В этот вечер Бернардо вел себя более раскрепощенно, его неловкость исчезла. Подъезжая к театру, мы никак не могли найти место для стоянки, даже со специальным пропуском Бернардо. Наконец, выругавшись, он сказал:
– Сейчас найдем! – и втиснул машину в половину парковочного места в углу, в неподражаемой итальянской манере заехав на тротуар.
Я уже бывала в Театро Комунале на одном из наших первых свиданий с Дино, когда мы уже были парой. Он повел меня туда на концерт, мы сидели в партере рядом с хорошо одетыми людьми, моя рука лежала на его колене, и я гладила его бедро, – больше я почти ничего не помню. Теперь же мы с Бернардо устроились в частной ложе, в конце длинного коридора. Он открыл дверь маленьким ключом и пригласил меня войти. Это было небольшое помещение с диванчиком, обитым бордовым бархатом, двумя креслами перед балконом и беспорядочно расставленными стульями. Здесь же была вешалка для одежды. Я вручила свой жакет Бернардо и села, глядя на сцену внизу. Балкон нависал над оркестровой ямой, с одной стороны сцены. С этой высоты открывался совершенно другой вид: отсюда был виден и оркестр, и весь зрительный зал. В партере, занимая свои места и то и дело поглядывая на меня, суетились люди, и мне казалось, что я парю над сценой.
Бернардо сел рядом, в другое кресло, заиграла, окутывая нас, музыка, но как только начался первый акт, он пересел на диван. Первый акт завершился великолепным дуэтом Родольфо и Мими «O Soave Fanciulla». Я была так взволнована их чистыми голосами, нежной романтической мелодией и близостью певцов, что повернулась к Бернардо.
Он сидел в углу дивана, укрывшись пледом, и крепко спал.
В начале антракта Бернардо проснулся.
– В детстве нас водили сюда раз в неделю, – объяснил он, – и я каждый раз засыпал, потому что это было ужасно скучно! – При этих словах он соединил ладони и провел вверх к бедрам, как будто поднимая что-то тяжелое. – Так что теперь у меня выработался рефлекс: прихожу сюда – и тут же засыпаю. Каждый раз!
И в самом деле, как только мы вернулись в ложу и заиграла музыка, Бернардо, как собака Павлова, уселся на диван и через несколько минут опять крепко уснул.
– Никакого давления, – рассказывала я Луиго на следующий вечер. – На самом деле я здорово отдохнула. Опера была потрясающей, а места наверху – это что-то… К тому же мне не нужно было беспокоиться о том, чтобы произвести впечатление… Так что я получила настоящее удовольствие! То есть этот парень… Не знаю, нравится ли он мне, так что все прошло как по маслу!
– Ага, la sprezzatura! – кивнул Луиго со знанием дела.
– А? – Я непонимающе заморгала.
– Allora, bella. – Он налил себе пива и придвинул ко мне тарелку с закусками. – La sprezzatura – это когда делаешь вид, что тебе все равно… Как это сказать?
– Небрежность? – предположила я.
– Esatto, brava![114]– Луиго одобрительно кивнул. – Ну вот, это слово впервые появилось в книге тысяча пятьсот какого-то там года, что-то там про придворный этикет…
Я хмыкнула.
– В общем, я не помню, – признался он. – Поищи в этих своих интернетах. Фишка в том, что настоящий джентльмен должен быть э-э-э…
– Небрежным? – снова подсказала я.
– Brava! – кивнул Луиго и добавил: – Видишь? – как будто теперь все было совершенно ясно.
– А поподробнее? – спросила я, и он вздохнул.
– Ну, вот смотри. Ты знаешь, какой грубой была тосканская знать в эпоху Возрождения? – Я кивнула. – Вот, этот придворный написал книгу, в которой говорится, что при знакомстве нужно демонстрировать сдержанность. – Заметив мое замешательство, Луиго пояснил: – Вот, например, рукопожатие – таким образом люди показывали, что они не вооружены. Так потихоньку завязывалась дружба.
– Так ты намекаешь, что он использует эту штуку… sprezzatura? – спросила я.
– Скорее, я хочу сказать, что la sprezzatura – правильный подход к началу новой дружбы, – загадочно ответил он. – Тебе и самой не мешало бы немного воспользоваться этим приемом.
И с этими словами Луиго вернулся к барной стойке, чтобы обслужить только что вошедших посетителей, а я отправилась изучать вопрос.
Оказалось, что писатель, о котором говорил Луиго, был Бальдассаре Кастильоне. Он и в самом деле написал в 1528 году книгу под названием «Придворный». La sprezzatura была своего рода кодексом, предписывавшим сдержанное и учтивое поведение при дворе и закладывавшим основы того, что позднее стало считаться хорошими манерами и было призвано урегулировать дикие нравы флорентийских аристократов, готовых в любую минуту кинуться друг на друга с мечом.
Этот Бернардо, несомненно, являл собой воплощение la sprezzatura, не показывая ни малейшего интереса ко мне – кроме того факта, что продолжал приглашать меня на свидания. Поскольку его сын Алессандро жил вместе с ним, мы встречались в основном днем, когда мальчик был в школе. За пару недель регулярных утренних встреч за кофе я успела как следует натренироваться в la sprezzatura и держалась сдержанно и даже отстраненно. Это было несложно – я не была одержима им так сильно, как Дино. И все же мало-помалу, не спеша, раз за разом я стала получать все большее удовольствие от наших встреч, и сам он теперь вел себя гораздо более расслабленно, начал шутить, и я невольно заметила, что из-под грубой маски проглядывает джентльмен.
Однажды вечером, после очередного концерта в Театро Комунале, когда Бернардо каким-то чудом не заснул, мы сидели в его машине рядом с моим домом, и между нами неожиданно завязался один из тех разговоров, что начинаются с какой-нибудь пустячной темы и потом длятся ночь напролет. У него был дар превращать все неурядицы и перипетии собственной жизни в шутку. Он рассказывал о детстве, проведенном в замке в Кьянти, о том, какие неприятности доставляла ему сломанная нога, о своих неудачных браках – приправляя все изрядной долей юмора, а я ловила себя на мысли, что уже давно так не смеялась. Он развлекал меня до самой поздней ночи, а потом уехал, потому что через несколько часов ему нужно было вставать, чтобы везти Алессандро в школу.
Всякий раз, проходя мимо Данте и глядя на книгу в его руках, я вспоминала, что своими великими произведениями он много поспособствовал становлению тосканского диалекта официальным языком Италии. До этого итальянский представлял собой мешанину из диалектов, а официальным языком была латынь.
Несомненно, флорентийский диалект был очень выразительным, а Бернардо говорил весьма цветисто, то и дело вставляя в свою речь тосканские ругательства, многие из которых были полнейшей бессмыслицей. Впервые услышав от него Maremma maiala, я задумалась.
– Маремманская свинья? – спросила я, и он со смехом кивнул.
Если Дино учил меня любовным фразам, то Бернардо просвещал по части ругательств. За Maremma maiala последовала porca troia (Бернардо перевел это как «свинья-шлюха»), porca puttana (насколько я поняла, это одно и то же), porca miseria («поросячье несчастье»). Когда я спросила, есть ли у них ругательства без свиней («Я же все-таки мусульманка», – пошутила я), он ответил: che palle. Дословно это замечательно емкое ругательство означает «какие яйца» и может использоваться практически в любой ситуации, – например, когда очень скучно (при этом надо закатить глаза, как подросток) или в качестве оскорбления.
Когда Бернардо пришел ко мне в гости, холодильник мой был пуст. До этого мы вместе ездили на выставку фотографии, и пока я, цокая каблуками, бродила по залу, между нами пробежала искра. По дороге домой Бернардо сказал, что Алессандро вечером будет с матерью, так что он свободен. Я пригласила его к себе. Когда он пришел, я болтала с Киккой по «Скайпу» и не стала выключать, чтобы она с ним познакомилась – мне хотелось услышать ее мнение.
Бернардо, как и «артистичный слесарь» Гвидо, сначала поразился, а затем обрадовался, войдя и увидев виртуальную голову Кикки во весь экран на кухонном столе.
А затем, точно так же как Гвидо, сел и начал быстро-быстро с ней болтать – похоже, у итальянцев по умолчанию настроена функция любопытства по отношению к людям, а также общительности, если не сказать, болтливости. Вскоре они уже вовсю смеялись, а я принялась искать что-нибудь к ужину.
Заметив, что я занята поисками, Бернардо встал и подошел к холодильнику:
– Posso?[115]
Когда я кивнула, он открыл его – и обнаружил, что холодильник совершенно пуст. Я не была на рынке, и извинилась.
– Non ti preoccupare[116], – сказал он, наполняя кастрюлю водой для пасты.
Через пятнадцать минут мы сидели за столом – Кикка все еще была в компьютере – перед дымящимися тарелками с пастой con aglio, olio e peperoncino – с чесноком, маслом и острым перцем.
– Классика римской кухни, – объяснила мне Кикка, – самое вкусное быстрое блюдо!
И в самом деле, блюдо было быстрым, но при этом удивительно нежным и очень вкусным.
«И как это я до сих пор не знала о таком полезном блюде?» – подумала я. Надо будет обязательно добавить его в свой репертуар. К тому же состав его был совершенно несложен и включал самые простые ингредиенты, которые есть на любой кухне, даже на моей.
Когда пришло время кофе, Кикка отключилась, и мы с Бернардо остались одни.
Внезапно я поняла, что он вот-вот меня поцелует. И хотя в последние несколько недель я решила, что мы будем просто друзьями, в этот вечер внезапно почувствовала, что передо мной чистокровный итальянский самец.
И все же я не была уверена в том, что поступаю мудро, связываясь с человеком с подобным багажом, – поэтому совсем ему не помогала. Всякий раз вместо того, чтобы подойти ближе, я уворачивалась. Пока я суетилась по дому, он ходил за мной хвостиком, как растерянный щенок. Наконец я решила хотя бы попробовать его поцелуи и присела рядом с ним на диван.