тенце – к этому времени йогурт должен приобрести правильную консистенцию; марля впитает воду, но если она останется, можно вычерпать ложкой (выпейте ее, она очень полезна!). Поставить в холодильник по крайней мере на пару часов. Йогурт готов. Он хранится примерно неделю.
8. АвгустFemminilità: стиль не связан с деньгами
Продукт сезона: белые персики и шелковица.
В городе пахнет: канализацией.
Памятный момент в Италии: пить вино на улице в сумерках.
Итальянское слово месяца:silenzio[105].
В первый день месяца мы с Антонеллой встретились в маленьком кафе внутри рынка Сант-Амброджо. «Чибрео» закрылся на каникулы, и это было единственное открытое заведение. Стояла изнуряющая жара, и на мне были короткие шорты, майка на бретелях и шлепанцы – никакой la bella figura. Антонелла была в черном сарафане сложной формы и туфлях-лодочках, на губах – красная помада. Волосы убраны в низкий «конский хвост». Стильная, элегантная, с перчинкой. Когда я вошла, она оглядела меня с ног до головы фирменным итальянским оценивающим взглядом, дерзким и без всякого стеснения. Я выдержала этот взгляд, слегка вытянув руки и повернувшись, для лучшего обзора.
– Знаю, я похожа на американскую туристку, – опередила я ее. – Прости. Но мне ужасно жарко.
– Что похожа – это точно, – протянула она. – Но я тебя люблю, так что прощаю.
– У меня совершенно не осталось денег, и одежды на такую жару тоже нет.
– Не вопрос, дорогая. В воскресенье пойдем на блошиный рынок, я познакомлю тебя со своим продавцом винтажа, пока он не уехал в отпуск.
И вот в воскресенье я послушно пришла на блошиный рынок. В этот день проходила еще и ярмарка старинных безделушек, и все прилежащие улицы были заполнены самодельными прилавками. Антонелла ждала меня у площади в самых больших очках, какие мне только доводилось видеть.
Она стояла рядом с хлипким стендом, доверху заваленным одеждой. Рядом на вешалках висели платья, в опасной близости от ее сигареты. Антонелла жестом подозвала меня и представила седого продавца Алессандро, добавив, что у него лучшие винтажные вещи по самым выгодным ценам. Я обратила внимание на то, как Алессандро жадно затягивается сигаретой; вид у него был такой, будто бы он пришел сюда с какой-то вечеринки.
– Алессандро – диджей, – пояснила Антонелла и махнула в сторону вороха одежды. – Дорогая, – добавила она, пристально глядя на меня покрасневшими глазами поверх очков. – Вчера я ушла с дискотеки в три часа ночи, а он еще был там…
Выходит, он и в самом деле прибежал сюда прямо с вечеринки. Алессандро беззубо мне улыбнулся – от него пахло потом и алкоголем – и что-то быстро затараторил по-тоскански. Я повернулась к Антонелле, чтобы она перевела, но она была слишком увлечена перебиранием каких-то невзрачных тряпок, которые при ближайшем рассмотрении – и после энергичной встряски – оказались странными аксессуарами моды прошлых десятилетий. Казалось, вместо глаз у Анто были лазерные датчики, способные обнаружить в груде старых тряпок редкую вещь от Иссея Мияке или «Москино» 1980-х годов, даже с похмелья, из-за которого она почти ничего не видела. Она была самым настоящим чудом – и это чудо было на моей стороне. Антонелла то и дело выуживала из этого вороха вещи для меня: то мягкий хлопковый топ, то гофрированные шорты в стиле 1980-х. В конце концов у меня набралась приличная коллекция: два топа, шорты, футболка и пара брюк, и все это за пятьдесят евро. Я была весьма довольна собой. Теперь я больше не буду похожа на туристку. Теперь я смогу бродить по площадям в своих стильных широких брюках. Наконец Антонелла с жалостью посмотрела на мои ноги.
– Ты что, на пляже? – сурово спросила она, кивнув на мои шлепанцы.
Так что я послушно подошла вслед за ней к старым балеткам от «Шанель», бежевым с черными накладными полумесяцами.
– Не старые, а винтажные, дорогая, – поправила она меня. – Сандалии в городе не самая подходящая обувь, по многим причинам. Во-первых, во Флоренции грязно, cara, всюду собачьи какашки, так что днем лучше ходить в закрытой обуви. Педикюром будешь хвастаться на пляже.
– Я на пляже не бываю, – вздохнула я. – Я же британка, у нас так не принято. В августе мы работаем.
– Знаю, знаю. Но все равно красивые босоножки оставь для вечеринок, когда тебя будет подвозить какой-нибудь симпатичный парень.
– Я больше никогда не буду ходить на свидания, Антонелла. Особенно с итальянцами. Никаких больше «Ауди»! С этого момента я буду ходить только пешком, так что, думаю, балетки будут в самый раз…
По дороге домой, взволнованная своими покупками, я размышляла о том, как мастерски Антонелла вырвала меня из привычных шаблонов, поделившись столь ревностно оберегаемым продавцом винтажа и при этом подобрав летний гардероб на сумму, которой в прошлой жизни мне не хватило бы даже на пару туфель. Она заставила меня вспомнить о том, какой ужас в меня вселяли грязные ноги в шлепанцах в лондонском метро, научив элегантности и тому, как гордиться собственным внешним видом при любом бюджете. Я никогда не видела Антонеллу без красной помады на губах – и решила попробовать еще раз. В тот день мне преподали отличный урок по la bella figura.
С приходом августа город опустел. Все ждали Феррагосто, праздника Успения, который отмечается пятнадцатого августа и считается главным событием лета. В этот день закрывались все заведения и люди ехали к морю. В этом пустынном городе я чувствовала себя отщепенцем. Дни протекали тихо и незаметно, неслышно заползая с пустых улиц в мою квартиру. Люди разъехались, все окна были закрыты, гул машин почти утих, молчали телевизоры и сковородки на плите, ни привычного звяканья посуды, ни шипения масла с чесноком, наполнявшего воздух аппетитным ароматом. Все мои соседи уехали, даже окна пожилой дамы были закрыты – вне всякого сомнения, она тоже была на пляже. Во дворе было тихо.
Но одиночество и депрессия, которых я так страшилась, отчего-то не приходили. Напротив, эта пустота держала меня на плаву, словно якорь. В то время как моя Флоренция опустела, настоящая Флоренция бурлила от наплыва людей в шортах и футболках, тяжело дышащих на раскаленных улицах. Даже рынок Сант-Амброджо закрылся, так что я вообще не покидала своего квартала. За фруктами и овощами я трижды в неделю ходила на маленький овощной рынок на Пьяцца Санто-Спирито, рядом с Понте Веккио, на моем берегу реки. Я выходила рано утром, чтобы купить свежих белых персиков и крупной сочной шелковицы, пока солнце не начинало палить. В перерывах между едой я перекусывала вкуснейшими фруктами из тосканских огородиков: желтыми и черными сочными сливами, румяными абрикосами, крупной темной вишней и несколькими видами ароматной дыни, когда мне хватало сил донести ее до дома.
Я готовила специальные салаты, помогавшие пережить жару. Моим любимым был свежий и ароматный салат панцанелла, где использовался черствый хлеб – основа тосканской cucina povera[106]. Мне нравился сам процесс приготовления этого блюда, к тому же оно долго хранилось и на следующий день было даже вкуснее. Еще я стала добавлять в свой уже традиционный «триколор» немного холодной вареной полбы – древнего итальянского злака, который когда-то кормил римскую армию. Она похожа на спельту, но более правильное ее название – эммер. Полба – это пленчатая пшеница, возделывавшаяся задолго до спельты, на заре цивилизации. Должно быть, в масштабах человечества мои кулинарные приключения были всего лишь маленьким шажком, но мне они казались квантовым скачком: теперь я чувствовала себя гораздо уверенней на кухне.
Почти все заведения закрылись, но кое-кто еще работал – это были местные экспаты. Эти люди, которых раньше было не видно, в августе вдруг откуда ни возьмись появились на Сан-Никколо. Теперь, когда Дино остался в прошлом, наши беседы со Старым Роберто возобновились. Еще я познакомилась с французским художником, у которого была студия на углу напротив церкви. С ним мы обсуждали заголовки ежедневных газет. Прохладными розовыми вечерами, когда мы, оставшиеся жители Сан-Никколо, начинали выползать из домов, он любил сидеть с женой и ребенком на веранде винного бара. Мало-помалу стали собираться и местные – в основном художники и безработные. Так я познакомилась с Томмазо – живописцем, к которому однажды во сне явился Давид Микеланджело, и с тех пор он писал только его. Еще был Дональд, старый американец, который целыми днями пил в своей студии у самых ворот, а потом приходил к нам на нетвердых ногах и в скверном настроении. Была даже одна клоунесса, Франческа из Неаполя, с яркими рыжими волосами и самым громким голосом, какой я когда-либо слышала.
Я присоединялась к этой пестрой компании по вечерам, чтобы выпить бокал вина, когда температура воздуха наконец опускалась до приемлемого уровня. То и дело меж стен высоких палаццо цвета шафрана и горчицы пролетал легкий бриз, принося с собой запахи жасмина и канализации – этот неповторимый коктейль, которым пахла Флоренция в самый разгар лета.
Когда стало прохладнее, я возобновила свои вечерние прогулки по холмам. К тому времени на Сан-Никколо я уже стала почти что местной, и даже туристы поглядывали на меня с завистью – ведь я была «той самой девушкой с ноутбуком из «Рифрулло», которая переехала сюда, чтобы пить вино на улице». Мне нравилось это ощущение товарищества, негласная приверженность тому, что держало нас здесь, будь то бедность, работа или лень. Целыми днями мы прятались в своих квартирах, за плотно закрытыми ставнями, скрываясь от палящего солнца. Когда же оно заходило за горизонт, мы выбирались из укрытия, словно герои нашего собственного полотна.
Теперь, когда Луиго закрыл свое заведение, Беппе уехал, а хозяин «Чибрео» ушел на каникулы, ничто не отвлекало меня от работы, и я погрузилась в написание книги. Наступившая в квартале тишина еще больше способствовала концентрации. В затихшем городе мой мир сжался до размеров вида из окна – и иранской революции, разворачивавшейся на экране моего компьютера.