София медленно встала с кресла и схватила Терезу за руку:
– И ты молчала? Ты что, ненормальная?
– Я думала, так будет лучше.
– Для кого, Тереза? От большой семьи Лучано остались только мы, и нам нужно держаться вместе. Никогда больше не пытайся сделать что-то в обход меня, мамы и всех остальных. – Она отпустила руку Терезы, оставив на ней красный отпечаток своих тонких пальцев, и продолжала спокойным тоном: – Ну ладно, раз уж так вышло, может, оно и к лучшему. Комиссар Пирелли приехал в Нью-Йорк еще и для того, чтобы встретиться здесь с Барзини. По его сведениям, Барзини был причастен к убийству наших мужчин. Возможно, именно он нанял Кароллу, они почти наверняка были связаны друг с другом. Если полиция узнает, что мы сделали, у нас могут быть неприятности.
– Но это был просто несчастный случай. Он выбежал на проезжую часть и попал под машину.
София кивнула:
– Я уже слышала. Может быть, мы сумеем обернуть это в свою пользу.
Мойра и Роза сидели как на теннисном матче, непонимающе переводя взгляды с Софии на Терезу и обратно.
Грациелла как будто дремала в низком кресле у камина. Наконец она открыла глаза, и София нагнулась, чтобы услышать ее тихий голос.
– Это как осиное гнездо: убьешь одну осу, и другие слетаются, чтобы отомстить. Раньше я ставила на лестнице банку с медом, наполовину залитую водой. Осы слетались на мед и погибали. Но основной костяк оставался в гнезде. Мы сожгли гнездо, и только после этого осы исчезли… Не пора ли кому-нибудь проверить, как там Джонни?
Тереза поспешно вышла из комнаты, не дожидаясь, когда ее об этом попросят. София с интересом слушала Грациеллу.
– Смерть Барзини пришлась как нельзя кстати, – бормотала старуха, – но надо быть поосторожней с Петером Салерно: слишком уж легко он пошел на контакт. У нас есть мед, София, но не забывай про гнездо.
Роза и Мойра не участвовали в этом разговоре. На них просто не обращали внимания. Чтобы чем-то заняться, Мойра взяла в руки маленькую записную книжку, а Роза собрала кофейные чашки и отнесла их в кухню.
Тереза помогла ей сложить тарелки.
– О чем ты говорила с Софией? – спросила Роза.
– О сделке с Барзини.
– А я думала, вы ссоритесь.
– Нет, мы всего лишь выясняли некоторые моменты.
– София изменилась. Она стала другой.
Тереза вытерла руки.
– Я думаю, в данных обстоятельствах нам всем предстоит измениться.
– Мама, если… если мы заставим его говорить и выясним, что он виновен, как поступим?
– Спроси лучше у Софии. Я наделала столько ошибок, Роза! Ну почему я не послушала ее с самого начала? Нам надо было сразу обратиться в полицию, как она и хотела. Когда Пирелли приезжал на виллу, мы могли сдать ему Джонни, а мы этого не сделали, Роза. Это я убедила всех его спасти. И я решила, чтобы он на нас работал. И теперь мне некого винить, кроме себя самой. Все, что я делала, я делала ради нас с тобой. Мне хотелось получить наш долг. София права: я не думала о других, вот и наломала дров.
Тереза скривилась от подступавших рыданий и умоляюще раскинула руки, нуждаясь в утешении дочери. Роза крепко обняла маму и стала шептать, что никто ее не обвиняет.
Лука пошевелился на стуле. С трудом приподняв голову, он тихо застонал и вновь погрузился в наркотический сон. Обе женщины услышали его стон.
Роза зашептала:
– Нам надо убить его, мама, за то, что он сделал. Теперь я верю, что у нас получится… Я хочу его убить.
София стояла в дверях кухни. Женщины не слышали, как она подошла, и резко обернулись на голос.
– Правильно, Роза. А сейчас пойдемте в гостиную. Мойра нашла в записной книжке Барзини кое-что интересное.
– Да, мама, я уверена, – говорила Мойра. – Когда я работала в казино, нам приходилось изобретать самые разные коды, чтобы обслуживать столики. Видишь цифры в конце строки? Это наверняка дата… В начале стоит месяц, а между ними – полученная сумма денег… К примеру, эти две страницы без номеров, потому что это месяц… Ладно, листаем назад. Вот, пожалуйста, номер четыре. Четвертый месяц, апрель, последняя цифра – восемь. Итак, восьмого апреля имеем пять миллионов восемьсот шестьдесят две тысячи долларов… Это доходы казино. Откуда еще можно получать столько наличности? И так регулярно?
Тереза покачала головой, листая книжку.
– Не знаю. Может, это какие-то шифрованные записи. Если Барзини был посредником в торговых сделках, то он мог использовать эту книжку для учета. Хочешь взглянуть, София?
София открыла последнюю страницу, где был список имен, и подошла к Грациелле:
– Мама, тебе знакомы эти фамилии?
Грациелла взяла книжку и отставила ее подальше от глаз:
– Надо бы мне очки купить… А! Помните, я говорила, что Марио Домино заходил в кабинет папы и забрал все его бумаги? Ты помнишь, София? С ним были трое. Двое из них есть в этом списке: Э. Лоренци и Дж. Карбони. Эти люди были в папином кабинете…
Раздался жуткий звук – то ли крик человека, то ли вой бешеного пса.
София первая выскочила из гостиной и побежала по коридору к тускло освещенной столовой. Крики перемежались яростным стуком: пытаясь высвободиться, Лука извивался и дергался с такой силой, что тяжелый стул почти отрывался от пола и бился о стол. Голова Луки моталась из стороны в сторону. Казалось, еще немного, и стул опрокинется назад.
Лука был во власти кошмара, а связанные руки и ноги делали этот кошмар еще более реальным. В клокочущее, замутненное таблетками сознание прорывался панический ужас.
София спокойно прошла в кухню, налила большую кастрюлю холодной воды и сказала:
– Плесните на него. У парня истерика.
Холодная вода и в самом деле его успокоила. Он охнул и сел неподвижно, свесив голову и тяжело дыша, как усталая собака. Грудь его высоко вздымалась.
Все одетые в черное, женщины сели за стол лицом к мокрому связанному Луке. Глядя на его жалкую фигуру, они не знали, с чего начать, и в конце концов обернулись к Софии, предоставив ей право действовать первой. Она открыла большой конверт и выложила на стол перед Лукой фотографии своих детей, Константино, Альфредо, Фредерико и дона Роберто Лучано, после чего вернулась на свое место. Фотографии предназначались не Луке, а женщинам, это было напоминанием.
Все молчали, ожидая, что скажет София. И она заговорила:
– Мы должны знать правду. И не важно, сколько это займет времени. Мы будем ждать, пока ты не скажешь нам все, что нужно.
Не видя ее через шарфик, Лука повернул голову – словно для того, чтобы лучше слышать. Это ее голос, это София… Он жалобно простонал ее имя и спросил, зачем она так с ним поступает…
– София не одна. Мы все здесь.
Это сказала Грациелла. Или Тереза? Грудь его опять начала вздыматься, и он завыл, охваченный паникой. Грациелла что-то шепнула Розе. Девушка выскользнула из комнаты и передала в стенное окошко еще одну кастрюлю с ледяной водой. Тереза плеснула ее на Луку. От сильной струи у него запрокинулась голова. Как и в тот раз, завывания стихли.
– Скажи нам, пожалуйста, свое имя. Нам известно, что ты не Джонни Морено. Кто ты?
Лука замер, как будто расслабившись, и судорожно вздохнул.
Мойра взглянула на Софию и прикусила губу, потом прикрыла рот рукой и прошептала:
– А если он нам ничего не скажет? Что мы тогда будем делать?
София смотрела на него с напряженным лицом.
– Ждать, Мойра. Мы будем ждать до тех пор, пока он не скажет нам все, что мы хотим узнать. Может быть, он еще не понял, насколько серьезны наши намерения.
Лука дернул головой, пытаясь услышать их разговор. Совсем рядом скрипели стулья, и он начал думать, что это действительно кошмарный сон – один из тех, что снились ему в детстве. Он попытался пошевелить руками, но они были связаны, так же как и ноги… Его поймали!
Он вывернул голову, точно услышал какой-то звук, и сильно потерся о спинку стула, пытаясь ослабить повязку на глазах. Но тут снова нахлынул кошмар. Душный темный чулан. Он сидит, прижавшись лицом к двери, и, съежив детское тельце, пытается отыскать маленькую щелочку света, через которую можно смотреть и дышать. В эту щелочку он видит, как в комнату вводят мужчин. Видит, как они платят деньги. К горлу подкатывает волна тошноты. Он знает: сейчас дверь откроется и его вытащат из чулана…
Он кричал целый час. Женщины ждали. Они задавали ему вопросы, но он ничего не слышал, оглушенный собственными криками. Эти детские, испуганные крики бушевали в его мозгу до тех пор, пока он не подавил их своим же воображением. В те годы его единственным спасением было сознание. Оно отсекало боль. Что бы ни делали с его маленьким телом, он ничего не чувствовал – ни побоев, ни жестоких издевательств, причинявших лишь мгновенные страдания.
Прошлое осталось в его памяти размытым пятном мучений, которые фокусировались только звуками ярмарочной музыки и поворотом ключа, запиравшего его в чулане. Но сейчас эти звуки, связанные с кошмарами детства, гудели у него в голове громким набатом, и защитный барьер не выдержал. На глазах у женщин Луку обуяла та самая боль, которую он столько времени прятал в себе. Женщины не ведали о том, какая страшная битва происходит в его мозгу, как отчаянно он стремится найти укрытие от невыносимой боли. Та темнота, которую всегда чувствовал в нем и безуспешно пытался выпустить отец Анджело, теперь становилась неуправляемой.
Женщины слушали крики Луки, готовясь свершить над ним суд и не подозревая о том, что ввергли его в пучину кошмара. Он плакал, корчился и извивался, то и дело взвизгивая пронзительным детским голоском.
Грациелла не выдержала первая. Она встала, вся подобравшись, как будто хотела подойти к нему и успокоить. София крепко схватила ее за руку.
– О господи, – шептала Мойра, закрывая лицо руками. – Боже мой, что с ним такое?
Лука ее не слышал. Ремни, стянувшие его руки и ноги, были веревками, которыми связывали его в детстве… Он захныкал и проговорил тихим жалобным голоском – не как взрослый, подражающий ребенку, а как маленький мальчик, который едва умеет произносить слова: