Надо подыскать себе помощника. Молодого, сообразительного, ловкого, деловитого, чтобы не боялся перетрудиться, чтобы был готов разъезжать по две недели в месяц. Но такого еще поискать.
Когда явился Шаваль, Марсель нет-нет да и заколебался.
Жозиане он об этом не сказал, но вообще-то Шавалю он ответил так: «Заходите в другой раз, попозже, я не знаю, нужен ли мне кто-нибудь на ваше место, а главное, не уверен, можно ли вам еще доверять». Шаваль, конечно, воздел руки к небу, посыпал голову пеплом, принялся клясть себя за грех молодости, напомнил, как трудился верой и правдой, — и то, сотрудник он был неплохой, что говорить, очень неплохой, пока вожжа под хвост не попала и он не сбежал к конкурентам. Есть от чего колебаться… Можно ли довериться тому, кто раз тебя предал? Может, простить? Списать предательство на ошибку юности, на амбициозность зубастого юнца, которому всегда мало власти и денег…
Ведь он неплохо справлялся, Шаваль-то. Ох как неплохо. Был у него директором по продажам. Всегда безошибочно чуял верную сделку, никогда не ошибался в расчетах. Тогда и Жозиана пробивала его наверх. Сейчас-то другое дело! Прознай она, что он берет Шаваля обратно, — такой скандал закатит!
Так что, ясное дело, ему совсем не улыбалось, чтобы лапочка снова вышла на работу. Совсем не улыбалось.
Из этих невеселых мыслей Марселя вывел стук в дверь.
— Гм-гм! Можно войти, или я не вовремя? — раздался голосок Младшенького. — May I come in or am I intruding?
— Что он там лопочет? — переспросила Жозиана, поспешно набрасывая одежду.
— Спрашивает, можно ли войти.
— Сейчас, милый, сейчас! — торопливо крикнула Жозиана, путаясь в юбке, блузке, колготках, не попадая крючками в петли. — А ты что копаешься? — накинулась она на мужа.
— Вы в постели? Одеты или раздеты? — продолжал Младшенький.
— Черт… Да скажи ты ему что-нибудь, придумай! Сам же меня втравил…
— Можно подумать, ты была против, — ухмыльнулся в ответ Марсель. Он уже пришел в себя.
— Сейчас, сынок, сейчас! — твердила Жозиана, тщетно разыскивая на постели белье.
— Не спешите, я подожду. Take it easy, life without love is not worth living! And I know perfectly well how much you love each other…[42]
— Господи, Марсель! Он уже и учебник заглотил! С ума сойти! Ты понимаешь, что он там вещает?
— Да, он чрезвычайно мил. Желает нам любви и счастья.
— Да скорее же одевайся! Хочешь его напугать? Разлегся тут в чем мать родила, как улитка без скорлупы!
Марсель лениво поднялся и принялся искать глазами одежду.
— Хорошо было, лапочка, ох хорошо…
— Хорошо-то хорошо, но теперь все! Пора опять принять приличный вид.
— Я бы остался в постели…
— Stay, father, stay… I know everything about human copulation, so don’t bother for me…[43]
— Младшенький, переходи на родной язык, не расстраивай маму!
— Sorry, mother! У меня голова кишит английскими словами. Кстати, гордись, я дочитал учебник. Осталось только слегка попрактиковаться, подшлифовать выговор. Гортензия обомлеет… Ну как, поназаплетались вы там вдоволь, могу я войти?
— Заходи, — выдохнула Жозиана, и Младшенький появился на пороге.
Он уселся на краешек постели и безапелляционно заявил:
— Да уж, налицо бурное совокупление!
Жозиана бросила на сына негодующий взгляд, и он поспешно добавил:
— Прошу прощения, сугубо натуралистическое замечание. Ну а как вообще дела?
— Прекрасно! — хором ответили родители, застигнутые на месте преступления.
— По какому же поводу скрещенья рук и ног? Потребность избыть определенную заботу или естественный позыв здорового организма?
— И то и другое, сынок, и то и другое, — кивнул Марсель, завершая второпях свой туалет.
— У тебя что-то неладно на работе, отец?
Младшенький так пристально смотрел отцу в глаза, что тот, не задумываясь, признался:
— Сложный, знаешь, сейчас момент… Кризис, не поспеваю я за всем…
— Но мебель же — не автомобили. Мебель дешевле, да и в кризис людей, наоборот, тянет обустраивать гнездышко. Вон сколько по телевизору всяких ток-шоу про дизайн интерьеров, daddy, смотри, какая мода!
— Знаю, сынок…
— У тебя очень выгодная торговая ниша: все для дома на любой бюджет. У тебя отличные дизайнеры, отличные производители, прекрасно поставлена сеть сбыта…
— Так-то так, но чтобы держаться на плаву, надо все время расширяться! Строить новые заводы, скупать мелкие фирмешки, у которых дела идут туго… За всем не уследишь! Мне бы двойника! Только где его найдешь?..
Марсель смотрел на сына, не отводя глаз, и читал в его взгляде: на твои беды найдется управа, надежда есть. Он черпал в нем спокойствие, уверенность, силы, изобретательность, готовность снова и снова бросаться в бой. Между ними словно заключался негласный союз. Взгляд ребенка придавал взрослому сил и мужества.
— Смотри на вещи шире и заглядывай дальше, daddy. Кто не движется вперед, тот обречен.
— Это-то я понимаю, сынок. Но что же мне, раздвоиться? Или не вылезать из самолетов? Не вдохновляет меня такая жизнь!
— Тебе надо партнера. Оттого-то ты кручинишься и томишься.
— Знаю. Я об этом подумываю.
— Найдешь, не унывай!
— Спасибо, сынок… Знаешь, мне ведь самые крупные дела всегда приносили помощники. Взять хоть деревянные павильоны, что мы завозили из Риги. Ведь как же с ними дело скакнуло вперед!.. А задумка была не моя. Я просто подхватил, провернул. Мне эти хибары принесли готовенькими. И таких идей надо много! А сейчас их раз-два и обчелся. Работы столько, что выдумывать некогда. Обмысливать, разнюхивать, рассчитывать вперед…
— Не опускай руки. Не бросай бизнес в Китае, ну и пусть, что там сейчас несладко. Они же первые и поднимутся. Там вся система куда гибче, чем у нас. Здесь что — старая замшелая страна, сплошные запреты, правила… А там вся жизнь — на бешеной скорости, все время изобретают что-то новое, переделывают, перекраивают… Когда мир выйдет из кризиса, именно они потянут за собой всю экономику! И тогда, поверь, ты не пожалеешь, что не свернул дела в Китае.
— Спасибо, Младшенький! Ты меня просто возвращаешь к жизни!
— Жаль, что я еще ребенок… ну, по меркам нашего социума, конечно. А то я бы подсобил тебе какое-то время. Мы бы с тобой отлично сработались!
— Читаешь мысли, сын, читаешь мысли…
Жозиана слушала, о чем говорят муж с сыном, широко открыв рот и вытаращив глаза.
Онемев от изумления.
Какие еще нужны доказательства, что оба ее любимых мужчины оставили ее далеко позади! Они ни разу к ней не обернулись, не подумали включить ее в разговор. Они обсуждали свои мужские дела, глядя друг другу в глаза, и она снова, в который раз, со всей беспощадностью почувствовала себя не у дел.
Когда Жозиана поступила в фирму Марселя на работу, но еще не сделалась его фавориткой, она изо всех сил старалась продвинуться по службе. Должность секретарши ей не то что претила — она ее быстро переросла. Она работала допоздна, в разгар отпусков оставалась в конторе, за всем следила, отвечала поставщикам, предлагала идеи, чтобы компания росла и развивалась. А Шаваль или кто-то еще из высших менеджеров ждал, пока она все сделает, подготовит материалы, рассчитает бюджет, — а когда пора было показывать проект Марселю Гробзу, преспокойно присваивал его себе. Она, остолбенев, стояла рядом и бормотала: «Да это же я, это же я…» Но Марсель едва приподнимал бровь и, скорее всего, ее не слушал.
Рижские деревянные домики — это была ее находка. Их закупали готовыми, сто квадратных метров по цене двадцать пять тысяч евро, а продавали за пятьдесят тысяч с доставкой и установкой. Герметичные стеклопакеты, доски девятисантиметровой толщины. Древесина крепкой сосны, которая медленно, упорно растет на высоте полтора километра над уровнем моря: плотность семьсот пятьдесят килограммов на кубометр, при том что у обычной сосны — всего четыреста. Она могла по памяти перечислить все преимущества этих домиков, хоть ночью разбуди. Она рассказала про них Шавалю, тот ее поздравил и пообещал, что представлять проект главному будет она сама. Дудки! Весь почет достался ему. Как всегда. Ее провели как малолетку. Прибыли компании с рижскими домиками взлетели до небес, а Шаваль получил солидный процент.
Давно это было… Тогда она еще не умела за себя постоять, не умела защищаться. Она привыкла, что ей достаются сплошные оплеухи, что ей еще и приходится чуть ли не ноги целовать обидчику. Скверная привычка. К чему Жозиане учеба? Пускай лучше задом повихляет! Моя дочурка — шлюшка первый сорт, говаривал отец, по-хозяйски ее оглаживая. Бабам премудрость не далась, ноги раздвинуть — тот же доход.
Все семейство прыскало со смеху и напихивало ей в лифчик ваты, чтобы ни один самец не прошел мимо. Дядья зажимали ее по углам и «учили уму-разуму», а тетки и мать только хмыкали: тяжело в учении, легко в бою, тоже, нашлась ломака!..
Противиться этому не было сил.
Все это в прошлом. Дала себе слово в тот день, когда вернулась из роддома с малышом на руках. Больше ее никто не столкнет на обочину.
И вот — все по новой. Опять поезда несутся мимо, а ей только щебень летит в физиономию.
Надо что-то делать!
Да, выбыла она из игры, что правда, то правда.
Но думать об этом ей нестерпимо.
Она опустила голову, уставилась в одну точку, заговорила про себя, обращаясь к оконному проему. «Надо что-то придумать, надо сообразить, как из этого выкрутиться… А то я завяну, превращусь в старуху, мне только и останется, что каждый день готовить ужин, слушать и молчать в тряпочку, — в мои-то годы! Сорок три! Что мне, нечем больше заняться? Есть чем…
Потом будет поздно, стану слишком стара, даже чтобы ноги раздвигать».
К глазам подступили слезы. Ей захотелось снова улечься в постель и больше не вставать. Но она вытерла глаза, отгоняя нахлынувшие мрачные мысли.