Будто я просто гуляла и случайно на него наткнулась.
Просто так, совпадение.
Случайность.
Я пройду по этой дорожке с белым гравием, по дощатому мостику и войду в домик.
Она чуть не позвонила Младшенькому спросить, где же этот чертов мостик. «Младшенький! Младшенький! Сосредоточься! Скажи мне, где он?»
Но звонить она не стала. Пойдет сама. Не будет дергать Младшенького.
Сердце у нее успокоилось и забилось как обычно.
Скорее бы завтра!..
В половине первого ночи зазвонил телефон. Гортензия встала, сняла трубку: Младшенький.
— Гортензия, ты меня звала?
— Нет.
— Звала! Я настроился на твою волну и услышал.
— Настроился на волну?
— Да. У меня все лучше получается! Я видел твой офис, других ребят… Джулиан — хороший парень.
— Дело не в Джулиане…
— Знаю. Гэри, да?
— Да, — неохотно признала Гортензия. — На меня вечером такая тоска напала… Я решила, что мне совершенно обязательно надо его увидеть. И тогда я действительно подумала о тебе…
— Так надо было позвонить.
— Ну, я не решилась.
— Ступай повидайся с ним, Гортензия! Иди! А то еще заболеешь! Я так и вижу какую-то желтую гнойную болячку… Знаешь, как психологические проблемы превращаются в физические болезни?
— Все так серьезно?
— Я долго думал, Гортензия. Он хороший парень, ты будешь с ним счастлива. Собственно, ты ведь давно уже его любишь… Тот, остроносый, мне не понравился.
— Ты и его видел?
— Конечно!
— Младшенький! Немедленно прекрати читать мои мысли! Это очень неделикатно.
— Ой, ну это же не всегда работает… Только когда ты сама обо мне думаешь, это настраивает меня на нужную частоту. А если ты обо мне не думаешь, ничего не выходит.
— Ну хоть так.
— Так что, ты пойдешь к нему?
— Да. Завтра понедельник…
— Вот и хорошо.
Они помолчали. Младшенький дышал в трубку. Он хотел еще кое-что прибавить.
— Марсель поговорил с Анриеттой и Шавалем? — нарушила Гортензия тишину.
— Да! Это было грандиозно! Все закрутилось очень быстро. В мире теперь все несется галопом, надо привыкать… О том, что предстоят перемены, раньше говорили абстрактно, теперь это все принимает конкретные формы. Потому-то и нельзя терять времени…
— Так как все прошло, расскажи!
— У Анриетты все отобрали. Отец был категоричен. Он даже выставил ее из квартиры. Там истекал договор аренды, и он просто не стал его продлевать. Оставил ей только алименты. И знаешь, что она сделала? Поселилась в том же доме консьержкой!
— Да ты что!
— Я же тебе говорил, у нее силенок и яду еще о-го-го. Предыдущая консьержка съехала, у нее сын переводится в другую школу, в пригороде. Так что Анриетта решила сэкономить на жилье. Комната, отопление, телефон — все бесплатно, да еще можно всех жильцов обирать. Уверяю тебя, она там на всех нагонит страху. Знаешь, что я тебе скажу — эту даму не захочешь, а зауважаешь.
— А Шаваль что?
— Шаваль в нокдауне. У него старуха мать умерла, и он вообще свихнулся.
— Умерла скоропостижно?
— Несчастный случай. Сбила машина на проспекте Великой армии. Какой-то министерский сынок проскочил на красный свет. Шаваль до сих пор хнычет… А когда отец его вызвал и сказал ему, что с ним покончено, он даже не нашелся что ответить. Сидел там, рыдал и просил прощения. Тряпка, просто тряпка!
— А Пищалка?
— Она его приютила. Он живет теперь у нее. Судя по всему, она так счастлива, что теперь даже почти хорошенькая. Она показывала папе фотографию: они с Шавалем в обнимку на улице Пали-Као, и знаешь, во что он одет? В джеллабу!
— Ах вот оно, значит, что!
— Бесславный конец бесславного человека.
— Да уж, закрутилась вся эта история и правда будь здоров.
— Весь мир набирает обороты, Гортензия. Он меняется. Вот посмотришь… Нас еще ждет много сюрпризов. Все будет развиваться на бешеной скорости. Так что тебе тоже надо меняться и для начала признать, что ты влюблена в Гэри.
— Мне так страшно, Младшенький, ты даже не представляешь!
— Свои страхи надо преодолевать. Иначе ты останешься как есть и начнешь повторяться. Для тебя это конец. Ты же не хочешь повторяться, дорогая моя? Ты же никогда не боишься. Не бойся и своих чувств. Научись любить. Вот увидишь, это так здорово!
Пришел черед Гортензии примолкнуть. Она приглаживала взъерошенные волосы и теребила уголок страницы.
— А как, Младшенький? Как это сделать?
— Сначала разыщи этот мостик и войди в домик. А там, глядишь, все пойдет само. Все будет хорошо!
— Да где этот чертов домик? Я на днях была в парке, так его и не нашла.
— Это очень просто. Я посмотрел в Гугле. Заходишь в парк с того входа, что напротив твоего дома, идешь по главное аллее, и метров через пятьсот будет киоск с пончиками и водой. Оттуда поворачиваешь налево и дальше прямо до большой зеленой таблички «Дом шахмат и шашек». Там поворачиваешь направо — и перед тобой этот мостик. А там все время прямо.
— Только ты тогда не настраивайся на мою волну, ладно? А то я собьюсь. Мне и так будет трудно…
— Ладно. Ты, главное, сама поменьше обо мне думай. А то когда думаешь, оно само собой настраивается.
В понедельник она стала собираться с утра.
Приняла душ, помыла голову, высушила волосы и побрызгала лосьоном, чтобы блестели. Она тряхнула головой, и в воздухе словно рассыпалась солнечная пыль. Подвела глаза коричневым карандашом, тронула ресницы темно-коричневой тушью, припудрила и слегка нарумянила щеки и совсем чуть-чуть провела по губам красной помадой. Надела то самое черное платье на молнии, которое уже раз принесло ей удачу: в нем она познакомилась с Фрэнком Куком. Пускай оно ей поможет еще раз!.. Скрестила пальцы, подняла глаза к потолку, пробормотала коротенькую молитву. Она не больно-то во все это верила, но мало ли, попробовать стоит.
Она нацепила зеленую босоножку, которую купила накануне, и, спотыкаясь, принялась искать вторую. Куда она запропастилась?.. Гортензия опустилась на четвереньки и полезла под кровать. Ощупью, чихая от пыли, нашла босоножку, сдула с нее пыль и встала перед зеркалом.
«Господи! Если у меня сердце все время будет так колотиться, романтика у нас долго не продлится. Меня придется везти в ближайшую больницу на носилках. Хватит ли у него любви обхватить меня вместе с носилками?..»
Гэри…
Она уронила руки вдоль тела.
Улыбка Гэри… Улыбка столь же неповторимая, как его спина в толпе. Улыбка человека уверенного в себе, но не чересчур. Уверенного, но не заносчивого. Улыбка человека щедрого, который видит весь мир, а потом смотрит на тебя и словно дарит этот мир тебе. Только тебе. Как будто только ты достойна, чтобы мир сложили к твоим ногам. Как будто над миром — ты, ты и только ты.
Людей с такой улыбкой в жизни встречаешь от силы пару-тройку. Оборачиваешься, смотришь человеку вслед и понимаешь, что никогда его не забудешь.
А она чуть было не забыла этого человека, его улыбку!.. Гортензия стукнула себя по лбу сумочкой и обозвала клушей и рохлей.
Она надела большие темные очки, закинула за плечо розовый шарфик в белый горошек, распрямила плечи, сделала три глубоких вдоха, пожелала сама себе удачи и переступила через порог.
Консьерж крикнул ей вслед: «Have a good day!» Гортензия откликнулась так же громко, но голос у нее дрожал.
Она вошла в парк с той стороны, что напротив ее дома. Дошла до палатки с газировкой и пончиками. Налево. Прямо. Зеленая табличка с надписью «Дом шахмат и шашек». Направо, дальше, дальше. Остановилась проверить, не блестит ли нос, не потекла ли тушь, захлопнула синюю пудреницу, облизнула губы, подняла голову… У нее перехватило дыхание. Прямо перед ней, метров через десять, — дощатый мостик.
Гортензия перешла мост и сразу увидела домик: серая бревенчатая избушка с плетеной крышей, засыпанная листьями и ветками, открытая с трех сторон: с севера, востока и юга.
Она вошла в домик. И увидела Гэри.
Он сидел на скамейке и, наклонившись, протягивал белке орех.
Завидев чужую, белка отпрыгнула и удрала. Гэри обернулся.
— Гортензия!
В первое мгновение его лицо выражало только бесконечное удивление, но на него сразу набежала тень.
— Что ты тут делаешь?
— Шла мимо…
— Случайно проходила? — насмешливо переспросил он.
— Я просто шла и дай, думаю, зайду… Я часто тут гуляю в парке. Живу рядом, с южной стороны парка.
— Уже месяц. Я в курсе.
Его голос звучал укоризненно. «Ты здесь уже месяц и до сих пор не пришла, не позвонила…»
— Я знаю, что ты думаешь, — начала Гортензия.
— Неужели? Какая умница…
— А то.
Она посмотрела на него в упор, сняла очки и глянула ему прямо в глаза. Медленно выговаривая каждое слово, чтобы они ему запомнились, произнесла:
— Послушай меня, Гэри. Я не получала твоего сообщения на автоответчике, когда ты уехал из Лондона. Поверь мне. Я только потом узнала, что ты звал меня с собой. И мне было очень больно и обидно, что ты уехал без объяснений. Я на тебя злилась. Долго злилась…
Гэри теребил остатки орехов в пакетике, давил их пальцами, крошил и бросал на пол.
— Я знаю, что ты купил мне билет на самолет. Но я это только совсем недавно узнала. Я так злилась, что даже не сразу тебя простила. Я думала, у нас с тобой по-прежнему война. А потом мне вдруг расхотелось воевать…
Гэри раздавил еще один орех и попробовал его на зуб. Выплюнул, щелкнул другой и наконец сказал:
— Значит, тебе надоело воевать, и ты решила пойти проведать старика Гэри. Не иначе как он сидит в парке с приятелями.
— Более-менее. Про белок, которые по понедельникам грустят, мне рассказала твоя мама.
— А на этот домик ты набрела совершенно случайно.
— Нет. Я его искала.
— Зачем, Гортензия?
Он сказал это почти свирепо. Он яростно скоблил пол башмаком и, сжав кулаки, глубже совал руки в карманы.
Гортензия пристроилась на краешке доски, которая служила в домике скамейкой, и положила сумочку рядом.