Мы отыскали их и растерли в порошок, и с этой минуты членов Клуба больше не существует. Некогда такие грозные и могущественные, они стали карликами рядом с Его Светлостью. Нам, по правде сказать, до них теперь дела нет, так же как до Джун и ее загубленной семьи. Мы выбросили их, как лопнувшие воздушные шарики после дня рождения.
Наша команда стягивается для решающего удара.
Это сейчас самое важное.
На взятки уходит куча денег, но мы выкладываем их, не моргнув глазом. Документы и фальшивые паспорта в полном порядке. Комптон Бейтс, видите ли, тяжело болен. Так болен, что, отыскав его, мы вынуждены вывезти его из страны, привязав к носилкам, и на частном самолете отправить к нашему личному онкологу в Вашингтон. Самолеты заранее наняты, пилоты готовы, их время оплачено. Они рады понежиться у бассейна в Мамунии, ожидая сигнала. Сначала они вылетят на небольшом аэроплане в Лиссабон, потом пересядут в самолет побольше для перелета в Вашингтон, затем доставят нас в Кинг-Генри, штат Виргиния, и опустятся на частной взлетно-посадочной полосе посреди плантации.
После того бакшиша, который им уплачен, мы могли бы сказать, что таинственный пассажир — Никита Хрущев собственной персоной, и они не моргнули бы глазом.
Вы же не хотите узнать подробности, верно? Вот и правильно. Мы совсем близко к цели.
Отыскав его в Марокко, мы долго наблюдали. Когда после скандала с монахами прошло шесть недель, мы решили, что его бдительность усыплена, и похитили его. Одурманили наркотиками, завязали глаза, держали его в темноте.
Как они держали ее.
Потом его привязали к носилкам, опутали веревками, как фаршированную куропатку, и вознесли в ночное небо. Приземлился он сутки спустя на нашей взлетной полосе.
Его осторожно вынесли из самолета и доставили в дом. Вниз по лестнице, все ниже и ниже, мимо запыленных бутылок в винном погребе, в глухую темницу.
Может быть, когда он проснется, прикованный к шершавой кирпичной стене, то влажный, затхлый запах подземелья напомнит ему о чем-то, затронет позабытую струну. Тогда он поймет, где оказался.
Его Светлость неподвижно застыл в наркотическом сне. Притч снимает с его глаз повязку и бросает на пленника последний взгляд. Потом поднимается в кухню, где ждем мы все — Белладонна, Маттео, прибывший накануне ночью вместе с Гаем, и я. Мы просим Гая посидеть у дверей спальни Брайони и проследить, чтобы она не проснулась, и он с неохотой соглашается. Брайони всем сердцем скучала по Гаю, она еще не знает, что он здесь, а Белладонна ничуть не радуется его возвращению. С того дня, как несколько недель назад Притч прислал ей магнитофонные записи голосов, она почти не выходит из своей комнаты.
— Рад видеть вас снова, — говорит Притч Белладонне. Она нисколько не постарела, с удивлением замечает он. Наверное, дело в той неземной ауре, которой она себя окутала. Лишь тончайшие морщинки на лбу и в уголках губ дают понять, что она стала тверже и жестче.
— Был ли там мой мальчик? — спрашивает она. — Вы видели в Марокко маленького мальчика?
Притч отрицательно качает головой.
— Мы везде искали, — говорит он. — Следили за ним несколько недель. Но ни разу не видели его с мальчиком. Ни разу. Однако на всякий случай я оставлю своим людям это задание.
Белладонна, огорченная, садится.
— Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах. Я никогда этого не забуду. Ничего не забуду, — произносит она наконец.
Понимаете, мы знаем, что это он. Мы не сомневаемся: наш пленник — Его Светлость. Мы с Белладонной прослушали на кассетах голоса всех семи членов Клуба. Я, конечно, не часто слышал его голос, но все равно никогда его не забуду. Его мы на кассетах не нашли — зато теперь он у нас в руках.
— Не могу назвать это дело неинтересным, — отзывается Притч. — Лучшая работа, какая у меня была.
— Что вы хотите сказать — была? — спрашиваю я.
— Мне пора выходить из игры, — спокойно отвечает он, глядя на Белладонну. — Я сделал все, что мог, теперь дело за вами. Только вы знаете, как поступить дальше.
— Понимаю, — говорит Белладонна.
Проклятье. Мы с Маттео тревожно переглядываемся. Я не желаю ничего понимать; мне не хочется оставаться лицом к лицу с Его Светлостью, или мистером Линкольном, или как его еще назвать, без опытного руководства Притча. Я не хочу думать о маленьком мальчике. Пожалуйста, Притч, прошу тебя. Не уходи. Ты нам так долго помогал…
— Мое место займет Гай, — добавляет Притч. — Он очень хочет помочь. Дозвольте ему это. Обещайте. Для него это очень важно. — Он поправляет шляпу, похлопывает себя по животу и откланивается. Он непременно хочет улететь в Лондон сегодня же вечером. Я не могу его за это упрекнуть.
Я провожаю Притча к самолету, и он знает, чего я жажду услышать.
— По моему мнению, — говорит он, — мальчик мертв, и нам его не найти. Чтобы удостовериться окончательно, я отправлю в Бельгию своих людей обыскать поместье. — До сих пор мы не могли пойти на такой риск — наше появление в поместье могло насторожить Его Светлость, и он понял бы, что мы вышли на его след. — На это, конечно, понадобится время, потому что мы не знаем, где именно надо искать. Но как только мои люди что-нибудь выяснят, они непременно дадут знать.
— Хогарт что-то говорил об этом перед смертью. Только я не могу вспомнить, что же именно, — говорю я. — Стараюсь припомнить, но в тот миг я стоял в дверях, а Хогарт разговаривал с Белладонной, а не со мной. Но спрашивать ее бесполезно — она вычеркнула все эти события из своей памяти.
— Прекратите думать об этом, и тогда его слова вспомнятся сами собой, — советует Притч.
— Вы в самом деле полагаете, что Тристан мертв?
— Да. Если бы я считал, что есть хоть капля надежды, то ни за что не отошел бы от дел. Будь малыш ему нужен, он держал бы его при себе в Марокко. Таково мое скромное мнение.
— Самое просвещенное мнение на свете, — говорю я ему. — И еще: на прощание хочу вам сообщить, что у некоей пивной в Мэйфэре под названием «Ведьмино зелье» новый владелец. Бумаги ждут вас в вашей конторе. Надеюсь, бочка с «Гиннесом» не опустеет до конца ваших дней. Вы заслужили эту награду.
Как я люблю делать широкие жесты! Даже сейчас, когда на сердце у нас невыносимо тяжело. Притч сдавленно благодарит меня, потом удаляется. Кто знает, пересекутся ли когда-нибудь еще наши пути?
Когда я возвращаюсь, Белладонна сидит в кухне, рядом с ней на столе лежит маска. Дрожа от холода, просачивающегося из подземелья, она завернулась в плащ, ее лицо залито серой бледностью, как перчатки, которые она только что сняла. Она смотрит в никуда, в пустоту такую страшную, что мне не хочется заглядывать туда. Я сажусь возле нее. Наконец приходят Гай с Маттео.
Мы ждем, когда Его Светлость очнется.
Наконец Белладонна встает и надевает маску. Мы с Маттео тоже встаем, но она нетерпеливым взмахом велит нам остаться, потом спускается по лестнице.
Она хочет увидеть его в одиночку. Хочет быть рядом, когда он проснется и поймет, где находится и кто взирает на него из душного сумрака темницы.
Она сидит возле него час за часом. Наконец он шевелится и пытается встать, но не может. Тянет за цепи и понимает, что он прикован. Его глаза щурятся, привыкая у тусклому свету, он снова дергает за цепи, хочет встать. Тут в камере вспыхивает ослепительный свет, и он отворачивается. Потом опять смотрит на нее. Его глаза привыкают к яркому сиянию, и по другую сторону решетки перед ним возникает ее лицо, прикрытое маской.
При виде ее он улыбается. Он узнает ее под любой маской.
— Давно ждал тебя, — говорит он.
Она не отвечает, лишь ставит фонарь у ног.
Так проходит час, а то и больше. Мы больше не можем ждать; втроем мы торопливо спускаемся в подвал, и нас окутывает запах страха. Не слышно ни звука, только эхом отдаются шаги да скрежещет наше хриплое дыхание. «Как она может выносить это?» — спрашивает себя Гай. Как ей удается не сойти с ума?
Она сидит на низенькой табуретке у дверей камеры, сгорбленная и обессиленная, как сидела, когда мы беседовали с сэром Патти. Смотрит сквозь решетку на Его Светлость, а он смотрит на нее, и на его губах играет странная усмешка.
— Белладонна, — шепчу я. — Дай нам увидеть его.
Она не шевелится, будто и не замечает нас. Я поднимаю с пола фонарь, камеру заливает яркий свет. Он щурится, потом узнает меня и Маттео. Его улыбка становится еще шире.
— Дай-ка взглянуть, — шепчет мне Гай, подходит к решетке и заглядывает в камеру.
Его Светлость чуть поворачивает голову и видит Гая. И вдруг разражается смехом. Смехом таким ужасным, что я торопливо ставлю фонарь и инстинктивно зажимаю уши. Это жгучее, язвительное карканье перекатывается по стенам и обрушивается на нас со всех сторон.
Он хохочет и хохочет, не умолкая.
Фонарь светит так тускло, что я едва различаю Гая, но готов поклясться, что его лицо побелело, как в тот давний день, когда он впервые увидел Брайони. В тот раз его бледность проступила даже сквозь загар.
Мое колено подергивается от боли. Белладонна внезапно встает и выходит, мимо винных бутылок поднимается по лестнице. Мы без промедления следуем за ней.
— Ты знаешь, кто он такой, — говорит Белладонна Гаю, когда мы наконец вернулись в благословенный уют хорошо знакомой кухни. Ее голос ровен и тускл.
— Да, я знаю, кто он такой, — отзывается Гай. Его голос доносится издалека, из той страшной пустоты, куда она глядела совсем недавно.
— Скажи, — велит она.
Гай смотрит на нее и хочет улыбнуться, но у него не получается. Потом говорит:
— Он мой отец.
20Маски спадают
Три коротких слова: он мой отец.
Три коротких слова: кто ты такая?
— Я думала, твой отец умер, — тем же бесстрастным голосом произносит она, когда мы оправились от удара. Мы вышли на веранду, в ночь, наполненную шорохами, писками, голосами зверей, вышедших на охоту. Мне не хочется оставаться в доме, где внизу, у нас под ногами, заперт он. Никому из нас не хочется.