В этот момент я поняла: какой бы богемной ни была итальянка, есть правила, которые она никогда не нарушит. Например, никогда не нальет кофе в большую чашку, плюхнув ее бесцеремонно прямо на стол.
Входная дверь щелкнула, когда я допивала вторую чашку – это пришла la mamma. Низенькая, коренастая женщина – типичная тосканка, – она начала говорить еще до того, как вошла в квартиру. На ней было плотное серое пальто из буклированной пряжи, шляпка в тон на коротких волосах. Я подскочила, быстро снимая очки, и пожала ей руку, а Антонелла представила нас друг другу. La mamma поцеловала меня в обе щеки, прижав к своей пышной груди, затем сняла пальто и шляпку и повесила в шкаф у входной двери, взбив волосы перед зеркалом в прихожей. Эта женщина с оливковой кожей и темно-русыми волосами, в темно-синих брюках и практичных туфлях, которые она тут же переобула в шлепанцы на высокой танкетке, была совсем не похожа на свою гейшеподобную дочь. Одета она была скромно, и в то же время брошь на ее кашемировом свитере и золотые сережки в тон указывали на то, что собственный внешний вид ей небезразличен. Это видно было даже по тому, как она завязывала фартук, попутно прогоняя нас, чтобы не мешали.
Антонелла отвела меня в свою спальню, из которой открывался вид на Пьяцца Санта-Кроче. Обстановка комнаты была лаконичной и стильной, как сама Антонелла: белые стены и несколько предметов очень хорошей черной мебели. В углу стояла заправленная кровать, в другом конце комнаты – письменный стол, у стены – черный кожаный диван и кресло-куб Ле Корбюзье. В обрамлении двух больших створчатых окон был виден мраморный фасад базилики Санта-Кроче, с изысканным орнаментом вокруг входной двери, похожим на кружевную ленту ручной работы. На просторных ступенях суетилась толпа народу.
– Ах да, церковь, – легко произнесла Антонелла. – Любая картина на стене – это оскорбление Храму итальянской славы.
Анто переехала к матери после смерти отца, пять лет назад – «потому что никто не любит одиночества, tesoro. Не то чтобы она во мне особенно нуждалась…», – и она рассказала, что, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, la mamma, благодаря своему жизнелюбию, всегда находила себе занятие: каждое утро она ходила на рынок, каждый день готовила для них обеих, а в воскресенье вечером ходила на танцы.
– По-моему, у нее есть жених, – шепнула мне Антонелла, вставая рядом у окна. – Она не признается! Но я кое-кого подозреваю. Взгляни-ка вон туда!
Она указала на низенького мужичка, сидящего на одной из каменных скамеек, стоявших по периметру площади. На нем была клетчатая рубашка и плоская шляпа, руки были сложены на коленях.
– Смотри, он всегда там, когда она только приходит домой или, наоборот, куда-то собирается, – продолжала шепотом Антонелла. – Я думаю, он провожает ее, а потом садится, чтобы перевести дух…
– А ты ее спрашивала? – Я выглянула в окно, с удовольствием наблюдая за таинственным маминым поклонником.
– Да, но она не хочет говорить! – Анто рассмеялась, и я подхватила ее смех, втайне надеясь, что, когда мне стукнет семьдесят, на свете еще останутся мужчины, желающие проводить меня домой.
Мы с Антонеллой накрыли на стол, а la mamma поставила ирис в высокий тонкий кувшин. Он был бледно-лиловым, с крупными лепестками, похожими на языки. Мама объяснила – а Антонелла перевела, – что ей удалось найти первый флорентийский ирис, распустившийся у стен базилики.
– Giaggiolo[51], – произнесла она по слогам тосканское название и объяснила, что лилия, символ города, присутствующий на всех муниципальных знаках, даже на дорожных барьерах и люках, на самом деле giaggiolo. – Они растут здесь повсюду, а как пахнут! – Она протянула мне цветок понюхать. – В апреле и мае город весь в цвету…
На первое был густой сытный суп. Я увидела, что Антонелла добавила в свою тарелку масла, и повторила за ней, потом перемешала. Суп был приготовлен из крупно порезанных овощей, зеленых листьев, белой фасоли и еще чего-то – я никак не могла понять чего.
– Хлеб! – победно воскликнула la mamma.
Антонелла пояснила: они поспорили, что я не угадаю.
– Это риболлита, традиционное тосканское блюдо.
– Видишь ли, cara[52], – объяснила Антонелла. – Тосканская кухня, что называется, la cucina povera[53]. Большинство блюд – крестьянская еда, которую готовят из всего, что есть под рукой, чтобы не оставалось отходов. Она очень приземленная, без изысков…
La mamma возмущенно пожала плечами, и Антонелла стала быстро переводить:
– Когда продукты качественные, как у нас, их не нужно заглушать разными соусами, сливками, маслом. Как французы… – Она неодобрительно скривилась.
La mamma объяснила мне, что риболлиту готовят заранее, с вечера, чтобы вкус настоялся.
– Чем дольше стоит – тем вкуснее!
Это было одно из тосканских блюд, где использовался местный вид хлеба, который становился каменным через день или два, – это я поняла по маленькой буханке, как-то отложенной для меня пекарем.
– Никаких консервантов, cara, – продолжала Анто. – Как тосканские женщины. Никакого ботокса, не то что римлянки! Только естественная красота! – И они с матерью звонко рассмеялись.
С каждой ложкой риболлиты в меня как будто вливалась жизненная энергия – словно это было лекарство. Я последовала совету la mamma не есть слишком много: впереди еще была паста.
– А пока готовится паста, мы попробуем вот это. – La mamma поставила на стол корзину с идеально круглым розовым редисом – первым в этом сезоне и, по ее словам, отличным.
Мы принялись есть его без заправки и в благоговейной тишине, нарушаемой лишь хрустом. Редис был таким острым, что глаза у меня заслезились. La mamma была права: он заслуживал того, чтобы считаться отдельным блюдом.
Потом la mamma принесла блюдо с пастой. Длинные спагетти вперемешку с ярко-зеленым горошком и растопленным пармезаном. На отдельном блюде лежал салат-латук и нут. За столом снова наступило благоговейное молчание. После второй перемены блюд, когда мы все доели, la mamma посмотрела на меня и подмигнула:
– Ты замужем?
– Нет, la mamma! – ответила за меня Анто. – La Камин одинока, как и я.
Мое имя она произнесла как Хамин, по-флорентийски превращая к в х. Я раздулась от гордости, почувствовав себя настоящей флорентийкой.
– Allora, non vi preoccupate[54], – сказала la mamma и пустилась рассказывать о своей подруге, недавно отметившей восьмидесятилетие.
Однажды ее партнер по танцам, вдовец, зашел к ней утром в гости и предложил себя в подарок – «день любви, пока мы еще не совсем состарились, чтобы все забыть», – и она приняла.
– Это был лучший секс в ее жизни, – деловито заключила la mamma. – Так что не переживай, всему свое время. Даже в моем возрасте еще есть шанс! – Она звонко расхохоталась и пихнула локтем Антонеллу, которая пристально на нее посмотрела.
– Во всяком случае, cara, – с усмешкой ответила Антонелла, – теперь у нас хотя бы появилась надежда.
По дороге домой я размышляла над мамиными словами. В самом деле, не было нужды торопить Беппе. Ведь секс я могла найти повсюду – стоило только захотеть. И он вполне мог стать лучшим сексом в моей жизни. Возвращаясь домой по извилистым улочкам, ставшим такими знакомыми, я увидела свисающие с балконов и стен глицинии и, пройдя наискосок через Пьяцца Демидофф, очутилась в зарослях лиловых кустов, чей сладкий аромат заглушал вонь от собачьей мочи. Эти цветы с четырьмя лепестками были так прекрасны, что я сорвала парочку и понесла домой, уткнувшись в них носом. Приглядевшись, я увидела длинный стебель бледно-лавандового ириса, прямой, как меч, в окружении листьев-лезвий. Весна пришла. La mamma была права: всему свое время.
Риболлита
4–6 порций
350 г сушеной белой фасоли (если используете консервированную, положите 400 грамм и не сливайте воду);
оливковое масло экстра вирджин высшего сорта;
1 зубчик чеснока, раздавленный лезвием ножа;
1 веточка свежего розмарина;
соль морская и черный перец, по вкусу;
2 луковицы, порезать кубиками;
3 стебля сельдерея;
2 моркови;
1 картофелина, очищенная и нарезанная мелкими кубиками;
1 кочан савойской капусты;
1 банка мелко порезанных итальянских помидоров, 400 г;
4 пучка свекольной ботвы (можно также использовать весеннюю зелень);
4 пригоршни черной капусты;
черствый дрожжевой хлеб (полбуханки);
сушеный чилийский перец, по вкусу;
сушеный чабрец, по вкусу.
Приготовление этого супа – сложный процесс, но он того стоит.
Замочить сушеную белую фасоль в большой чаше воды, желательно на сутки или, по крайней мере, на ночь. Когда фасоль набухнет, разогреть ложку оливкового масла в большой глубокой сковородке, добавить зубчик чеснока и веточку свежего розмарина. Примерно через минуту (чтобы чеснок не подгорел) добавить фасоль. Затем влить 2 литра воды (для приготовления супа требуется много воды). Довести до кипения, накрыть крышкой и оставить на среднем огне на час. Когда фасоль будет готова, посолить и поперчить – но не раньше. При использовании консервированной фасоли процесс приготовления займет меньше времени и потребуется меньшее количество воды.
Веточку розмарина вынуть, половину фасоли тщательно перемешать до однородной массы ручным блендером, добавляя бульон. При использовании консервированной фасоли добавить жидкость из банки. Полученную смесь положить обратно в кастрюлю.
В отдельную глубокую сковородку налить оливкового масла, положить лук, сельдерей и морковь и пассеровать до золотистого цвета. Добавить картофель, помешивая до готовности. Взять банку томатов и размять вилкой, затем добавить к пассерованным овощам. Пока эта смесь кипит, вырезать сердцевину савойской капусты и нарезать листья длинной мелкой соломкой. Стебли ботвы выбросить, а листья крупно порезать. Сделать то же самое с листьями