как однажды я вернулась домой с солнечным ударом и весь вечер меня выворачивало наизнанку. Я лежала на прохладном полу в ванной комнате, зажав телефон в руке. Отправила даже жалобное сообщение Дино: «Мне плохо. Помоги». Перед этим он точно не сможет устоять, думала я. Он ведь всегда был таким заботливым. Я решила: если он позвонит, я ничего не буду говорить о его исчезновении, прощу его и постараюсь сделать все, чтобы вернуть наши прежние отношения. Но он не ответил.
Дома было немногим лучше, чем на улице; жара стояла ужасная. Я обнаружила в шкафу маленький вентилятор, но и ему едва удавалось охладить воздух.
Кондиционера у меня не было. Не было его ни в «Рифрулло», ни в баре Луиго. Идти по городу на рынок или в «Чибрео» было невозможно. Я научилась закрывать ставни, как флорентийцы, и так спасалась от солнца, но влажная темнота нагоняла на меня еще большую тоску.
В следующую пятницу вечером я отправилась к Луиго. Он открыл террасу перед баром и выставил туда пару столиков под зонтиками. Там мы и сидели, обмахиваясь. Он курил, я дожевывала последний несгрызанный ноготь. Помимо ногтей, всю неделю я старательно проедала мозг Луиго и до сих пор не могла говорить ни о чем другом. Но он выслушивал меня с неизменным терпением.
– Даже если он по какой-то причине продлил поездку, все равно должен был уже вернуться из Испании, так почему он не звонит и не берет трубку? Наверное, что-то случилось. В скайп он тоже не выходит.
Я все еще не могла поверить в то, что он не появляется потому, что не хочет меня видеть. У него и раньше случались вспышки непостоянства, но никогда они не затягивались так надолго, и притом по всем каналам связи.
– Луиго, а если он умер? – серьезно спросила я.
– Bella, да не умер он, dai, – урезонил меня Луиго. – Ты бы об этом узнала, кто-нибудь тебе рассказал бы.
– Да ладно? И кто же? Я не знаю ни его друзей, ни родственников…
– Ты же встречалась с кучей его друзей, забыла?
Луиго был прав, в «Нелло» к нам вечно подходила куча народу, но я знала их лишь по именам. Их номеров телефона у меня не было. Дома у него я тоже не была, с семьей не знакомилась; да я даже не знала, где он живет. И как я раньше об этом не подумала?
Всю неделю в моем раскаленном мозгу не было других мыслей, несмотря на обещание взять себя в руки, которое я дала себе самой у Бетси. До меня вдруг дошло, что отношения со мной были для Дино всего лишь интрижкой. Он всегда приходил ко мне или вез меня куда-то по вечерам. Никогда не рассказывал ничего о себе. Реальность ударила меня обухом по голове. Наши отношения, какими бы романтическими они мне ни казались, по сути были пустышкой. Все, что я нафантазировала, растаяло как дым, и будущее, что я запланировала, обратилось пустотой. Я была потрясена.
Но Дино вел себя так, словно ему нечего скрывать. Проверяя почту с моего компьютера, он сохранил пароль и не вышел из аккаунта. И вот в тот вечер, отчаявшись хоть как-то выйти с ним на связь и обезумев от жары, я решила проверить его почту. Так я хотя бы увижу, отслеживает ли он ее, подумала я. Хоть какие-то признаки жизни. Я открыла его браузер и вошла в почтовый ящик, заглушив голос совести, которая твердила, что я вторгаюсь в его личное пространство. Возможность хоть что-то предпринять немного меня успокоила.
Письмо, что я ему отправила, было прочитано. Дино был онлайн. Я сразу же почувствовала облегчение. Быстро просмотрев папку исходящих, я увидела, что он писал и накануне. Все письма были короткие и написаны в спешке – должно быть, он выходил в Сеть всего минут на десять – тем не менее писем для меня не было.
Но облегчение от того, что с ним все в порядке, быстро сменилось гневом: как он мог не позвонить мне, если был жив? Всего несколько дней назад мы были вместе, рядом, влюблены друг в друга. Я была его amore. И вот теперь он не отвечал на мои звонки, не выходил на связь в «Скайпе» и игнорировал меня. Вот так просто – за одну ночь он стер меня из своей жизни. Лишь теперь я поняла, что, пусть для меня Дино и стал центром вселенной, но мне в его жизни места не было.
Я раскинулась на постели в позе морской звезды, голая. Окно было открыто, и на расшатанном столе работал вентилятор. Тело мое было покрыто соленой пленкой пота, айпод по кругу крутил «Estate». Я выучила ее наизусть и подпевала, и по лицу моему тихо струились слезы. Каждое слово как будто было написано обо мне: «То лето цветы благоуханьем одарило, любовью наше время озарило, чтоб я отныне умирал от боли…»
Лето и в самом деле убивало меня. Я возлагала на него такие надежды – и вот теперь лежала неподвижно, чувствуя себя бесполезной, неспособной ничего сделать, только лежать и плакать. Никогда не думала, что могу столько потеть.
Когда не плакала, я была в бешенстве. Прошло несколько дней после того, как я в первый раз влезла в его почту, и гнев мой раскалился, как жгучее полуденное солнце. Теперь я была одержима идеей прочесть все его письма. Я поручила Кикке перевести их, но сколько бы мы ни пытались выудить хоть какую-то информацию из сообщений и фотографий, что присылали ему друзья со свадьбы в Испании (Дино в элегантном утреннем костюме, Дино, дурачащийся на ринге для корриды, Дино вместе с высокими, хорошо одетыми мужчинами), и сколько бы я ни пыталась угадать по выражению лица его мысли, никаких зацепок мы не обнаружили.
С каждым днем становилось все жарче, и на моем последнем этаже пекло так, что к середине вечера мне приходилось выключать компьютер, чтобы он не перегревался, а самой ложиться в холодную ванну. Теперь я понимала тех, кто сбегал из города на выходные на пляж, где веял свежий ветерок. Но у меня-то выбора не было.
Мечты о речных прогулках с Дино так и не осуществились, хотя, судя по его письмам и фото, он постоянно путешествовал: выходные на Сицилии (на фото он в льняном костюме танцует на пляже в сумерках), рыбалка на Сардинии (динамичные кадры с рыбой), гламурная вечеринка в Сан-Тропе (поднимается по трапу частного самолета) и морская прогулка с видной женщиной-политиком на люксовом пляжном курорте. Его было не узнать: на фотографии он стоял с ней бок о бок на серфе, в темных очках и с усиками над верхней губой, которых раньше никогда не было.
Мои же выходные были пусты. Я была в растерянности; раньше Дино звонил по пять раз в день, и мои дни были наполнены ожиданием его – казалось, он всегда в пути. Теперь же, внезапно выпав из фантазий в суровую реальность, я обнаружила, что у меня не осталось никаких повседневных занятий – ничего, что могло бы отвлечь меня от мрачных мыслей. Я не могла даже заставить себя сесть за компьютер и продолжить работу над книгой. Я боялась выйти на улицу. Наши отношения разворачивались у всех на виду, и вот теперь я не могла показаться на глаза соседям и вынуждена была скрываться от их любопытства и доброжелательности. Я выходила из дома украдкой ранним вечером и шла гулять по холмам. Там я наблюдала, как хорошо одетые пары возвращаются домой, в свои элегантные виллы, и чувствовала себя отрезанной от этой шикарной жизни. Город, который когда-то распахнул мне свои объятия, теперь казался чужим и непроницаемым, живущим по правилам, которых я не понимала.
Хочу к маме, как-то в отчаянии подумала я, свернувшись калачиком на угловом диване. Я позвонила ей в слезах, и неожиданно – настолько, что мне пришлось заставить себя встать и прибраться, – мама объявила, что едет ко мне. Разумеется, она имела в виду, что едет, чтобы забрать меня с собой. И я начала действовать.
Хотя родители всегда меня поддерживали, они так до конца и не смирились с моим отказом жить вместе с ними – как и положено приличной иранской девушке до замужества. Сразу после университета я переехала к друзьям, и, приняв мое британское стремление к независимости, они редко приезжали ко мне домой – чаще я сама навещала их.
И вот теперь моя мать собиралась приехать заботиться обо мне, и я была так удивлена, что скрепя сердце отправилась на рынок, наполнила холодильник летними продуктами – ярко-красными помидорами «сан-марцано», маленькими цукини с цветочками, похожими на воронки, сладкими сливами и бордовой шелковицей, которой я перепачкала все пальцы.
Спустя несколько дней она была у меня и доставала из чемодана пачки риса басмати, сушеный барбарис, банки иранских солений, аккуратно обернутые двойным слоем пленки, баночки с персидским шафраном и куркумой. Невзирая на мои протесты и заверения, что в Италии есть еда, она приехала спасать меня, привезя с собой самое действенное лекарство: свою стряпню.
Мамина кухня всегда была моим раем, иранским оазисом в пустыне скучной английской еды. Это место, наполненное запахами трав и специй, казалось средоточием непрерывных кулинарных ритуалов: нашинковать петрушку, вымыть кинзу, растолочь темно-рыжие нити шафрана в яркий порошок, сварить рис на плите. И все же, несмотря на ее страсть к кулинарии и на изысканную подачу – рис, посыпанный фисташками и апельсиновой цедрой, домашний йогурт с сушеными розовыми лепестками, – она так и не смогла передать свое мастерство мне.
Будучи перфекционисткой по натуре и хозяйкой по призванию, моя мать не выносила даже вида неаккуратно порезанных помидоров или салата, и из-за моей неуклюжести и нетерпеливости мы постоянно ссорились. Я давно оставила все попытки научиться сносно готовить, но по-прежнему любила мамину стряпню. Ее вкус был для меня вкусом детства и воспоминаний об Иране.
Первым делом мы зашли на рынок. К тому времени я уже придумала, как передвигаться по городу в жару: нужно было проходить в тени зданий, останавливаясь под открытыми окнами первых этажей – чтобы свежий ветерок от них овевал лодыжки. Теперь я вела свою мать на рынок, объясняя ей, как держаться поближе к домам, проходя под тенью их крыш. Так, словно пара робких мышек, мы быстро пробежали по городу.
Мама влюбилась в рынок с первого взгляда и решительным шагом принялась обходить прилавки – здесь она была в своей стихии. Когда мы только приехали в Лондон, в самом конце тусклых семидесятых, сам поход по супермаркетам с их скудным выбором фруктов ужасно ее расстраивал. Сначала она нашла отдушину в «Харродсе» – в то время это было излюбленное место иранской диаспоры («В любой непонятной ситуации иди в “Харродс”»), – но в конце концов открыла для себя рынки на Портобелло-роуд и Черч-стрит. Там она закупала огромные пучки трав и горы фруктов и овощей, к которым привыкла в Иране. Теперь я подвела ее к прилавку Антонио. Тот взял ее за руку и склонился так низко, что я испугалась, как бы он не упал. Потом они принялись общаться как старые добрые друзья: мама показывала пальцем на нужный продукт, при этом отказываясь брать тот, что выбирал Антонио, если его вид ей не нравился.