Когда Лора заканчивает петь «Ты никто, пока тебя не полюбят», оркестр, к ее изумлению, разражается громкими аплодисментами. Она раскланивается, и теперь я понимаю, о чем говорил Леандро. У этой хрупкой блондинки на диво богатый, чуть хрипловатый, теплый голос. Он и впрямь может растопить льдину.
Она благодарит оркестр, спускается со сцены выпить чашку ромашкового чая, который я для нее приготовил.
— Спасибо, — говорит мне Лора. Ее щеки зарделись от волнения. — Вы не представляете, как много это для меня значит.
— У вас чудесный голос, — говорю я. — Сегодня вечером вы произведете фурор.
— Надеюсь, — отвечает Лора. — И мне не придется беспокоиться, залает собака или не залает.
— На прошлой неделе вас, кажется, пропустили беспрепятственно.
— Верно. Надеюсь, я понравилась вашему псу. — Она безмятежно смеется. — Не могу поверить, что я в самом деле пела с настоящим профессиональным оркестром. И не опозорилась!
— Я не могу представить, что когда-нибудь вам доводилось опозориться, — отваживаюсь я.
— Ох, бывало, — вздыхает Лора. Она все еще весела, но немного настораживается. — Бывало. И знаете, когда в тот день мы разговаривали об Италии, я кое-что вспомнила. Точнее, кое-кого. Это было много лет назад, в Мерано, на том курорте, о котором я говорила. Там за мной начал ухаживать один смешной человечек, он говорил мне множество льстивых слов и до того задурил голову, что я и не разглядела, какой он напыщенный болван. Леандро впоследствии писал мне, что кто-то из гостей прозвал его мистером Дрябли.
Белладонна смеется, и Лора чуть не подскакивает от неожиданности. Она не заметила, что хозяйка клуба сидит в тени. Но Белладонна продолжает смеяться — этот сладчайший вкрадчивый звук очарует даже мертвого. И по лицу Лоры я вижу, что страхи оставляют ее. Меня не перестает изумлять удивительное воздействие Белладонны на всех, кто с ней встречается. Может быть, дело в том, что они чувствуют — эта загадочная женщина никогда не поощрит их ни единым словом. Да кто она вообще такая?
Белладонна — это дуновение, всегда ускользающее.
10Закалка для нервов
— Мама, что такое шпион?
Брайони задает этот вопрос за обедом, в великолепной беззаботности выкапывая вилкой в картофельном пюре ямку для подливки. Я чуть не поперхнулся, а Белладонна спокойно спрашивает:
— Милая, ты о чем?
— Джек и Томазино разговаривали о шпионах. Я слышала, когда вернулась из школы.
— Где они разговаривали?
— Здесь.
— Прямо здесь, в столовой?
— Угу.
— А где была Розалинда?
Да, где же была няня в такой критический момент? И где был мой брат? Наверняка, у Аннабет. Честное слово, я, хоть убей, не могу вспомнить, что когда-нибудь разговаривал с Джеком о шпионах, тем более здесь, в доме. Если я от природы склонен совать нос не в свои дела, это еще не значит, что я лишен осмотрительности, особенно когда это касается Брайони. Проклятье. Может быть, мы говорили о чем-то другом, а она плохо расслышала. Да, наверное, так оно и было, говорю я себе и успокаиваюсь.
— Я захотела печенья, Розалинда пошла за ним в кухню, а я зашла сюда поискать Сэма.
Дважды проклятье. Пора доктору Томазино провести трансвеститу Сэму операцию по перемене пола. Видимо, моя неисправимая склонность к подслушиванию самых пикантных обрывков беседы начинает заражать всю семью: Брайони уже научилась подкрадываться на цыпочках ко взрослым, ведущим беседы на свои скучные взрослые темы. Зачем ей знать, что такое шпион? Она и так прирожденная шпионка. А от Белладонны Брайони переняла сверхъестественную способность появляться внезапно и неслышно. Девочка становится старше, и мы должны соблюдать осторожность. Крайнюю осторожность. Мое колено начинает подергиваться. Плохое предзнаменование, я это чувствую. Будто ветер меняет направление над рекой, поблескивающей в конце нашей улицы.
— Шпион, — осторожно объясняет Белладонна, — это человек, который следит за другими людьми или за определенными местами, но делает это втайне, так, чтобы другие не знали.
— Понятно, — отвечает Брайони, рисуя зубцами вилки на картошке клетчатый узор. — Они хорошие или плохие?
— Ну, иногда шпионы бывают хорошими, если они хотят поймать плохих людей и не могут этого сделать другими способами. Например, когда люди злятся друг на друга и начинают войну, то они зовут на помощь шпионов. А бывают шпионы плохие, они следят за людьми, потому что хотят у них что-нибудь украсть.
— Мамочка, ты в войну была шпионом?
— Нет, милая, не была.
— А папа?
— Не знаю, — отвечает Белладонна. — На войне многим людям стало грустно и больно, поэтому мы не любили говорить о ней. К тому же я тогда еще не знала папу. Я познакомилась с ним после войны, когда была очень больна, он заботился обо мне и помог выздороветь, а потом у нас появилась ты.
Да, хоть и с натяжкой, но довольно близко к правде.
— А я могу стать шпионом? Хорошим шпионом?
Белладонна улыбается.
— А почему тебе хочется?
— Тогда я стану как Джек и Томазино.
Я чуть было не выпалил, что я не шпион, но Белладонна почти неуловимо качает головой.
— Перестань баловаться и съешь свое пюре, — говорит Белладонна. — А чем, по-твоему, занимаются Джек и Томазино? Почему ты решила, что они шпионы?
Брайони кладет в рот кусочек котлеты и говорит:
— Джек работает в большой конторе, где все шпионы.
— Он сам тебе это говорил?
Брайони качает головой.
— Или Томазино говорил тебе, что он шпион?
Брайони снова качает головой, потом осторожно косится на меня.
— Я передумала. Томазино не шпион, — заявляет она. — Он такой толстый, что нигде не спрячется.
Одно мучение с этими детьми! Я показываю Брайони язык и делаю вид, что горько плачу. Она смеется.
— Брайони, ты же знаешь, нехорошо называть людей толстыми, — укоризненно говорит Белладонна. — Что ты должна сделать?
— Извиниться. — Брайони надувает губы. — Прости, прости, прости, тра-та-та-та-та.
— Я очень опечалился, когда ты назвала меня толстым, — шучу я. — А теперь я опять радуюсь.
— Томазино смешит тебя, чтобы ты не грустила? — спрашивает Брайони у матери.
— Я не грущу, милая, — говорит Белладонна и, склонившись, покрывает лицо дочери поцелуями, щекочет ее волосами, так что та рассыпается звонким смехом. — Как же я могу грустить, когда у меня такая очаровательная дочка?
— А мама Бетси говорит, что ты грустишь, — утверждает Брайони. Слава Богу, она на время оставила тему о шпионах. — Бетси говорит, ее мама видела, как ты забираешь меня после школы, и хочет узнать, почему ты грустная. Потому что папа умер?
От детей не только одно мучение, иногда они бывают до того прямодушны, что хоть плачь. Эту девочку даже не придётся учить на шпиона, она и так все ловит на лету.
— Да, — отвечает Белладонна. — Иногда я в самом деле очень скучаю без папы, и мне делается грустно. Но потом я вижу тебя и опять радуюсь.
— А я знаю песенку про шпионов, — говорю я Брайони. — Хочешь послушать? — Она кивает, и я начинаю петь:
Шпионы, шпионы, шпионы, шпионы, шпионы, шпионы,
Тонны и тонны и тонны и тонны шпионов, шпионов,
шпионов.
И ничего не сказать,
И ничего не взять,
Потому что вокруг опять и опять
Тонны и тонны и тонны шпионов, шпионов, шпионов,
Тонны и тонны шпионов.
— Хорошая песенка, — хвалит Брайони. — Спой еще.
— Но эта песенка не только про шпионов. Ее можно петь про массу других вещей, — говорю я и пою:
Вагоны, вагоны, вагоны, вагоны, вагоны, вагоны,
Тонны и тонны и тонны и тонны вагонов, вагонов, вагонов…
— Мне про шпионов нравится больше, чем про вагоны, — хихикает Брайони.
— А если про батоны? Они вкусные, их можно резать на ломтики и намазывать вареньем. Черничным, клубничным, яблочным. Давай вместо вагонов петь про батоны.
— Давай, — радостно откликается Брайони. — Хочу на десерт батон с вареньем.
— Сегодня у нас на десерт яблочное пюре, — отвечает Белладонна. — А завтра можем сделать батоны с любым вареньем, какое захочешь.
В тот же вечер, немного позже, Белладонна сидит со мной в кабинете. Клуб еще не открылся.
— Когда приедет Джун? — спрашивает она.
— Наверное, дней через десять, — отвечаю я. — Они приглашены на «Ночь в Касбе».
— Хорошо, — говорит она. — Тогда завтра мы с тобой на несколько дней съездим в Виргинию. Мне нужно сменить обстановку, и я хочу посмотреть дом. Скажи Джеку и Маттео.
Я стараюсь не выказать удивления. Недель шесть назад мы присмотрели большой дом на плантации, но до сих пор Белладонна ни словом не заикнулась об этом.
— Я хочу убедиться, что, при необходимости, мы можем быстро переехать туда, — добавляет она ровным голосом. — Я не могу рисковать — вдруг Брайони что-нибудь узнает. У нее и так голова забита шпионами. Понимаю, ты не виноват, но что, если она проснется ночью и увидит, как мы возвращаемся из клуба, или нечаянно подслушает что-нибудь безобидное и начнет расспрашивать? Что, если у кого-нибудь хватит ума вычислить, кто мы такие? Что мы тогда ей скажем? Я этого не вынесу. Честное слово, Томазино, не вынесу. Это становится слишком рискованным.
— Не просто рискованным, — добавляю я. Хоть она и не обращает на меня внимания, поправляя парик, она знает, что я прав. Кроме того, я собираюсь разубедить ее в том, что мы можем в любую минуту собрать чемоданы и уехать, прежде всего потому, что мы не должны смиряться с мыслью о поражении. Особенно теперь, когда мы так близки к цели. Теперь, когда я получаю массу удовольствия, хозяйничая в клубе «Белладонна».
— Мне трудно поверить, что женщины возлагают столько надежд на меня. На то, что такая, как я, решит все их проблемы, — сказала мне Белладонна накануне, после того, как последняя из ее расстроенных дамочек ушла, сияя счастьем оттого, что знаменитая красавица в маске удостоила ее своим вниманием. Задумывалась ли эта дама о том, как неисчерпаема щедрость Белладонны, о той цене, какую она сама за это заплатила? А Белладонна сидела у себя в кабинете, печальная и поникшая. — Их надежды терпят удар за ударом, но все-таки возрождаются, — добавила она. — А на что надеяться мне?