Луиго спросил меня, где Бернардо.
– На встрече клуба собаководов, – ответила я.
Он как раз прислал мне сообщение, в котором писал, что освободится позже, чем ожидал: «слишком много бюрокрезии». Я со смехом показала сообщение Луиго:
– Кажется, будто он специально так написал, да?
Мне нравилось, что Бернардо упорно продолжал говорить по-английски, независимо от того, знал он слова или нет. А сообщения были еще более креативными и неизменно смешили меня своими многочисленными ошибками и перлами.
– Ох и любят флорентийцы всякие клубы, – заметила я Луиго. – У Бернардо – клуб собаководов, у Дино был теннисный клуб…
– А у меня гей-клубы! – вставил Луиго.
Я призналась ему, что боюсь запасть на Бернардо слишком крепко и слишком быстро. После стольких мужчин, которые никогда не оставались у меня так надолго, чтобы была необходимость раздвигать диван, с Бернардо, наоборот, не было смысла его сдвигать. Он не только оставался у меня на ночь, когда мог, но даже иногда приводил свою собаку и сына. Бернардо перенес саму свою жизнь – со всем ее хаосом и беспорядком – в мою.
– Чего ты боишься, bella? – спросил Луиго.
– Ну сегодня, когда он уезжал, я вдруг поймала себя на мысли, что пытаюсь запомнить номер его машины…
– И?.. – Луиго выжидающе оперся о барную стойку.
– Ну я подумала, надо запомнить номер его машины и, когда он меня бросит, я хотя бы смогу ее вычислить…
Несколько месяцев я вздрагивала при виде каждой проезжающей мимо «Ауди»: вдруг это машина Дино?
Луиго обошел барную стойку, подошел ко мне и взял за руки.
– Ты ведь знаешь, bella, что Дино был stronzo. Не думаю, что Бернардо такой же.
– Но откуда мне знать, Луиго? – жалобно спросила я. – С ним так уютно, даже если мы просто сидим на диване, держимся за руки и смотрим друг другу в глаза. И дома у него так хорошо, что уезжать не хочется. Тут что-то не так! – При этих словах я перешла на визг, слишком высокий для человеческих ушей, и Кокка обеспокоено завиляла хвостом.
– Не паникуй! – Луиго подавил улыбку. – Тебе с ним комфортно! Он тебе нравится… может быть, ты его даже любишь…
– Нет, Луиго! – Я отчаянно замотала головой. – Не люблю. У него слишком много сложностей – это просто увлечение! Скажи, что мне делать? Я влипла в эту историю только из-за la sprezzatura – так как мне теперь защититься?
Луиго только хмыкнул:
– Bella, тут уж ничего не поделаешь. Пиши свою книгу и встречайся со своим мужчиной. Одно другому не мешает. Отпусти ситуацию. Не сопротивляйся. Наслаждайся им и его красивым домом, собаками и щенками.
– А что, если я привяжусь и к дому, и к собакам, и к его сыну? А он бросит меня, и я опять останусь одна…
Луиго сжал мои ладони:
– А если не бросит? А может, это ты решишь его бросить? Да это и неважно, bella. Я что, ничему не научил тебя насчет Италии и любви? Мы любим любовь, и нет ничего постыдного в том, чтобы любить и терять. Помни, что мы называем отношения «историями» – это эпизоды нашей жизни, и неважно, длинные они или короткие, нужно отдаваться им полностью, без остатка.
Я молча смотрела на него.
– Видишь, bella, это неважно. Если закончится эта история – будешь тусоваться со мной, пока не начнется следующая. Хотя, – прибавил он лукаво, – по-моему, ты боишься не ее конца, а того, что она может не закончиться…
Завтрак по-королевски: яичница с трюфелями
1 порция
1 яйцо от курицы, выращенной в естественных условиях;
кусок масла;
1/2 маленького белого трюфеля;
морская соль, по вкусу.
Пожарить яйцо на сливочном масле в большой сковороде, так, чтобы края белка стали хрустящими, а желток остался жидким. На специальной терке натереть трюфель, посолить по вкусу и подать на стол.
Тальолини с трюфелями
2 порции
150–200 г свежих тальолини;
4 столовые ложки сливочного масла;
1 большой белый трюфель, измельченный на терке;
свежий пармезан, натереть, по вкусу.
морская соль, по вкусу;
Наполнить водой большую кастрюлю для пасты и поставить на сильный огонь, довести до кипения. Посолить, положить свежие тальолини. Перед самой готовностью тальолини (помните, что свежая паста готовится очень быстро) слить воду, оставив немного.
Растопить масло в глубокой сковороде и выложить тальолини, влить чашку воды из-под пасты. Затем добавить трюфель и пармезан, готовить в течение минуты, при необходимости долить воды. Снять с огня и немедленно подать на стол.
12. ДекабрьStare insieme, или Как быть вместе
Продукт сезона: черная капуста.
В городе пахнет: снегом с холмов.
Памятный момент в Италии: Рождество в тосканской деревне.
Итальянское слово месяца:amore[128].
Наступил декабрь, воздух стал промозглым, и теплая одежда, в которую флорентийцы начали кутаться чуть ли не с начала ноября, теперь была хоть как-то оправдана. Толстые пальто с капюшонами, отороченными мехом; ботинки на овечьем меху; перчатки и плотные вязаные шарфы, замотанные так тщательно, что не пропускали ни малейшего дуновения холодного ветра. Флорентийцы страшно боялись простуды – в летний зной этот страх мог вызвать недоумение, но с приходом зимы вероятность становилась выше. Старый Роберто был так обеспокоен моей небрежностью и легкомысленностью в этом вопросе, что даже отдал мне свой шарф – и это в сентябре, когда для меня вокруг было еще лето. В октябре же он поражался моему нежеланию сменить пальто на зимнее. Стоило мне пару раз кашлянуть, как он немедленно предложил отвести меня к своему врачу, чья клиника была по соседству с мастерской слесаря Гвидо.
Теперь же, когда на мне было зимнее пальто и шарф, что он мне отдал, Старый Роберто наконец удовлетворился моим внешним видом, хотя и продолжал настаивать, чтобы я затянула шарф плотнее, чтобы коварный холод не проник в щели.
По утрам и в самом деле было морозно, и квартал покрывался хрустящей белой коркой инея. От кратковременных ливней на ветвях деревьев оставались замерзшие капли, поблескивавшие в солнечном свете. В мокрый асфальт накрепко впечатались красные и бурые листья, словно призраки осени, стремительно сдающей свои позиции зиме.
В Театро Комунале был большой репертуар концертов и опер, и мы часто там бывали; я, подавшись вперед и перевесившись через балкон, завороженно слушала, а Бернардо посапывал на диване. Однажды вечером он в последний момент написал, что не сможет пойти со мной, и дал ключи от ложи. Я пригласила Антонеллу, и она пришла в компании двух своих самых красивых и рослых Адонисов, в помпезных манто с высокими воротниками, один в цилиндре, а другой с изысканно украшенной тростью и моноклем.
Когда мы заняли свои места, я рассказала Антонелле о случившихся с Бернардо непредвиденных обстоятельствах.
– Одна из его дочерей заболела, мать в панике, поэтому он поехал проверить, не нужно ли отвезти ее в больницу, – спокойно объяснила я, хотя на самом деле мне было совсем не спокойно.
Разумеется, я понимала, что дети – прежде всего. Но его дочери и их мать были настолько туманными фигурами в моей жизни, что всякий раз, когда их существование как-то задевало меня, я испытывала не только удивление, но и легкий шок.
Когда музыканты оркестра заняли свои места, Антонелла спросила, нравятся ли мне его дочери.
– Мы пока не знакомы, – ответила я шепотом – дирижер уже взял свою палочку. Анто удивленно приподняла брови, и я пояснила: – Они еще маленькие, и он хочет оградить их. Я не против – не знаю, готова ли я к такому количеству детей. Но, сказать по правде, хоть он и говорит, что давно остыл к их матери, я чувствую, что он не до конца искренен.
Всякий раз, когда звонила его вторая жена, Бернардо уходил в другую комнату, закрывал дверь и говорил с ней, понизив голос. Он рассказал, что по выходным, привозя девочек в Колоньоле, она часто остается там на целый день, до ужина.
Я не раз спрашивала себя: что, если она остается и на ночь?
– Думаешь, между ними все еще что-то есть? – шепнула Анто, когда Тоска запела свою арию.
Однажды я напрямую спросила об этом Бернардо, и он заверил меня, что давно к ней остыл и разлюбил. И когда он звонил мне в те дни, будь то поздняя ночь или раннее утро, я по голосу слышала, что он в постели один, и у меня не было повода для сомнений.
– Нет, но у меня есть ощущение, что расстались они не так гладко. Он не раз говорил, что она – мать, то есть – не теряет надежды на воссоединение семьи, но для него все кончено.
Опера между тем продолжалась, Антонелла вполголоса подпевала ариям, а Адонисы трогательно смахивали слезинки, печалясь о несчастной судьбе Тоски. Я рассказала Анто о снедавших меня сомнениях по поводу собственного свободного времени. Я не знала, благоразумно ли поступаю и могу ли доверять Бернардо после истории с Дино. Вместе с этими сомнениями появились неуверенность и растерянность, а также подозрение. И сильнее всего они были именно в те выходные, которые Бернардо проводил со своими дочерьми, а я чувствовала себя любовницей, которой был заказан ход в Колоньоле и которую он оставил во Флоренции, отдав предпочтение своей семье.
Бернардо открыто обсуждал наши отношения с сыном – ему было пятнадцать, и отец считал его достаточно взрослым; к тому же у него не было выбора – поскольку мальчик был полностью на его попечении. С самого начала я понимала, что быть вместе с Бернардо означает фактически усыновить Алессандро – в определенной степени, – и приняла это. К тому же мы хорошо ладили.
Но были еще и le bimbe[129], две его дочери, жившие с матерью в Кьянти. Они были еще совсем маленькие – пять и шесть лет, – и его бывшая, по словам Бернардо, была отличной матерью. В те дни, что он проводил с девочками, Бернардо выходил на связь, лишь когда они засыпали. Однажды он сказал, что не хотел бы знакомить их со своими пассиями до тех пор, пока не будет уверен в отношениях.