Ислам пришел в Бельгию, чтобы там остаться. Мы должны впитать его в культуры нашей страны, но нам нельзя быть наивными. Мы должны осознать, что для исламистов вся Западная Европа, а значит, и Бельгия представляет собой «дар-аль-харб», «дом войны», то есть такое место, где законы ислама не действуют. Будем смотреть в корень: исламисты видят свой долг в завоевании и подчинении нас своему закону, или им нужно убраться, но на это мы не можем рассчитывать. Исламу необходимо адаптироваться к Западной Европе. Не может быть и речи о том, чтобы мы хоть на миллиметр уступили шариату. Тот, кто будет за это ратовать, — враг нашего демократического жизнеустройства и объективный союзник аятолл и прочих симпатичных людей. Адаптация будет тем болезненнее, чем она будет глубже, а то, что она должна быть глубокой, ясно как дважды два. Нам ни в коем случае нельзя давать в центре Брюсселя покушаться на целостность нашей Конституции и законов, будь то равные права мужчины и женщины, разделение государства и религии, статус или права гомосексуалистов. Ни в коем случае.
Тот, кто в обществе нашего типа не получает приличного образования, остается без работы. А у кого нет работы, тому нет места в нашем обществе. Учись и будешь что-то знать, работай и будешь кем-то. Это я услышал однажды от старого голландского аристократа. Мы проявили постыдное безразличие к мигрантам в двух важнейших вопросах. Дети мигрантов каких угодно поколений по-прежнему не допускаются к изучению перспективных профессий в высшей школе. Мигрантам по-прежнему достается слишком мало рабочих мест в частном секторе или в сфере управления. Как же нам добиться от них интеграции? Они посмотрят, что это такое, но не захотят в ней участвовать. Однако не всё так плохо. Одно из последствий состоит в том, что группировки живут теперь не вместе, а рядом друг с другом. Вопрос в степени контакта. Постоянно жить рядом и не хватать друг друга за горло — разве это не говорит о достигнутом уровне цивилизованности?
В вопросах интеграции ярким примером может служить политика. На скамьях нижней палаты, Сената, провинциальных парламентов и общинных советов сидит немало представителей с новыми фламандскими или новыми французскими фамилиями. Они регулярно возвышают свой голос, и если кто-то думает, что они забывают о своем электорате, то он ошибается. В Бельгии министр по вопросам французской культуры — марокканец по происхождению. Фламандское правительство, правда, все еще бело, как лилия.
Рю де ла Луа[55]: коридоры власти[56]
Как и Нидерланды, Бельгия — королевство. Как и Нидерланды, Бельгия — конституционная монархия. Власть короля ограничена Конституцией. Как и нидерландская, бельгийская система чрезвычайно стабильна. Нам не нужно было, как Франции, переваривать пять республик или Вторую империю, и уж конечно, нам, как Германии, нашему большому восточному соседу, не пришлось переваривать десятки мелких княжеств, разные королевства, империю, шаткую республику и Третий рейх. Начиная с нашего первого короля наша монархическая династия называется Саксен-Кобург-Готской, по названию двух чистеньких, живописных немецких городков, где этот род когда-то правил. Княжество Кобург было размером с овчинку, но его люди показали себя прожженными свадебными комбинаторами. Супруг королевы Виктории был из дома Саксен-Кобург. Другой из Саксен-Кобургов женился на дочери старинного португальского королевского рода Браганса. Он и его потомки были королями Португалии в 1837—1910 годах. Кобурги завладели также Болгарией. Ее последний царь, Симеон Борисов Саксен-Кобург-Готский после падения коммунизма еще послужил своей стране в качестве премьер-министра.
Кобурги не просто так воссели на бельгийском троне. В 1830 году на него было четыре претендента. Вначале великие державы Англия, Пруссия, Австрия и Россия желали, чтобы мятежные южные провинции возглавил сын принца Вильгельма Оранского Фридрих; эту идею поддержала часть бунтарской бельгийской буржуазии. Но после того как нидерландский генерал Шассе подверг Антверпен жестокому обстрелу, настроение переменилось. 24 ноября 1830 года Национальный конгресс объявил, что княжеский дом Нассау навечно лишается трона.
Значительная часть бельгийской элиты была настроена профранцузски. Франция разожгла революцию и помогала ее продвижению в других странах. Большинство Конгресса видело королем Людовика Орлеанского, герцога Немурского, второго сына новоиспеченного французского короля Луи-Филиппа. Но это было невозможно. Великие державы согласны были допустить независимость Бельгии, но не ее аннексию Францией. Еще свежи были в памяти картины наполеоновской экспансии. Англия объявила вето. Луи-Филипп вежливо доложил, что праздника не будет.
В графстве Суррей жил Леопольд Саксен-Кобург-Готский, германский принц, овдовевший зять английского короля, дядя королевы Виктории. Он натурализовался в качестве британского подданного, свободно говорил на немецком, французском и английском, но ни слова не знал на нидерландском. Но это было меньше, чем деталь. Это было ничто.
Леопольд пользовался доверием Лондона, а значит, должен был стать королем нового государства. Но сначала он должен был жениться на дочери французского короля Луизе Марии. Чистая формальность. Конгресс одобрил весь план, великие державы были удовлетворены, Леопольд воссел на бельгийский трон. До этого он уже отказался от греческого престола.
Кобурги по-прежнему занимают этот трон, хотя и не происходят больше по прямой линии от нашего первого короля. Возможно, когда-нибудь на трон сядет женщина, потому что исключительно мужская линия наследования отменена через 160 лет после объявления независимости.
Сын Леопольда I Леопольд II не оставил наследников по мужской линии. После него пришел Альберт I, сын его умершего брата. Альберт I картинно-эффектно окончил свой жизненный путь. Он был страстным любителем скалолазания. 17 февраля 1934 года он сорвался со скалы в Марш-ле-Дам под Намюром. Его гибель погрузила страну в глубокий траур. Любимый народом и вызывающий восхищение во всем мире король-рыцарь, герой Первой мировой войны, ушел навсегда. Улица, соседняя с моей, так и называется — Rue de la Roche Fatale — улица Роковой скалы.
Преемником Альберта I стал его сын — Леопольд III. Он покинул трон 16 июля 1951 года после возникновения «королевской проблемы», которая привела страну на грань гражданской войны. Королем стал юный Бодуэн I. Он скончался 31 июля 1993 года, и его кончина погрузила страну в глубокий траур. Бодуэн правил 43 года — больше времени, чем любой другой монарх тех лет. Le roi triste, «грустный король», как его называли, многое испытал на своем веку. Ему было пять лет, когда его мать погибла в автокатастрофе; годом позже разразилась война. Отец его был очень спорной фигурой, а когда Бодуэн женился на испанской дворянке Фабиоле де Мора-и-Арагон, выяснилось, что у них не может быть детей. Король, правитель, «отец отечества», не избежал недуга, знакомого самым обыкновенным его подданным.
На смену Бодуэну пришел его брат Альберт. 9 августа 1993 года Альберт II принес присягу на Конституции, незадолго до того определившей новый, федеральный статус королевства.
Со смертью короля Бодуэна стало предельно ясно, что все в общем и целом хорошо информированные круги страны сильно недооценивали привязанность бельгийского народа к королевскому двору. На второй день после его кончины я стоял на площади перед дворцом, изумляясь бесконечному потоку людей с цветами в руках. Они приехали в Брюссель со всех концов страны. В королевском парке Варанде я слышал наречия и акценты, которыми богата Бельгия, а таковых совсем не мало.
В течение целой недели выражение благодарной скорби непрерывно нарастало. Поклониться гробу своего монарха пришло несколько сотен тысяч бельгийцев. Перед дворцом в прохладе летней ночи, мирно ожидая утренней зари, сидел и стар и млад. «В семь снова откроют ворота, и мы тогда сможем войти», — говорили две девочки из Лизеле — местечка, затерявшегося между Мехеленом и бухтой Шельды. Они уже провели здесь около шести часов.
В те дни из уст самых простых людей можно было услышать: «Он был нам как отец. Он объединял страну. Он был хороший человек».
Pater patriae — «Отец отечества» — с тех пор как я переводил эти слова Саллюстия в школе, я их больше не слышал. Бодуэна не просто любили. Для бельгийского народа он был лидером, или, как сказал кардинал во время заупокойной мессы, пастырем.
А по прошествии этой недели?
Подобного рода чувства естественным образом схлынули, но удрученность и восхищение бельгийского народа не были притворными. В этот раз можно было говорить о едином бельгийском народе. Бодуэн был яркой фигурой, настоящим королем, отцом для своих подданных, но при этом он был со всеми рядом. Он был такой же человек, как все.
В Бельгии строго соблюдается принцип, согласно которому «корону не обнажают». На моих глазах один из председателей нижней палаты в течение нескольких секунд буквально рассвирепел, когда один из уважаемых членов палаты спросил его, чтó именно мог сказать король по поводу другого уважаемого члена палаты. Председатель грубо лишил его слова. Это было много лет назад. Во время политического кризиса, который с 2007 года никак не успокаивается, корона несколько раз «обнажалась». В 2010 году один молодой неопытный председатель партии сболтнул лишнего во время популярной телепередачи. Говоря словами Элсхота, Земля от этого не съехала со своей орбиты. Реакция была слишком вялой. Ибо на нашу систему политических переговоров никак не влияет отдельно взятая конфиденциальная беседа с королем (colloque singulier).
Дворец функционирует как «черный ящик». Информация поступает внутрь, там ею обмениваются, но наружу не выходит ничего слышимого или видимого. Любому, кто в ходе colloque singulier