Следующая спальня явно принадлежала женщине. Стены выкрашены в спокойный зеленый цвет, на комоде лежат расческа, румяна и множество янтарных флакончиков с духами. Она поняла, что это комната Марджори, когда увидела на доске план занятий с именем Сигны и краткими заметками ее достижений.
На первый взгляд тут не было ничего примечательного, но Сигна чувствовала, что Марджори не так проста, как кажется. Должно быть хоть что-то, поэтому она принялась рыться в столе, пока не наткнулась на маленький дневник в кожаном переплете на дне ящика.
Она присела на край кровати, положила дневник на колени и трясущимися руками перевернула первую страницу.
22 октября, 1852
Не уверена, что когда-нибудь впишусь в жизнь Торн-Гров.
Как долго мне еще подметать кухню и стирать простыни, прежде чем она позволит увидеться с ним?
Возможно, она права, и мне не следует рассказывать ему. Возможно, после всего случившегося он отвергнет мою любовь. Но все равно жестоко разделять нас. Если бы не Лилиан, все шло бы своим чередом. И все было бы хорошо.
Сигна листала дальше, следующая страница датировалась полутора неделями позже.
1 ноября, 1852
У Лилиан повсюду глаза и уши. Я как никогда прежде чувствую ее пристальный взгляд. Она наблюдает за каждым моим действием и следит, чтобы я не подобралась к нему слишком близко.
Но сегодня они с Блайт отправились в город за новыми платьями для предстоящего сезона, и я нашла его в конюшнях, любующегося лошадьми. Он прекрасный наездник – и превосходен во всем, за что берется, правда.
Возможно, мне не следовало рассказывать ему, но я на протяжении двадцати лет верила, что правда освободит нас. Хотя, боюсь, Лилиан оказалась права, настаивая на молчании, – еще никогда на меня не смотрели с таким презрением.
Возможно, послушай я ее, мое сердце не было бы разбито.
10 января, 1853
Не могла даже представить, что станет с Лилиан, когда вскроется вся правда, хотя мне ее вовсе не жаль.
Именно этого она и заслуживает, и с ее смертью Элайджа освободится. Вся семья станет свободной.
11 апреля, 1853
Лилиан скончалась, но, боюсь, забрала моего Элайджу с собой.
Я молюсь за детей. Молюсь за Лилиан, упокой Господь ее душу, и за то, что совсем скоро она станет всего лишь воспоминанием для всех нас.
Молюсь, что мы, наконец, сможем стать семьей.
Сигна читала так быстро, как только могла. Страница за страницей женщина подробно описывала свою любовь к Элайдже и детям – и насколько другой стала бы жизнь, воспитывай она Перси и Блайт. Марджори стремилась избавиться от Лилиан, и, судя по всему, Лилиан хотела ответить тем же. Но если в этом крылись все проблемы, почему Элайджа просто не отослал Марджори прочь?
Сигна бегло просмотрела записи, выискивая упоминания о белладонне или малейший намек на яд. Но если Марджори и было что-то известно, она оказалась достаточно умной, чтобы не писать об этом в дневнике.
Записи не доказывали, что именно Марджори навредила Лилиан, но служили уликой. Возможно, все-таки не Байрон стоит за отравлениями. В любом случае, нужно узнать больше.
Она закрыла дневник и плотно окутала тенями. Если кто-нибудь захочет его отобрать, придется вырвать его из ее ледяных смертоносных пальцев.
Сигна обшарила комнату сверху донизу в поисках того, что подтвердило бы ее подозрения. Она в отчаянии застонала, и тени выдернули ящик из шкафа Марджори, швырнув к противоположной стене, когда так и не нашла ничего, кроме дневника.
Она положила на язык еще две ягоды, запасы которых иссякали после той ночи в саду. Где-то в поместье должны скрываться веские доказательства, поэтому ей нужно больше времени. Она обыскивала комнату за комнатой в поисках ответа. И чем дольше длилось действие белладонны, тем более естественным казалось пролетать сквозь стены и оставаться незамеченной.
Наконец, Сигна оказалась перед покоями напротив комнаты Блайт. Лилиан выжидающе смотрела на нее с портрета, призывая сделать шаг вперед. И она последовала призыву.
Гостиная была даже больше, чем ее собственная, обставленная мебелью из красного дерева, со стенами нежно-голубого и кремового цвета – вся покрытая толстым слоем пыли. Ясно, что сюда уже давно никто не заходил. Вероятно, со времен смерти хозяйки.
Вот только комната оказалась вовсе не пустой, как ей показалось вначале.
Сигна вздрогнула от звуков шагов в прилегающей спальне, прежде чем вспомнила, что невидима. Закутавшись в тени, она пролетела через стену и увидела Марджори. Та сидела на пыльной кровати и тяжело дышала, держа в руках черно-белую фотографию. Сигна обошла вокруг и заглянула через плечо женщины.
На снимке был изображен Перси с мамой и папой. Учитывая его совсем юный возраст, Сигна догадалась, что фотография сделана еще до рождения Блайт.
Сигна не ожидала увидеть в глазах гувернантки слезы и не знала, как себя вести, когда Марджори разорвала снимок пополам и, распахнув окно, выбросила обрывки в снег, едва сдерживая рыдания.
Сигна едва не отказалась от поисков, чтобы броситься за остатками снимка для Перси, понимая, что у него не будет возможности получить еще один такой же. Но тут же замерла при виде обнаженных рук Марджори: кончики пальцев окрасились в насыщенный фиолетовый цвет.
Сигна опустила взгляд на собственные руки. Ее пальцы были такого же цвета: окрашенные соком белладонны.
Она отпрянула назад и прислонилась к столбику кровати. И к своему ужасу, не прошла сквозь него, а с силой врезалась, отчего вся кровать застонала. Марджори резко развернулась, и Сигна изо всех сил сконцентрировалась на скрывающих ее тенях.
– Кто здесь? – Взгляд Марджори метался по комнате в поисках кого-то неведомого. Сигна сжалась и молилась, чтобы действие яда продлилось достаточно долго, и она успеет исчезнуть незаметно. И только приготовилась к бегству, когда женщина заговорила.
– Это ты, Лилиан? – Ее тон был таким ледяным, что даже холод от присутствия Ангела смерти не мог с ним сравниться. Марджори вертелась из стороны в сторону, оглядывая комнату, ее лицо отливало желтизной в свете единственной свечи, которую она держала перед собой. – Неужели я настолько ничтожна, по твоему мнению, что мне недостаточно целой жизни сплошных мучений? Тебе нужно терзать меня и после смерти? Боже, я бы отдала все на свете, чтобы ты просто ушла! – Марджори вслушивалась в тишину еще какое-то время, прежде чем упала на пол, отставив свечу и положив голову на колени. – Мне жаль, – прошептала она с мольбой в голосе. – Мне очень жаль.
Медленно детали головоломки сложились воедино. Любовь Марджори к Элайдже не стала открытием. Он тот самый молодой человек, который ее бросил. Она любила его и верила, что эта любовь взаимна.
Возможно, она ждала второго шанса. Или хотела ощутить вкус жизни, которой бы жила, не появись Лилиан.
В груди у Сигны вспыхнула боль, когда в легкие ворвался воздух. Она схватилась рукой за горло, голова разболелась от вопросов, на которые так хотелось получить ответы – но на это уже не оставалось времени.
Она не могла рисковать и быть обнаруженной с дневником в руках. Поэтому прижалась к стене, даже не взглянув на Марджори, чувствуя, как тело наливается тяжестью. Она едва успела добраться до коридора, прежде чем яд рассосался в крови; сердце снова забилось, а тени ускользнули прочь. Подхватив юбки, она со всех сил бросилась бежать, минуя портреты жильцов, чьи взгляды следовали за ней до самой комнаты.
Сигна захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, почти не дыша. Но времени на отдых не было. У окна, которое она забыла закрыть, ждал Ангел смерти, снова окутанный тенями. Но он явился не для того, чтобы исполнить данное во время танца обещание. Она почувствовала, как пространство вокруг него пульсировало гневом, расходившимся от него волнами, словно он выкачивал из воздуха кислород.
– В чем дело? Что-то случилось? – спросила Сигна. Вопрос напряженно повис в тишине между ними, и Ангел смерти отвернулся.
– Блайт.
Глава 37
Блайт стояла на четвереньках на кровати, изо рта у нее текла желчь. Она давилась ею, пытаясь дышать в перерывах.
Элайджа держал ее за плечо.
– Помоги ей! Пожалуйста!
Сигна обхватила себя руками; она ничего не могла сделать, ведь использовала остатки калабарского боба для спасения Перси. Ощутив знакомое покалывание на коже от присутствия Ангела смерти, она замерла от ужаса. Он стоял тут же в углу, наблюдая за ними. Выжидая. Жнец, готовый нанести удар.
Время пришло, Сигна.
Она отвернулась, отказываясь признавать его.
Блайт снова вырвало на край кровати. И Элайджа нежно собрал волосы дочери.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Марджори, уже успев надеть перчатки, и пыталась отдышаться. Она не сделала и двух шагов, когда Сигна остановила ее.
– Не подходите ближе. – Сигна старалась показаться суровой, что так хорошо получалось у Блайт, но голос предательски дрожал. – Держись от нее подальше. – Сейчас, когда Блайт умирала, а Перси мог последовать за ней, не было времени ходить вокруг да около. Крепко сжав в руке дневник Марджори, Сигна приказала: – Снимите свои перчатки.
Лицо женщины побледнело.
– Где вы это взяли? – Она протянула дрожащие руки, чтобы выхватить дневник, но Сигна отдернула руку.
Сигну одолевали сомнения, что Марджори добавляла яд, но все же она имела полный доступ к хозяйству, а потому обладала безграничными возможностями. Марджори хотела семью. Хотела быть с Элайджей. И, возможно, собиралась стереть все напоминания о Лилиан.
– На ее пальцах яд, – наконец произнесла Сигна, желая сорвать с рук женщины кожаные перчатки.
Марджори, с которой она провела так много времени. Чье общество так любила, которая давала советы и направляла ее. Сигна вспомнила, с какой нежностью та смотрела на детей. Какими ласковыми были ее руки, когда она убирала волосы Перси и клала мокрое полотенце на его лоб. Ее прикосновения были полны любви, но Сигна лично прочитала дневник и своими глазами видела сок белладонны.