Жизнь можно было рассмотреть на просвет, под лупой голода и смерти.
Под линзой черной, в бочонке, воды.
И не всегда топили: часто сжигали. Живьем.
- Шелех! В крематорий!
Тереза, ощупав живот очередной беременной, оглянулась.
На пороге барака стоял солдат. Его широкое толстое лицо походило на деревенский горшок.
Рита Шелех, из Каунаса, Тереза знала и пестовала ее. Она родила позавчера. И вот уже за ней пришли.
За ребенком ее.
- Я... сейчас...
Рита заметалась. Положила ребенка на нары. Он сучил ножками. От холода у него медленно синело лицо, как от удушья. Рита сорвала с себя робу и завернула в нее младенца. Ей было все равно, что у нее голые плечи и грудь. Она наклонилась к своему мальчику ниже, ниже, очень низко. Закрыла лицом его личико. Губы Риты дрожали и двигались.
И Тереза поняла: она поет.
Первая и последняя колыбельная. Такая коротенькая.
Слезы обильно текли на сморщенное личико, смачивали лысый младенческий затылок.
"Человек. Это родился человек, Тези. И сейчас его убьют. Сожгут".
Дейм сделала шаг к Рите.
- Не плачь, - сказала она по-немецки, - так будет лучше для него.
Рита Шелех подняла мокрое лицо.
- А меня не могут сжечь вместе с ним? - робко, с надеждой спросила она.
И проститутка Пфани дико хохотала в подлой каморе, раздвигая голые сытые ноги перед повитухой Кларой.
Глаза мальчика смотрят неотрывно.
Глаза девочки глядят не мигая.
И еще одной девочки. И еще одной. И еще.
Пять девочек и один мальчик. Шестеро детей, двенадцать глаз.
Дети глядят на своего любимого, обожаемого Фюрера.
На него так и надо глядеть: с обожанием.
Ведь он наш бог на земле. Мама так говорит.
И папа кивает.
Потом папа вздергивает правую руку и славу кричит.
И мама вздергивает руку и славу кричит.
Двенадцать глаз глядят на человека с черной полоской кошачьих усов над губой.
Глядят, глядят, глядят. Запоминают.
[интерлюдия]
Так говорит товарищ Сталин:
Все народы Советского Союза единодушно поднялись на защиту своей Родины, справедливо считая нынешнюю Отечественную войну общим делом всех трудящихся без различия национальности и вероисповедания. Теперь уже сами гитлеровские политики видят, как безнадежно глупыми были их расчеты на раскол и столкновения между народами Советского Союза. Дружба народов нашей страны выдержала все трудности и испытания войны и еще более закалилась в общей борьбе всех советских людей против фашистских захватчиков.
В этом источник силы Советского Союза.
Руководящей и направляющей силой советского народа как в годы мирного строительства, так и в дни войны явилась партия Ленина, партия большевиков. Ни одна партия не имела и не имеет такого авторитета среди народных масс, как наша большевистская партия. И это понятно. Под руководством партии большевиков рабочие, крестьяне и интеллигенция нашей страны завоевали себе свободу и построили социалистическое общество. В дни Отечественной войны партия предстала перед нами как вдохновитель и организатор всенародной борьбы против фашистских захватчиков. Организаторская работа партии соединила воедино и направила к общей цели все усилия советских людей, подчинив все наши силы и средства делу разгрома врага. За время войны партия еще более сроднилась с народом, еще теснее связалась с широкими массами трудящихся.
В этом источник силы нашего государства.
Нынешняя война со всей силой подтвердила известное указание Ленина о том, что война есть всестороннее испытание всех материальных и духовных сил каждого народа. История войн учит, что лишь те государства выдерживали это испытание, которые оказывались сильнее своего противника по развитию и организации хозяйства, по опыту, мастерству и боевому духу своих войск, по выдержке и единству народа на всем протяжении войны. Именно таким государством является наше государство.
Советское государство никогда не было столь прочным и незыблемым, как теперь, на третьем году Отечественной войны. Уроки войны говорят о том, что советский строй оказался не только лучшей формой организации экономического и культурного подъема страны в годы мирного строительства, но и лучшей формой мобилизации всех сил народа на отпор врагу в военное время. Созданная двадцать шесть лет назад Советская власть в короткий исторический срок превратила нашу страну в несокрушимую крепость. Красная Армия из всех армий мира имеет наиболее прочный и надежный тыл.
В этом источник силы Советского Союза.
Нет сомнения в том, что Советское государство выйдет из войны сильным и еще более окрепшим. Немецкие захватчики разоряют и опустошают наши земли, стараясь подорвать мощь нашего государства. Наступление Красной Армии в еще большем, чем прежде, объеме раскрыло варварский, бандитский характер гитлеровской армии. Немцами истреблены в захваченных ими районах сотни тысяч наших мирных людей. Как средневековые варвары или орды Аттилы, немецкие злодеи вытаптывают поля, сжигают деревни и города, разрушают промышленные предприятия и культурные учреждения Злодеяния немцев говорят о слабости фашистских захватчиков, ибо так поступают только временщики, которые сами не верят в свою победу. И чем безнадежнее становится положение гитлеровцев, тем более они неистовствуют в своих зверствах и грабежах. Наш народ не простит этих преступлений немецким извергам. Мы заставим немецких преступников держать ответ за все их злодеяния!
В районах, где временно хозяйничали фашистские погромщики, нам предстоит возродить разрушенные города и села, промышленность, транспорт, сельское хозяйство, культурные учреждения, создать для советских людей, избавленных от фашистского рабства, нормальные условия жизни. Уже теперь полным ходом развернулась работа по восстановлению хозяйства и культуры в освобожденных от врага районах. Но это только начало Нам необходимо полностью ликвидировать последствия хозяйничанья немцев в районах, освобожденных от немецкой оккупации. Это большая общенародная задача. Мы можем и должны решить эту трудную задачу в короткий срок.
[елена померанская - ажыкмаа хертек]
Дорогая тетя Ажыкмаа!
Вчера, в одиннадцать вечера, умерла мама.
Ей было восемьдесят четыре года.
Она умерла тихо и спокойно, дома, в своей постели, я не отдала ее умирать в больницу. Она перед смертью так ласково посмотрела на меня. В жизни так не смотрела: с такой любовью, с таким теплом. Она всю себя перелила в глаза. И так странно, у нее лицо стало такое молодое, морщины разгладились, глаза сделались большие, бархатные, ласковые, просто как у девушки. Она сложила губы трубочкой, будто хотела весело свистнуть или сказать букву "У". И так вытянутыми держала губы. Я наклонилась к ней ниже. Может быть, она хотела меня поцеловать? Или что-то важное прошептать мне напоследок? Я взяла ее руки, они были странно горячие. Я поцеловала ее в щеку, а щека была холодная. Прислонила к ее губам ухо. Она молчала. Я снова сидела рядом с ней. Я уже почему-то знала, что скоро, совсем скоро она уйдет. Поэтому ловила каждую минуту и секунду.
Муж предлагал мне поесть, я отказалась. И правильно сделала. Мама начала тяжело дышать, у нее в груди захрипело, она стала собирать пальцами с одеяла невидимых букашек. А потом тихо закрыла глаза, вытянулась и застыла. Так она умерла.
У меня слез не было. Я сидела рядом с ней и думала: а ведь самого важного она не сказала мне перед смертью. И я ей тоже самого важного не сказала.
Мы обе пропустили этот момент, когда можно сказать самое важное.
Тетя Ажыкмаа! Знаешь (зачеркнуто), знаете, я поняла, что важнее смерти в жизни ничего нет. И надо жить так, чтобы перед смертью ты мог сказать себе: у меня была прекрасная жизнь. Я прожил, как надо. Я сделал все, что смог и что хотел.
Милая тетя Ажыкмаа! Теперь из всего старшего поколения, из всей нашей родни у меня остались только вы. А вы так далеко, в Нью-Йорке. Я уже, наверное, никогда не буду в Нью-Йорке, да и в других странах тоже, у меня теперь больное сердце, и врачи запретили мне летать самолетами. Да и денег у нас с мужем на такие далекие путешествия никогда не будет. Так что остается только мечтать. И смотреть телевизор.
Недавно смотрели передачу про то, как американский летчик посадил самолет с пассажирами прямо в Гудзон. Он спас столько жизней! Я плакала от гордости, что вот какие люди бывают, герои.
Маму будем хоронить послезавтра. Муж заказал гроб. Его уже привезли. Очень скромный, обитый голубым атласом. Он стоит в прихожей, а я думаю: странно, и меня когда-нибудь в такой же вот гроб положат. Это так странно. Потому что ты сам себе кажешься бессмертным.
Славик тоже приедет из города. До нас из Нижнего Новгорода автобусом два с половиной часа. Он звонил и по телефону очень плакал. Он же очень любил бабушку, вырос с ней. Она была ему настоящей матерью, пока я прыгала по Москвам.
Тетя Ажыкмаа, вы там помяните маму, ладно? Она очень любила вас. И Нику. И дядю Диму.
Рисунки Ники по-прежнему висят у нас в гостиной. И над пианино. Над ними и под ними висят этюды мужа. Он ходит по Павлово с этюдником, выбирает красивое место, садится и пишет. Я люблю нюхать его краски и кисточки. И свежий, еще сырой холст. Однажды я нечаянно смазала локтем его свежий пейзаж и очень плакала. А он утешал меня и говорил: не плачь, я нарисую еще лучше. И отмывал мне локоть щеткой.
Я теперь часто хожу в церковь. Там мне нравится: свечи, тихо, иконы мне улыбаются. Молюсь, как умею. У нас есть молитвенник, муж для меня купил, но мне нравится молиться самой, по душе, как душа чувствует. Тетя Ажыкмаа, я все время молюсь за вас. Чтобы вы еще подольше пожили на нашей милой земле. И чтобы никогда не было войны. Хотя все вокруг всегда говорят о войне и все время боятся ее.