— Все началось с моей мачехи, — говорит Лора и, стараясь сохранить спокойствие, складывает руки на коленях, опускает глаза на идеальные овалы ухоженных ногтей. Мое сердце трепещет, я готов сдаться с радостным вздохом, последние сомнения тают, как свет зари в вечереющем небе. Да, она не та избалованная эгоистка, какой я ее считал.
— Моя мама умерла от заражения крови после тяжелой беременности, — продолжает рассказ Лора. — Ребенок тоже умер. Я назвала ее Софи, хотя мне и не дозволили на нее посмотреть. Мне было семь с половиной — в этом возрасте дети уже кое-что помнят.
— Вы, наверное, очень тяжело переживали смерть Беатриче, — отваживаюсь я, вспомнив язвительные замечания Лоры, которые слышал от нее в Мерано. Интересно, забыла ли она свои слова, сказанные много лет назад?
— Да, я очень горевала. Но еще хуже, разумеется, пришлось Леандро. — Она оборачивается и смотрит на меня. — Томазино, я не забыла тех слов, которые сказала вам тогда, в Мерано. Мне очень стыдно за них. — Она отпивает глоток вина, не замечая, что ее пальцы крошат печенье. — Беатриче влюбилась в партизана, который скрывался в Ка-д-Оро между поездками в Рим, и забеременела. Кое-кто из местных говорил, что он — шпион, предатель, но я-то знаю — это злобные сплетни, которые сочинялись, чтобы уязвить Леандро и загубить ее репутацию. Но им не удалось очернить его. Беатриче никогда не опустилась бы до связи с человеком бесчестным, в этом я не сомневаюсь.
— Значит, леди Беатриче все-таки была образцом добродетели, — говорю я.
— Она была женщиной, и этим все сказано, — отвечает Лора, покусывая губу.
— Вы скучаете по ней, — замечаю я.
— Ужасно. Трудно поверить — прошло уже десять лет. После ее смерти Леандро не любил говорить о ней. Он будто закрыл свое сердце для всех чувств. До тех пор, пока не встретил вас. — Она отваживается взглянуть на Белладонну — та тихонько покачивается в кресле, любуясь на закат. — Тогда я очень разозлилась на него — и на нее тоже, за то, что умерла такой молодой и сильной. Почти возненавидела ее.
— И закусили удила.
— Да. Весь мир накинулся на Леандро с обвинениями. Он был легкой мишенью — могущественный и богатый, он мог позволить себе иметь врагов, которыми гордились бы сами Борджиа.
— Мне кажется, он считал, что несет наказание, — предполагаю я.
— Наказание? За что? — спрашивает Лора.
— За то, что был безжалостен, что добился успеха и был фантастически богат. Что-то вроде кармического возмездия за то, что превысил отведенные ему рамки.
— За то, что осмеливался изображать бога, — как бы про себя говорит Белладонна.
— Я никогда не спрашивала его об этом. Это меня не касалось, — отвечает Лора. — Когда война закончилась, я поехала навестить его, но чувствовала, что не нужна ему. Я напоминала ему о Беатриче, о том, что он потерял. А когда я забеременела Рупертом, пришлось вернуться домой. У меня родился сын, потом дочь Кассандра. Мы долго переписывались.
— Какова же роль вашей мачехи? — спрашиваю я, возвращаясь к теме злой колдуньи. — Ваш отец повторно женился? Когда?
— Как только позволили приличия, — с горечью отвечает Лора. — Ровно через четыре месяца после маминой смерти. Он сдался — не смог справиться с одиночеством. Он ничего не понимал в детях и был рад, что нашлась женщина, готовая взять на себя заботы обо мне и Спенсере — моем младшем брате. Вместо еще одного ребенка получил новую жену. Но Вайвика была ничуть не похожа на мою маму.
— Выпустила коготки, да?
— Вот именно. Сказала отцу — или она, или мы. Он выбрал ее. В первый же день после свадьбы нас отправили в интернат в Швейцарию. В каникулы мы приезжали домой; если, по мнению Вайвики, мы вели себя плохо, нас запирали в детской, где все было приготовлено для бедной покойной Софи. Там нас оставляли без еды, и некому было о нас позаботиться. — Лора горько рассмеялась. — Мы со Спенсером утешали друг друга тем, что вот вырастем — обязательно убежим. Труднее всего мне было понять, как отец сумел полностью выбросить из головы память о маме. Мне казалось, они были счастливы.
Мы долго молчим. Белладонна покачивается в кресле и смотрит в пустоту.
— Когда мне было пятнадцать, Вайвика попыталась упрятать меня в сумасшедший дом, — вдруг выпаливает Лора, потом зажимает рот ладонью. — Не понимаю, почему рассказываю вам такое. Об этом никто на знает, кроме Леандро.
Видите, о чем я говорю? Люди готовы на все за один одобрительный кивок Белладонны.
— Что произошло? — осторожно спрашиваю я.
Лора откидывается в кресле и закрывает глаза. Выражением лица она удивительно напоминает Белладонну, но только на миг.
— Вайвика заявила, что я неисправима. Если бы они подписали все бумаги, меня, наверное, никогда бы оттуда не выпустили, — говорит она жестким голосом. — Но я подслушала их разговор. Вернулась в школу вся в слезах, меня увидела Беатриче. Я все рассказала ей, и она обратилась прямо к Леандро. У него был друг в Лондоне, судья, Леандро позвонил ему, и меня оформили как сироту под опекой государства до совершеннолетия. Потом, когда началась война, я уехала к Леандро. Видите, как много он для меня значит.
— Гораздо больше, чем родной отец.
— Леандро, наверное, разузнал что-то или об отце, или о Вайвике и этим заставил их уступить. Я так никогда и не выяснила, что же это были за сведения, а он, естественно, не рассказывал мне, — продолжает Лора. — Я думаю, у этого судьи были некие интересы в судовладельческом бизнесе, а может быть, он чувствовал себя в долгу перед Леандро, и поэтому с ним легко было договориться. Лично я понятия не имею, как улаживают дела люди такого уровня. Мне даже трудно представить себе, где и когда они встречаются.
— Кто их знает, — бормочу я и смотрю на Белладонну, но в сумерках не могу прочитать, что написано у нее на лице.
— Но я все-таки с ними поквиталась, — говорит Лора.
Я не удивлен. Я всегда знал, что она — штучка не простая.
— Как это вам удалось? — спрашиваю я.
— Точнее, устроила все Беатриче. У одной из наших одноклассниц отец был журналистом, она поговорила с ним, и он пошел в ту клинику, куда собирались меня упрятать. Он представился отцом трудного ребенка, узнал все, что хотел, а потом написал разоблачительный репортаж о родителях, которые бросают своих детей — не называя имен, разумеется. Эта статья наделала много шума, потому что все в нашем кругу знали, о ком именно идет речь.
— Наверно, после этого Вайвика еще горячее полюбила вас, — замечаю я.
— О, она рвала и метала. Эти воспоминания много лет придавали мне сил. Даже больше, чем благодарный взгляд брата. Тогда-то я и поняла, что слабые и униженные могут отомстить за себя.
— Если бессильные вдруг обнаружат в себе силу, — тихо говорит Белладонна, обращаясь к вечерним звездам, — они нередко понимают, какое удовлетворение может принести месть.
— Да, — подтверждает Лора. — Глубочайшее удовлетворение.
Ах ты, хитрая лисичка!
— Где сейчас ваш брат? — спрашиваю я.
— В Сингапуре. У него своя семья, он счастлив там, и мы редко видимся. Для него лучше держаться подальше от всего этого.
— А Вайвика?
— До сих пор живет в Глостершире с отцом, проматывает его денежки, ненавидит меня. Ей приносит радость только одна мысль — о том, что я несчастлива с Эндрю.
— Как я понимаю, Эндрю — ваш муж, — говорю я. Она кивает. — В таком случае разрешите спросить, почему вы за него вышли?
— Видимо, пережитые несчастья ничему не научили меня. Я вышла замуж за человека, очень похожего на отца. Внешне красивый и обаятельный, но внутри… — Она вздохнула. — Как я была глупа. Через того журналиста я узнала, что мне была оставлена значительная сумма денег.
— Скорее я бы сказал, что вы вышли замуж за человека наподобие Вайвики.
Знакомым жестом она поправляет воображаемую прядь волос.
— В медовый месяц Эндрю сказал, что хочет сводить меня в совершенно особенное место. Я, глупая, конечно, решила, что это будет роскошный закрытый ночной клуб, но он повел меня в самый знаменитый бордель Парижа. Там в гостиной сидели на диванах дюжины полуголых девиц. Они смеялись, болтали, строили глазки мужчинам, подавали им выпивку. Я в жизни не испытывала такого унижения. «Месье Эндрю, — приветствовали они его, — где же вы пропадали?» Я не верила своим глазам. До чего же я была наивна!
— Я слышал об одном завсегдатае борделя, девицы его так любили, что, когда он умер, в знак траура прикрыли свои интимные места черным крепом, — говорю я, стараясь повернуть разговор в более веселое русло. — По-своему отпевали его.
— Томазино, — Лора пытается улыбнуться. — Вы заходите слишком далеко.
Небо приобрело темно-синий оттенок, мы сидим в молчании, довольно приятном. Люди никогда не бывают такими, какими кажутся. Эгоистичной злючки Лоры из Мерано больше нет. И хотя Лора этого еще не понимает, но, рассказав нам в напоенных ароматами сумерках свою историю, отдохнув с нами на веранде, напоминающей о Тоскане, она невольно объединилась с Белладонной, вступила вместе с ней в царство гнева и возмездия.
— И все-таки, — произносит наконец Лора, будто прочитав мои мысли, — с Леандро никто не сравнится.
— Да, — откликаюсь я. — Никто.
Два дня спустя Белладонна ведет лошадь в конюшню после долгой верховой прогулки и вдруг слышит шум. Звуки совершенно необычные — таких она не слыхала уже очень давно. Странно, думает она, но пока еще не пугается, хотя в ее владение вторгся посторонний. Она привязывает лошадь к коновязи перед конюшней и осторожно заглядывает внутрь. Внутри не видно никого из тех, кому положено быть там — ни Фредерика Фэркина, нашего конюха, всегда такого надежного, ни его сына Клайва. Они так любят лошадей, что не допустят, чтобы с ними что-нибудь случилось. Она быстро приподнимает герань в горшке возле главного входа, вытаскивает неплотно лежащий кирпич и достает оттуда прелестный короткоствольный двухзарядный «дерринджер» с перламутровой рукояткой, завернутый в тряпицу. Заряжает оружие и снимает с предохранителя. Как я уже говорил, осторожность никогда не помешает.