— Мальчик, говоришь? Твоя чрезмерная забота о нем заставляет предположить совсем другое. Что ты нашла в нем — мужчину?
— Я? — испуганно спросила она.
— Да, ты. Отвечай, кем он был для тебя?
— О чем ты говоришь, Фачино? Кем он мог быть? — чуть не плача пролепетала она.
— Я ничего не говорю, мадонна. Я спрашиваю.
— Он был для меня как сын, — побелевшими губами прошептала она и залилась слезами, — весьма своевременно надо сказать, поскольку они придавали необходимую естественность роли, сыграть которую ей подсказывал инстинкт самосохранения. Фачино ослабил свою хватку и чуть отступил от нее, слегка смущенный, пристыженный и озадаченный, — в конце концов она была всего на десять лет старше Беллариона и никак не годилась ему в матери.
— У меня нет своих детей, — продолжала она уже с оттенком упрека в голосе, — и если я прижала его к своей пустой материнской груди, неужели ты заподозрил, что я… что я взяла его себе в любовники?
— Нет, — неловко солгал он, — я этого не заподозрил.
— А что же тогда? — все больше входя в роль, настаивала она.
Но он не ответил ей, а лишь молча стоял и буквально сверлил ее своими лихорадочно горящими глазами.
— Я не знаю! Ты расстраиваешь меня, Биче! — наконец воскликнул он и, тяжело ступая, вышел вон.
Однако зародившиеся в душе Фачино подозрения не желали рассеиваться, и поэтому на следующий вечер он был мрачен и задумчив, сидя рядом со своей женой на банкете честь регента Монферрато маркиза Теодоро, маркиза Джанджакомо и его сестры принцессы Валерии, чей визит л результатом недавних интриг Габриэлло Марии. Окончательно убедившись в слабости положения Джанмарии, Габриэлло испытывал серьезные опасения, что, вне зависимости от исхода конфликта между Фачино и Буонтерцо, его победитель может оказаться серьезной угрозой герцогу. Ничуть не меньше беспокоило его и влияние, приобретенное в Милане гвельфами с делла Торре во главе, которое в последнее время усилилось настолько, что поползли слухи о скором браке между герцогом и дочерью Малатесты из Римини, считавшегося вождем всех гвельфов Италии. А несмотря на слабость характера, Габриэлло трудно было упрекнуть в отсутствии стремления укрепить трон своего брата и, вследствие этого, обезопасить свое собственное положение управляющего герцогством.
Поэтому он предложил заключить союз между Джанмарией и другим могущественным гибеллином — правителем Монферрато маркизом Теодоро, старым другом и союзником его отца. Маркиз Теодоро, со своей стороны, был не прочь вернуть монферратской короне города Верчелли и Алессандрию, в свое время уступленные непобедимому Джангалеаццо, и давно облизывался на Геную, когда-то бывшую владением Монферрато. По его мнению, возвращение Верчелли и Алессандрии должно было стать одним из условий заключения союза, другим результатом которого явилось бы последующее отвоевание Генуи.
Поэтому, когда Алипранди, посол Милана в Касале, вручил маркизу Теодоро письма от герцога, написать которые того подтолкнула ревность к Фачино и увещевания Габриэлло, он в ответ на них поспешил в Милан, захватив с собой племянника, от чьего имени он правил, и племянницу. Принцессе тоже отводилось важное место как в интригах Габриэлло, так и в планах регента: первый рассчитывал с ее помощью предотвратить гибельный для себя брак Джанмарии с дочерью Малатесты, а последний намеревался выставить супружеский союз Джанмарии и Валерии Монферратской необходимым условием для подписания договора с герцогом.
Этим вечером, сидя за столом рядом с маркизом Теодоро и принцессой Валерией и исподтишка наблюдая за своим братом, Габриэлло вполне мог быть доволен тем, как начался визит высоких гостей. Все внимание Джанмарии сегодня было приковано к принцессе, и он буквально пожирал глазами белоснежную красоту ее лица, увенчанного короной каштановых, с золотым отливом волос. Он обращался только к ней, и в его поведении угадывалось желание нравиться и озадачивать, очаровывать и развлекать.
Принцесса, однако, оставалась равнодушна к его усилиям, но это только распаляло фантазию герцога, и в конце концов он не мог не остановиться на предмете, который в эти дни был у всех на устах.
— Вон там сидит Фачино Кане, граф Бьяндратский, — сообщил он ей, — самолюбивый выскочка, приписывающий себе победу, завоеванную для него чужими руками.
— Но чьими же, как не его собственными, ваше высочество? — поинтересовался маркиз Теодоро.
— Руками одного молокососа, которого он считал своим приемным сыном, — саркастически ответил герцог, делая акцент на последних словах, — некоего Беллариона.
— Как вы сказали — Беллариона? — оживился регент.
Принцесса в первый раз за весь вечер взглянула на ужасные черты лица Джанмарии, и тот, воодушевленный ее реакцией, поспешил продолжить:
— Дело в том, что Фачино своей неосмотрительностью поставил армию на грань поражения и наверняка погубил бы ее, если бы этот малый, Белларион, не подсказал Фачино уловку, с помощью которой тому удалось поменяться ролями с Буонтерцо и буквально вырвать победу из рук последнего.
— Уловку? — переспросила она, и Джанмария, обрадованный тем, что смог наконец-то привлечь ее внимание, во всех деталях рассказал ей о ходе битвы у Траво.
— Ваше высочество совершенно справедливо назвали действия Беллариона уловкой, — заметила принцесса, когда герцог наконец замолчал. — Разве подобным деянием можно гордиться?
Джанмария удивленно уставился на нее, а маркиз Теодоро громко рассмеялся.
— Моя племянница романтична по натуре. Она любит читать поэтов и внушила себе, что война является чем-то вроде веселого рыцарского поединка, где противники добывают победу в честном бою и с одинаковыми шансами на успех.
— Ну тогда, мадонна, — в свою очередь рассмеялся герцог, — вам наверняка будет приятно узнать, что этот плут вместе с сотней солдат удерживал брод против всей армии Буонтерцо до тех пор, пока его хитрость не завершилась полным успехом.
— Неужели? — недоверчиво спросила она.
— Но это еще не все. Он сложил свою голову в бою, и все его солдаты были беспощадно перебиты. Поэтому в среду в церкви Святого Амброджо будет исполнен реквием за упокоение души героя, который в глазах моего народа достоин занять в календаре место рядом со святым Георгием, vox populi, vox Dei 79, — продолжал герцог, своей похвалой вовсе не намереваясь возвысить Беллариона, а скорее лишить лавров Фачино. — Мне кажется, они недалеки от истины; этот Белларион действительно был наделен необыкновенными способностями.
И он с упоением принялся рассказывать ей о случае, который в Милане стали называть «чудом с собаками», при этом нисколько не стесняясь и не скрывая своего участия в нем.
С трудом сдерживая отвращение, она все же заставила себя невозмутимо выслушать эту историю до конца, но когда он своей короткой, украшенной многочисленными кольцами и браслетами рукой тронул ее за запястье, она непроизвольно отдернула свою руку, словно от прикосновения змеи.
Глава X. РЫЦАРЬ БЕЛЛАРИОН
Траурная месса за упокой души Беллариона так никогда и не была отслужена. В тот день, когда торжественный и печальный колокольный звон собирал верующих в церковь Святого Амброджо, у ворот города появился мессер Белларион собственной персоной в сопровождении Вернера фон Штоффеля, которого Фачино отправил на поиски его тела, и семидесяти швейцарцев, уцелевших из его отряда.
Стража, однако, поначалу приняла их за банду мародеров, частенько тревоживших в те времена пригороды Милана, и отказалась впустить. И к тому времени, когда Беллариону все же удалось убедить стражников открыть ворота, слух о его появлении успел распространиться по всему городу. Толпы восторженных миланцев высыпали на улицы, встречая его, и из их приветственных восклицаний Белларион узнал о славе, которой был во многом обязан своей предполагаемой смерти.
Колокола замолчали, поскольку мессу, естественно, пришлось отменить, и Белларион не без сожаления вздохнул об упущенной им редчайшей возможности поразвлечься, присутствуя на своем собственном отпевании.
Наконец он добрался до Старого Бролетто и, пересекая двор Арренго, заметил вверху, на лоджии, самого герцога, стоявшего между высоким, одетым в черное делла Торре и архиепископом Милана в своем традиционном ярко-красном облачении. Рядом с архиепископом он увидел графиню Беатриче, опиравшуюся одной рукой о парапет, а другой рукой размахивавшую шарфом в знак приветствия.
Словно эпикуреец 80, Белларион наслаждался представшей перед его взором сценой, которую Фра Серафино совершенно справедливо назвал одним из многочисленных подарков судьбы, снискавших Беллариону прозвище счастливчика.
Фачино лично проводил его в зал Галеаццо, названный в честь этого сына Маттео Висконти, который родился под пенье петухов; там Белларион предстал перед герцогом и многочисленными придворными, и на вопрос о том, каким образом ему удалось избежать смерти, он ответил так же просто и безыскусно, как объяснял Фачино чудо с собаками.
Когда всадники Варалло форсировали брод, Белларион с семьюдесятью арбалетчиками находился внизу, неподалеку от подножия утеса. Убедившись в кровожадных намерениях солдат Буонтерцо, Белларион попытался спасти от гибели хотя бы тех людей, которые находились рядом с ним, и для этого воспользовался пещерой, случайно обнаруженной им на склоне утеса часом раньше, когда вел арбалетчиков на новую позицию. Пещера оказалась достаточно просторной, в нее вела узкая расселина, густо заросшая диким виноградом и жасмином.
— Мы едва успели замаскировать вход в пещеру, как на вершине утеса появились всадники. Они, вероятно, решили, что те тридцать человек, которых они обнаружили в роще, и составляли весь отряд, который противостоял им. Всадники развернулись и ускакали, но только через три часа мы решились покинуть наше убежище. К нашему удивлению, противоположный берег оказался совершенно пустынным, и еще больше удивило нас появление Штоффеля, который сообщил нам о полном разгроме армии Буонтерцо и о богатой добыче, попавшей в руки Фачино.