уточняет историю Дри.– Более того, такой ремесленник для Венеции имел особую ценность. Его жизнь и здоровье весьма заботили дальновидную республику. Например, во время разрушительных эпидемий чумы ремеров увозили в безопасное и надежное место, дабы сохранить знания и традиции. Ведь если бы их не осталось, то это стало бы концом Серениссимы! Кто бы создавал весла? Особенность заключалась еще и в том, что большинство маэстро Венеции узко специализированы, могли работать на отведенном им фронте и ни на каком другом.
Пьеро сейчас виртуозно делает и уключину, и весла. Первая – это связующий элемент гондолы и гондольера, для каждой лодки она своя. На одной лодке уключина отличается от такой же, но на аналогичной. Они индивидуальны, как ключи от машины. Для создания требуется в среднем тридцать – тридцать пять часов работы, а служить конструкция может всю жизнь в зависимости от степени эксплуатации.
– Мне обязательно нужно увидеть гондолу перед тем, как приступить к заказу, – рассказывает Пьеро. – Конечно, помогает опыт, анализ, технический склад ума, даже образование, что получил в Падуе. Ориентируюсь на рост гондольера, ведь уключина подстраивается под человека, как седло на велосипеде. Здесь даже пара сантиметров может оказаться решающей.
Если уключина сделана и закреплена с ошибкой, то гондольер не сможет управлять лодкой, ему будет крайне неудобно. Поэтому моя задача, помимо создания, заключается и в установке уключины. Я ее подгоняю, адаптирую, учитываю угол наклона и асимметричность лодки. С годами я выработал определенные секреты, произвел расчеты, но они нигде не записаны, все в голове. К схемам каждый день что-то добавляется, ведь опыт постоянно накапливается. Это очень техническая работа, но в то же время очевиден элемент творчества. Перечисленные аспекты соединяются вместе, и в таком единстве для меня заключается любовь к делу, за которое я держусь всей душой.
Венеция – город маленький. Если ты что-то делаешь плохо, то уже завтра об этом узнают все, и клиенты испарятся. Халтурному мастеру придется закрыться очень быстро. Для меня счастье видеть, что люди довольны моей деятельностью. Особенно потому, что на каждом этапе я делаю все сам, работаю один. По этой причине у меня совсем мало каникул, постоянно нахожусь в мастерской и в среднем работаю больше, чем другие. Но мое сердце поет. Да, есть определенные риски, мы же имеем дело с бизнесом. Но есть и радость, особенно когда я получаю благодарность от клиентов. Жаль, что это в основном мужчины, а ведь когда-то большой популярностью пользовались специальные лодки для представительниц прекрасного пола.
Пьеро намекает на маскаретту – легкое транспортное средство, использовавшееся женщинами древней профессии и куртизанками Венеции. На ней дамы отдалялись от богатых дворцов своих клиентов, пряча лицо под маской, чем и дали лодке, отдаленно напоминающей гондолу и ее брата сандоло, характерное название. Впрочем, маскаретта существует и сейчас, но флер загадочности, вседозволенности и пикантности испарился вместе с исчезновением роскошных гейш Венецианской республики.
Работа форколайо – лишь одна часть процесса создания гондол. Помимо основного корпуса лодки и уключины, есть другие элементы, и к ним прилагают руки совсем другие ремесленники. Резчики, украшающие и доводящие до совершенства внешний вид, золотильщики, зажигающие сусальными листами золотые детали на корпусе, художники, красками рождающие росписи и узоры. Есть и коврики, бархатная обивка, подушки с кистями – все это также производится в Венеции, делая гондолу не только собирательным образом города, но и баловнем целой бригады традиционных ремесел.
Особенно привлекает внимание во внешнем облике блестящей венецианки металлический элемент на носу с неоднозначной символикой под названием «ферро» (ferro). Шесть ровных зубцов повернуты в одну сторону. Считается, что это символ шести кварталов города. Их названия хорошо знакомы каждому венецианцу: престижный и помпезный Сан-Марко, деловой и экономически активный Сан-Поло, сдержанный Санта-Кроче, меланхоличный Каннареджо, богемный Дорсодуро и полупустынный Кастелло.
В противовес им выделяется зубец, демонстративно развернутый в другую сторону, – деталь гордо представляет то ли остров Джудекка, то ли любимую Пьяцетту, то ли дворец правителя. Полукруглое завершение ферро через века напоминает о шапочке дожа или арке моста Риальто. Есть версии, что металлическое украшение повторяет носы галеонов древних римлян или венецианский Большой канал, кто-то усматривает в нем египетский артефакт из загадочного и мрачного погребального ритуала, иные видят оружие и даже инструмент палача. Однако это не просто украшение, у детали имеется и практическая функция – укрепить корму лодки и создать противовес гондольеру.
Однако что бы ни означал ферро, он неразрывно слился с гондолой – самой знаменитой лодкой мира, для которой неустанно трудится Пьеро Дри.
Каждый день он просыпается с чистой совестью. Не только потому, что ответственно и страстно отдается своей работе – молодой человек делает ее на благо Венеции. Отношение к городу для него не последнее дело. Оставаясь на родине, не сбегая от ее проблем, туристических толп и губительной влажности, он делает личный вклад в жизнь самого загадочного города планеты.
– Венеция переживает не лучшие времена, во многом ее разрушает безудержный туризм, – говорит Пьеро. Чувствуется, что эта тема весьма болезненна для него. – Однако спрос зависит от предложения. И если людям предлагать китайские подделки масок и стекла, то путешественник выберет именно это. Начинать стоит с предложения, поднимать его на более высокий уровень. Прививать людям любовь к искусству, истории, красоте, учить их с уважением относиться к городу и лагуне, а это уже зависит от венецианцев. И есть ради чего стараться: вклад Республики Святого Марка в мировую культуру невозможно переоценить.
Однако Венеция немыслима без лагуны, это ее окружение, фактически околоплодные воды, крепостные стены. За последние полвека она сильно трансформировалась, и не в лучшую сторону. Система защиты, протоки, глубина. Изменились очертания из-за того, что пришлось расширять траектории и углублять дно для больших кораблей, везущих грузы и пассажиров. Все это разрушает микроклимат и тянет за собой другие факторы. Стала иной соленость воды, температура, в результате исчезли некоторые виды рыб, что были в моем детстве. Лагуна все больше становится морем, а так быть не должно.
И если она падет, как крепостная стена, то разрушит и то, что изначально призвана защищать, – саму Венецию. Мои предки полторы тысячи лет держали баланс между водой, сушей и морем, но именно мы сейчас, имея больше знаний и технологий, убиваем ее, как никто, в угоду сиюминутной экономической выгоде.
Такими темпами Венеция умрет, и речь не о паре столетий, а буквально о пятидесяти годах. Тут главное, пока не поздно, поменять подход, изменить политику, перестать издеваться над Серениссимой и ставить ее интересы ниже выгоды портов и туризма. Кому нужен будет порт, если от нашего города ничего не останется? Куда приедет путешественник, если Венеция канет в Лету? Ее может спасти только честность политиков и ответственное отношение самих горожан. Справимся ли мы с поставленной задачей?
Я убежден – у Царицы Адриатики есть все возможности стать интеллектуальным городом, сочетающим в себе уважение к истории и умеренное стремление к современности и технологиям, за которыми будущее. Но нам нужно найти свой путь, ведь ни одна уже существующая модель модернизации Серениссиме не подойдет, в мире она единственная и не приемлет чужие шаблоны.
Путь Венеции на протяжении всей ее жизни был уникальным, независимым, самодостаточным, она упорно протаптывала дорогу ценой собственных ошибок, опытов, побед и поражений, не покоряясь, не идя на уступки и не предавая себя. Нам сейчас, как никогда, очень полезно вспомнить об этом и ощутить ответственность и гордость, что есть в крови у каждого, кто искренне любит этот удивительный и ни на что не похожий город святого Евангелиста Марка.
– От себя добавлю, – на прощание говорит Пьеро, картинно стоя в дверях мастерской, – что абсолютно искренне делаю все возможное для дальнейшей жизни Светлейшей. Пусть гондолы, для которых я работаю, продолжают возить путешественников, гондольеры – звучно отдавать команды, а мелодия песни баркарола – звучать на каналах. У Венеции и гондолы – давний союз, и если исчезнет одна, то в ту же секунду, словно по мановению волшебной палочки, покинет этот мир и другая. Они связаны навек, и хочется верить, что не нам с вами суждено их разлучить.
18. Армяне и монастырь, где исполняются желания
«Байрон в Венеции оставил по себе недобрую память, но добрых священников часто тянет к нечестивым грешникам, и на Сан-Ладзаро вспоминают только хорошее».
Дворик в армянском монастыре на острове Святого Лазаря
Вапоретто причаливает к небольшой остановке на островке в лагуне. Еще издали он интригует длинной кирпичной стеной и нависающей колокольней, прожилками зелени, скромными размерами и ухоженностью. При этом водный путь от площади Сан-Марко занимает совсем непродолжительное время. Достаточно отплыть от причала на Сан-Дзаккария, оставить позади крохотный Сан-Серволо – бывший сумасшедший дом и место ссылки неугодных личностей, окончивший свою безумную деятельность по росчерку пера Наполеона, столь нелюбимого венецианцами. И вот сквозь бриллиантовые брызги голубо-зеленых вод и в окружении силуэтов фарватеров уже виден он.
«Сан-Ладзаро, – доносится до пассажиров. – Сан-Ладзаро-дельи-Армени». Что означает Армянский остров Святого Лазаря – одно из главнейших мест для сынов Армении, народа, насчитывающего внушительную историю и неоднократно переживавшего драматичные и трагические моменты. Здесь же его, как и путников из других стран, ждет мир, тепло и душевный покой.