ле демон был не одинок, вдоль стен стояли и другие статуи, коронованные черепами. Тоже хорошо знакомые ему по визитам к Стрельникову.
– Вас, вероятно, удивляет, что демоны ракшаса делают в стенах буддийского храма? – раздался за спиной Мирослава голос Роднянского. Судя по всему, Анатолий Степанович зашел сюда сразу за ним и слышал вопрос, обращенный к идолу.
– Есть немного, – улыбнулся Погодин.
– Да, это любопытный феномен, – отозвался Роднянский. – Дело в том, что, одержав победу над темными силами этого места и подчинив их себе, Гуру Ринпоче обязал поверженных быть хранителями монастыря, да и защитниками буддизма в принципе. Так что теперь они являются местными стражами и получают подношения наравне со святыми.
Время спустя, все еще под впечатлением от странной встречи, Мирослав сошел на нижний уровень здания. Там располагался узкий темный коридор, предназначенный для внутренней коры. Погодин двинулся по нему, ощущая промозглость сырых стен. Сумеречный тоннель был длинным и пустынным. Он, вероятно, вызывал в паломниках противоречивые чувства, противостояние страха и веры, – чем способствовал вхождению в резонанс с особой энергетикой сакрального места. Мирослав неторопливо двигался вперед, и в какой-то момент ему показалось, что в спину ему нацелен чей-то взгляд. «Нет, ну это уже просто смешно», – подумал он, вспомнив наваждение в саду у Стрельникова. Довольно резко обернувшись, он, действительно, увидел позади себя человека – ламу в бордовом уттара санге, который отставал от него шагов на двадцать и двигался почти бесшумно в мягких сандалиях. Лама приветливо улыбался Погодину, быстро перебирая пальцами зеленые четки. Мирослав ответил ему тем же и продолжил путь, задумавшись о том, что за сегодняшний день натыкается на этого ламу уже не первый раз.
Посещение Самье завершилось поздним обедом в монастырской столовой, где путники подкрепились цампой и чаем с ячьим маслом. Напоследок решено было совершить неполное восхождение на гору Хепо Ри, чтобы полюбоваться рисунком Самье с высоты. По горной тропинке шли около часа. Профессор, к удивлению Погодина, довольно бодро преодолел намеченный отрезок пути. Солнце уже клонилось к закату, украшая золотом облака и горный туман. С выбранной точки архитектурный ансамбль монастыря виделся четким рисунком огромной мандалы, символизирующей модель вселенной, «карту космоса», – внешний круг забора, внутренний квадрат центрального храма, олицетворяющего мистическую гору Меру (центр всех материальных и духовных вселенных), вокруг него располагались храмы, символизирующими четыре континента, солнце и луну. По обе стороны от континентов были часовни – восемь субконтинентов. Разноцветные чортены: красный, черный, зеленый, белый, окружающие главный храм, обозначали четыре стороны света. Столб в сердце монастыря – центр вселенной. Зрелище, казалось, ворожило путников, они молча смотрели на священную мандалу, органично вписанную в пейзаж горной низины, расцвеченный красками вечереющего неба, пока Чоэпэл ни сообщил им, что нужно собираться в обратный путь.
Первое время в направлении Лхасы двигались молча, переживая новые впечатления. Но потом Погодин вдруг нарушил умиротворенную тишину.
– Профессор, не знаете ли вы, случайно, при чем тут Сирия? Владимир Сергеевич упомянул ее как-то вскользь в контексте Шамбалы, но не стал вдаваться в пояснения, – задал он Роднянскому вопрос, прозвучавший как-то не к месту.
– Знаю. Как же не знать, – отозвался Анатолий Степанович, пошевелившись, словно Мирослав потревожил его сон. – Лев Гумилев в свое статье «Шамбала в легендах и истории» перевел слово Шамбала с персидского как «господство Сирии». Сирия по-персидски называется Шам, а слово «боло» означает «верх», «поверхность». Вот вам и связь. Видимо, Владимир Сергеевич придает этому переводу особую важность.
Погодин только хмыкнул, вспоминая ответ Стрельникова: «российские войска уже вошли в Сирию…»
– То есть Стрельников придает российской операции в Сирии некий сакральный, оккультный смысл? – поделился он с профессором своим предположением.
– Я, молодой человек, еще не слышал о такой войне, которой не приписывали бы оккультно-мистической подоплеки. Все эти официальные исторические версии про борьбу за территории ради нефти, газа, золотых приисков, о расширении сферы влияния при ближайшем рассмотрении не всегда выглядят убедительно. Ну, подумайте сами, за каждой глобальной кровавой войной обязательно стоит главный зачинщик, яркая личность, которой все это надо: например, Чингисхан, Наполеон, Гитлер. А зачем им это? Можно, конечно, предполагать, что вожди народов стремятся обеспечить своим гражданам лучшую жизнь, обогатив государство. Но при ближайшем рассмотрении эта версия вряд ли выдерживает критику. Стоит ли отправлять на смерть миллионы, чтобы облагодетельствовать их? Нужно ли самим вождям больше власти и богатств как отдельно взятым индивидуумам? Зачем? Тут, пожалуй, уместно говорить о нездоровых амбициях. Но когда властные амбиции обретают чрезмерно гипертрофированные, крайне патологические формы, то и мира может быть мало. Вы так не думаете? – спросил профессор, с хитрым прищуром глядя на Мирослава.
– И тогда они начинают искать пути безусловного подчинения мира, и не только внешнего? – продолжил Погодин его мысль. – Они начинают искать что-то вроде Шамбалы, встречи с предполагаемыми истинными повелителями мира…
– Как это делал, например, Адольф Гитлер. Его оккультные изыскания и поиски Шамбалы сейчас уже ни для кого не секрет. Кстати, знаете ли вы, что изначально Гитлер использовал в качестве эмблемы правостороннюю свастику, но после первой же нацистской экспедиции в Тибет он изменил ее на левостороннюю.
– Бон?
– Вероятно. Есть также версия, что его кровожадность – человеческие жертвы бонским демонам, чтобы они открыли ему путь в Олмолнгринг.
– А по поводу Сирии вы что же, полагаете, что Россия и США всерьез озадачены поисками там Шамбалы?
– Или в Крыму! – профессор рассмеялся сухим, скрежещущим, словно утиное карканье, смехом, и Мирослав предположил, что он, вероятно, шутит. – За много веков легенда о Шамбале обросла таким количеством версий, что ее местоположение предполагают в совершенно разных уголках земли. Не только в любой из азиатских стран, но даже в США. Есть также весьма любопытная версия, что Шамбала находится в окрестностях Москвы. Возникла она после того, как Экаи Кавагути, японский священник и тайный агент, в начале XX века побывал в Лхасе и после визита туда сообщил, что слышал о тексте, который располагает Шамбалу на 3000 миль к северо-западу от Бодхгая. Если измерить это расстояние по карте, то мы окажемся в окрестностях российской столицы. Но если говорить обо мне, то я ничего уже не полагаю всерьез. В моем возрасте люди, наделенные интеллектом, неизбежно приходят к пониманию «я знаю, что ничего не знаю». Я только наблюдаю… Кстати, кем приходитесь Владимиру Сергеевичу? – вдруг спросил Мирослава Роднянский после небольшой паузы.
– Кем-то вроде племянника, – подумав, ответил он. – Я с раннего детства его знаю, в молодости он и мой отец были очень дружны.
Мирославу показалось, что Роднянский несколько насторожился от такого ответа. Или ему лишь почудилось? По крайней мере, после этого профессор отвернулся к окну, немного сдвинув седые брови, задумчиво пожевывая старческими губами, и примолк.
Глава 8
– Вадик, миленький, вот объясни мне, как можно было такое сморозить? Серая птица, самолет, авиакатасрофа – это все, признаю, неплохая находка. Но зачем же ты про точную дату ляпнул? Ну и как я тебе теперь разбившийся самолет организую? Как? Что за инфантилизм? Привык, что Света все решает, Свете море по колено, и расслабился в конец. Надо же хоть иногда думать. Такое начинание похерил, блин.
Успенский и Света сидели за кухонным столом, завтракали. Света отчитывала его по новой, размахивая надкусанным тостом с клубничным джемом. Успенскому же, что называется, кусок в горло не лез. Он весь скукожился под напором ее негодования, сгруппировался, как при обстреле, глядя в свою чашку, на дне которой неаккуратно растекся кофейный жмых. «Вот ведь завелась», – думал он, мучительно жаждя конца экзекуции и уже не веря, что Светино сверло когда-нибудь затихнет.
Мало ей было вчера весь вечер да полночи сверлить провинившегося Успенского, пока тот не свернулся калачиком в кровати и не отполз от нее на безопасное расстояние, натянув до ушей одеяло, так она решила еще и утром закрепить пройденный материал. Бедный Вадим Сигизмундович познал уже все стадии раскаяния и, кажется, морально был готов к безвременной кончине. Но после очередной тирады Света вспомнила про тост и хрустнула им, откусив кусочек, потом еще, зажевала, слизывая с пальцев ускользающий джем. Эти краткие минуты чавкающей тишины показались Успенскому райской музыкой, он наслаждался ими в молчании. Но тут Света покончила с тостом и посмотрела на Вадима Сигизмундовича так, будто теперь намеревалась покончить с ним.
– Пожалуйста, Света, я все осознал, – попытался предупредить Успенский начало нового монолога.
– Эх, Вадик, Вадик… – вздохнула она. – Если бы ты знал, сколько сил, сколько профессионализма, какой полет мысли я вложила в эту авантюру… А теперь все поймут, что пророчествам твоим грош цена, история не получит продолжения. Зарубил все на корню.
– Ну хватит, Света, прошу тебя… – Успенский приложил подушечки тонких кривых пальцев к виску и болезненно сморщился.
– Ладно, ладно. – поспешно отозвалась Света. – Сейчас только не начинай свою лебединую песню «ах, я так разбит», «ах, у меня мигрень». Сегодня съемка на ТленТВ, ничего не хочу знать о твоем ущербном здоровье в ближайшие часы.
С этим словами она порывисто встала из-за стола, с видом обиженным и оскорбленным направилась в комнату. Успенский понуро поплелся за ней, бросив прощальный взгляд на свой завтрак, которой едва попробовал. Первым делом Света распахнула платяной шкаф и замерла перед его темным чревом.