс либо бургомистру Игрек. Вообще бельгийцы не особенно против правового регулирования, а значит, не против жестких ограничений того, что составляет подлинный смысл существования бельгийской земли — собственного дома.
В Нидерландах Квартирный закон 1902 года уже предусматривал расширение населенных пунктов. С 1921 года власти могли отказать в разрешении на строительство, если бюргер не приводил свои дерзкие планы в соответствие с нормами. Мы пришли к тому же через 60 лет, в 1962 году. Швеция с ее более редким, чем в Бельгии, народонаселением, ввела этот порядок уже в 1874 году. Британский «Закон о планировании городского и сельского строительства» вступил в силу в 1909 году. Это не означает, что в Бельгии царил произвол. Небольшими порциями мы тоже старательно планировали и администрировали. Общинные установления о высоте коньков, ширине фасадов, задних дворах и т.п. существуют уже давным-давно.
В XIX веке Бельгия строилась с увлечением. В этом она не отличалась от других стран Европы. Поезжайте в Прагу, Ригу, Париж, Барселону, Берлин, Бухарест, а также во многие города поменьше. У вас останется впечатление, что 100— 150 лет назад Европа была одной огромной стройплощадкой.
В период с 1875 по 1914 год число жителей Бельгии выросло с четверти до трех четвертей миллиона. Деньги на строительство были. Бельгия процветала. Король Леопольд II тянул жилы из своих подданных в Конго, больше всего из частных владений. С безжалостностью короля могла сравниться только его жадность: и то и другое в равной степени поражали воображение современников.
Бельгийская и особенно брюссельская буржуазия купалась в деньгах. Она строила роскошные дома в новом стиле, эклектичные, ар-нуво, все вперемешку, железное кружево обвивало балконы, завораживали выжженные на рамах фантастические сюжеты, снаружи домов красовались скульптурные группы, внутри сияли мраморные перила и каминные решетки. Это были звездные времена величественного многообразия. Но не нужно думать, что в таком строительстве не было никакого порядка. Планомерность не следует смешивать с монотонностью. Бюргер строился солидно, и самые удачные или самые дерзкие по стилю квартиры вызывали всеобщее восхищение. В 1890-х годах и, пожалуй, даже вплоть до 1914 года Бельгия была на вершине европейской архитектуры.
По словам Маркса и Энгельса, Бельгия была образцом дикого капитализма. Однако в 1865 году либеральное правительство учредило Всеобщую кассу сбережений и пожизненной ренты (АСЛК). Те, кто достаточно экономил, могли получить дешевый кредит. В 1889 году консервативное правительство одобрило первый закон о предоставлении жилья. Рабочий должен был стать владельцем скромной квартиры. АСЛК стала заключать договоры страхования жизни, которые покрывали расходы на ипотеку. К сожалению, для этого пролетариату не хватало денег. Чтобы экономить и получать кредит, рабочему в то время нужно было иметь хорошую квалификацию и постоянную работу.
Значительная масса рабочих прозябала, как и по всей Европе, в лачугах с одним сортиром и колодезным насосом на целую улицу. Каждая квартирка была до отказа забита рахитичными детишками, бледными родителями и изможденными стариками. Каждый клочок земли был многократно заложен и перезаложен. В Генте такие улицы назывались beluiken, в Лёвене и Брюсселе — gangen (проходы), в Льеже — corons. Они были удручающе похожи на улицы Амстердама.
В течение ХХ века бренд АСЛК доминировал во всем жилищном строительстве. Любой бельгиец знал его логотип: домик с щелью на крыше, куда, как в копилку, опускают сэкономленные деньги. Но в 1991 году бельгийские власти предали маленького эконома и его старого, верного друга — Сберегательную кассу. Они выставили АСЛК на торги. Немного погодя АСЛК была проглочена мегаконцерном «Фортис». Его символом было туманное облако, составленное из разноцветных мазков, весьма точный образ «упорядочения пространства» после повального строительства домиков на прилежно сэкономленные деньги. Но даже мне, с крайней подозрительностью наблюдавшему за банковским делом, не дано было предвидеть, что это разноцветное облако через неполных два десятилетия громыхнет пророческим разрядом, когда планетарный кризис потряс все основы финансовой системы и «Фортис» бесславно пошел ко дну в беспорядочном сумбуре страстей: самомнения, презрения к людям и неспособности к делу. «Фортис», некогда отпрыск «Сосьете женераль», то есть самой Бельгии, сейчас червеобразный отросток французской корпорации «БНП — Париба», которая, как и полагается французским корпорациям,