Певчие из англиканской церкви несколько вечеров подряд ходили по набережной Арно с репликами старинных газовых фонарей и пели рождественские гимны, и каждый вечер праздничные огни освещали памятники города.
В тот вечер мы ехали в Колоньоле по темной проселочной дороге вдоль реки; оставили позади Руфину в рождественском убранстве, чьи улицы были украшены зимними цветами и огнями. Миновали реку, обогнули гору и едва свернули за поворот, как Бернардо резко затормозил: из кустов нам навстречу выскочило стадо оленей.
Они пробежали мимо машины, и, пока мы сидели, затаив дыхание, один посмотрел прямо на нас.
– О боже! – выдохнула я. – А Санта едет следом?
– Видишь, Камин, – улыбнулся Бернардо, положив руку мне на колено, – в городе красиво, но Колоньоле – волшебная страна.
Бернардо принес живую елку и венок на входную дверь. Теперь они лежали у входа.
– Даже не верится, что ты до сих пор не украсил дом! – воскликнула я.
Бернардо покачал головой, объяснив, что не очень любит Рождество.
– Ну а Алессандро? – не унималась я.
Он ответил, что и сыну тоже все равно, но я отказывалась в это верить.
– Спорим, ему все это очень понравится! Вот увидишь…
На другое утро Алессандро с готовностью согласился помочь мне украсить дом. Он провел меня по всем закрытым комнатам, где было полно коробок и беспорядочно разбросанных вещей, и мы вместе нашли рождественские игрушки. Потом мы отправились в лес за остролистом и плющом. Когда мы набрали полные руки колючих листьев, Алессандро робко сказал:
– Я рад, что ты будешь с нами на Рождество. Отец пригласил друзей, в этом году будет весело.
Я посмотрела на этого мальчика, светящегося, как новая монетка, и почувствовала внезапный прилив симпатии.
– Да, нам будет весело, – ответила я, похлопав его по спине.
Оставшийся вечер мы украшали углы дома листьями, а Бернардо готовил еду к следующему дню. Он объяснил мне, что канун Рождества называется здесь vigilia di Natale и принято проводить его вместе.
– Когда я был маленьким, нас водили в церковь, – рассказывал он. – Но на этот раз будет достаточно и просто встретить Рождество вместе. Поужинаем у камина.
На Рождество должны были приехать его лучшие друзья и родственники.
– Тебе понравится Гаэтано, – сказал он мне. – Он учился в Англии и очень хорошо говорит по-английски.
Гаэтано происходил из обедневшего знатного сицилийского рода и, по словам Бернардо, был истинным джентльменом, «хотя по его одежде этого не скажешь: с виду он еще больший неряха, чем я, cara». Когда они познакомились, Гаэтано жил с родителями, помогал отцу на семейном предприятии, но был глубоко несчастен. Бернардо посоветовал ему бросить эту работу и прислушаться к зову сердца.
– И что говорило его сердце? – спросила я.
– Гаэтано – лучший соколиный охотник из всех, кого я знаю, – ответил Бернардо. – Он понимает птиц, как…
– Как ты – собак? – вставила я.
– Даже лучше. Но предупреждаю: Гаэтано любит своих птиц, повсюду берет с собой, и в карманах у него полно крысиных хвостов… И еще у него сын Кокки. Его зовут Кокко. Ты с ним познакомишься – у него вокруг одного глаза черное пятнышко.
Канун Рождества мы провели у камина. Бернардо готовил стейки на огне, а мы с Алессандро, закончив украшать дом, повязали красный бант на толстой шее Кокки. После ужина Бернардо достал поле для «Монополии», и мы втроем стали играть, споря над каждым ходом до хрипоты, пока наконец после полуночи не разбрелись по постелям, поздравив друг друга с Рождеством. Через несколько часов я тихонько выскользнула из постели, чтобы положить под елку подарки, которые привезла с собой, и подвесить над камином чулки.
После этого я юркнула обратно под одеяло, весьма довольная тем, что справилась с ролью Санта-Клауса.
Настало туманное утро. Я приготовила всем завтрак и, когда Бернардо и Алессандро проснулись, указала на камин:
– Кажется, ночью к нам приходил Санта-Клаус.
Мальчик радостно бросился к чулкам.
– Видишь, – сказала я Бернардо, который смотрел, с каким восторгом сын разворачивает свой подарок. – Все-таки ему нравится Рождество.
Бернардо обнял меня за талию и притянул к себе.
– Спасибо тебе, – сказал он, глядя мне в глаза. – Ты славная женщина.
И я прильнула к нему.
Бернардо занялся приготовлением традиционного итальянского рождественского обеда. Сначала он положил cappone (каплуна) в большую кастрюлю с водой и odori (смесью моркови, сельдерея, лука и петрушки) и поставил все это вариться. Он то и дело давал указания Алессандро, и они суетились на кухне, готовя ветчину и засовывая индюшку, купленную в мясной лавке, в печь. Алессандро почистил картошку, а я вымыла брюссельскую капусту, морковь, черную капусту. Еще нужно было зажарить поросенка и сделать тортеллини в бульоне из cappone. Когда после нескольких часов варки Бернардо решил, что все готово, я взяла дуршлаг, и он слил бульон в другую кастрюлю. После этого осталось только дождаться гостей, которые, как заверил меня Бернардо, будут поздно.
Я ушла в комнату переодеваться, а когда вышла, увидела Бернардо и Алессандро у елки – они разглядывали подарки.
– Что это? – спросил Бернардо. – Я, кажется, сказал: никаких подарков?
– Но ведь Рождество! – не удержалась я. – Как же без подарков…
Мне нравились ритуалы и праздники, и я не могла допустить, чтобы Рождество прошло без открытия красивых коробочек. К тому же я была уверена: что бы там ни говорил Бернардо, его сын еще совсем ребенок и, конечно, обрадуется подарку.
– Что ж, в таком случае… – произнес Бернардо и скрылся в спальне, а вернувшись, вручил мне маленькую коробочку.
– С Рождеством, cara, – сказал он, целуя меня в щеку.
Я взволновано разорвала оберточную бумагу и открыла коробочку. В ней оказалась пара изысканных сережек – шарики бирюзы, моего любимого камня, в изящном обрамлении из серебра. Я радостно захлопала в ладоши и обняла его.
– Они восхитительны! Как ты угадал?
Бернардо улыбнулся и кивнул на Алессандро:
– Он помог.
Тут и Алессандро подошел и обнял меня, улыбаясь от уха до уха. Я надела серьги под их восторженные возгласы. Все еще краснея от удовольствия, я вдруг увидела в дверном проеме Кокку. Вот только у нее было что-то вокруг глаза, и когда я подошла посмотреть, то увидела, как в тот же самый момент Кокка выходит из кухни, с противоположной стороны. Я уже готова была протереть глаза: теперь в комнате были две абсолютно одинаковые белые собаки, только у одной вокруг глаза было черное пятнышко.
– Кокко! – воскликнул Бернардо. – Dai, они приехали!
В этот момент в комнату вошел высокий мужчина с толстыми щеками и редеющими растрепанными темно-русыми волосами. Он держал на руках ребенка. Его жена шла следом – высокая и стройная, с короткими волосами – и вела за руку другого ребенка. Пока мы приветствовали друг друга, знакомились и обменивались рукопожатиями, Кокка посреди кухни исполнила свой танец бультерьера. Обнюхав сына, она приподнялась на задних лапах, вертясь вокруг своей оси и вскидывая лапы; Кокко повторял за ней. Потом она хрюкнула, подняла морду и издала протяжный радостный вой, после чего принялась бегать вокруг нас, обнюхивать ноги и неистово вилять хвостом.
Гаэтано пожал мне руку, глядя на меня пронзительно-синими глазами и широко улыбаясь.
– Наслышан, наслышан, – произнес он на отличном английском.
Гаэтано и в самом деле умел к себе расположить и был в точности таким, как его описал Бернардо. Большой и домашний, он был добродушным и забавным, а его жена Иления, по его собственным словам, была у него младшим сокольничим.
– А, да, – подтвердила Иления с сильным акцентом, принимая у него ребенка. – Пока у нас не появились они, – она кивнула на детей, – мы были родителями двадцати охотничьим птицам. – И она указала на большую клетку в конце коридора. – Видишь, – добавила она, закатывая глаза, – он взял с собой своего нового ребенка…
Тут Гаэтано направился к клетке и медленно открыл дверцу, надев на руку перчатку. Он поманил большую птицу, и она впилась когтями в перчатку, перебираясь из клетки на его руку.
Я ахнула. Когда Гаэтано встал, высоко подняв руку, огромная птица расправила крылья, так, что они заняли в ширину весь коридор.
– Королевский орел! – произнес Гаэтано. – Нам пришлось взять его с собой – он у нас всего пару недель, и мне не хотелось оставлять его одного. Хочешь посмотреть?
– Да, пожалуйста! – сказала я, глядя на гордое создание, поворачивавшее голову из стороны в сторону и оглядывавшее всех своими бесстрастными желтыми глазами.
– Dai[131], – сказал Бернардо. – Вы пока полетайте, а я поставлю тортеллини…
Вслед за Гаэтано я вышла во двор. Иления с младенцем осталась помогать Бернардо, а остальные дети пошли с нами. Гаэтано посадил орла на место, а сам встал в самой широкой части двора. Велев нам отойти, он достал что-то из кармана и затянул шнурком. Я уставилась на предмет и вдруг поняла, что это дохлая мышь.
– Так, значит, у него и правда полные карманы дохлых мышей, – наклонившись, спросила я у сына Бернардо, и мальчик рассмеялся.
– О да! Это еще что! Ты еще не видела остального…
– Что, даже на Рождество? – спросила я со смесью веселья, восхищения и отвращения.
Алессандро опять рассмеялся:
– Гаэтано – он такой…
Гаэтано выпустил птицу, которая расправила свои огромные крылья и воспарила в небо, над деревьями, над виноградниками. Туман раннего утра рассеялся, и день стоял солнечный, хотя и холодный. Орел, облетев все вокруг, возвращался к Гаэтано, который размахивал дохлой мышью на веревке. Птица спикировала на приманку, пройдя совсем низко над нашими головами.
Я почувствовала дуновение ветра на лице от его огромных крыльев, услышала шелест перьев – и вот он уже во всей красе парил рядом. Гаэтано проделал этот трюк несколько раз, пока, наконец, величественная птица не приземлилась на его вытянутую руку. Держа руку высоко над собой, Гаэтано велел сыну Бернардо принести что-то со второго этажа, и, когда мальчик вернулся со второй кожаной перчаткой, спросил, не хочу ли я подержать птицу.