Придя в себя после треволнений, связанных с ответственным мероприятием, она наконец расслабилась и даже в какой-то момент посиделок (после горячего) заулыбалась, стала смотреть на Вадима Сигизмундовича подозрительно томным взглядом, от чего ему сделалось тревожно. А когда она вдруг ласково накрыла его длиннопалую ладонь своей пухлой горячей ручкой и вкрадчиво произнесла: «Вадим, мы вместе прошли такой длинный и сложный путь. Нас так многое связывает…”, то Успенский и вовсе запаниковал. Ему казалось, что томный взгляд, улыбка, ласковое касание таят в себе некую угрозу, – слишком нехарактерны для его спутницы были такие повадки. А еще Вадим Сигизмундович чувствовал, что воспроизведенная Светой ситуация с мягким интимным освещением зала, романтической сервировкой уединенного столика и прочим антуражем, вроде чувственных прикосновений, провоцирует его на некое действие. Логика даже шептала ему, на какое именно, но Вадим Сигизмундович нашел в себе силы воспротивиться провокации. Он осторожно высвободил руку, по-дружески похлопал ею спутницу по конечности, нарочито непринужденно произнес: «Да, Светочка, день выдался непростой» – и опустил взгляд в тарелку. На другой стороне стола ощутимо колыхнулось сгустившееся пространство. Света замерла и, судя по всему, буравила плешь склонившего голову Успенского недобрым взглядом. Взгляд он чувствовал уязвимой лысеющей макушкой, но старательно делал вид, что ничего не происходит, и на Свету специально не смотрел.
Успенский с нетерпением ждал, когда обязательная программа официальных мероприятий на сегодня закончится и ему представится возможность уединиться, продолжив свои духовные изыскания. С тихой радостью предвкушения он вспоминал оставленный на столе ноутбук, через волшебный экран которого он снова проникнет в сакральный мир. А еще он думал о том, какими книгами должен обзавестись обязательно в ближайшее время. В процессе раздумий он ковырял на тарелке желеобразную массу, по недоразумению именуемую десертом, и ему казалось, что эта пытка не закончится никогда. Но наконец Света произнесла заветное слово: «Счет». На радостях Успенский подумал, что готов безропотно смириться с любой суммой, которая появится в строке «итого», лишь бы сбежать отсюда.
Через несколько минут Света завела мотор «Мазды» – и они двинулись в сторону дома. Ее молчание было давящим, тягостным, в нем ощущалась затаенная обида. Вадим Сигизмундович смотрел в окно и делал вид, что он совершенно нечувствителен к тонким вибрациям и ничего такого не замечает. Когда выехали на Новый Арбат, он попросил остановить у «Дома книги». Света посмотрела на него с недоумением, но просьбу выполнила. Успенский юркнул в стеклянные двери книжного, а когда вернулся обратно, судорожно прижимая к груди брендированный пакет, выглядел взбудораженным и растрепанным. «Это ужас какой-то, – сбивчиво заговорил он, забыв от волнения, что Светлана им недовольна. – Я зашел, начал книги выбирать, а они меня узнали. Покупатели… Покупательницы… Да и мужики туда же – расспросы, автографы, селфи эти проклятые. Еле вырвался, охранник помог. Уф, кошмар…» Он вжался в сиденье, затравленно глядя в сторону дверей магазина, как будто боялся, что кто-нибудь пуститься по его следу. Машина почему-то не трогалась с места, Вадим Сигизмундович не понимая причину промедления, повернулся к Свете. Она улыбалась и снова смотрела на него, как в ресторане, мягко, поощрительно. Облагодетельствовав провинившегося сожителя таким образом, она все же нажала на газ. «Ну и замечательно, нет худа без добра, – подумал Успенский. – Хотя… Если бы она пообижалась еще денек, то можно было бы спокойно заняться своими делами. Да что уж теперь».
Дома он сослался на усталость после напряженного дня. Наполнил ванну ароматной пенной водой и залег в нее с томом Блаватской, предварительно убедившись, что дверь надежно зафиксирована замком. Выбрался на сушу он поздним вечером, напарившись до изнеможения и настойчиво одолевающей дремоты. Стоило ему прилечь в постель, как Света требовательно обвила его горячими руками. «Света, пожалуйста, я совершенно обессилен. Я… я не могу. У меня и не получится сейчас», – взмолился Успенский. Пространство вокруг опять сгустилось, замерло. Но Вадим Сигизмундович не стал переживать по этому поводу, он поуютней свернулся калачиком ближе к краю кровати и довольно скоро уснул, думая о монотонных и не вполне пока понятных ему откровениях «Тайной доктрины», которую начал читать сегодня.
Следующим утром он дисциплинированно позавтракал в компании сожительницы, но, улучив момент, скоро улизнул в свою комнату, чтобы продолжить чтение. Хорошо, что на работе Света выторговала для него отгулы до следующего понедельника, ссылаясь на «высокие психоэмоциональные нагрузки последних дней», – он сам слышал, как она говорила это по телефону главному. Правда, тут же она пообещала, что «Вадик все отработает». Но за продленные выходные Успенский был ей благодарен – тот редкий случай, когда ее менеджерские навыки пошли ему на пользу. С внутренним содроганием он думал о том, что совсем скоро ему снова предстоит сесть на пуф в своей ведьмачьей приемной и заглядывать в глаза тем, кого предстоит обманывать.
«Надо что-то делать с этим. Что-то решать…”, – подумал он, чувствуя, как неприятное волнение, стремительно перерастающее в ужас, схватывает внутренности ледяной коркой, о которую гулко стучится участившийся пульс. Накатившее состояние было таким резким, обжигающим, что Вадим Сигизмундович тут же призвал успокоительную мысль: до начала приемов у него еще есть несколько дней и прямо сейчас, в эту минуту, можно позволить себе ни о чем таком не думать. О том, как ему быть, он поразмыслит потом, ближе к делу. Где-то за дверью его комнаты послышалась бойкая трескотня Светы. Звук ее голоса зарезонировал внутри еще не вполне оттаявшего Успенского, отскакивая от ледяной корки ужаса, как шарик для пинг-понга. Вадим Сигизмундович болезненно поморщился и подумал: «И с ней надо что-то решать тоже… Потом. Позже. Не сейчас».
Он открыл книгу таким быстрым движением, каким обычно закидывал в рот таблетку от головной боли. Перед глазами раскинулись строчки с мерным, баюкающим повествованием. Еще в предисловии он прочитал, что «Тайную доктрину» загадочная Блаватская писала под диктовку великих учителей мудрости – Махатм, проживающих в недрах Гималаев, с которыми имела телепатическую связь. Вадим Сигизмундович был заинтригован и текстом и способом его создания. Он читал, мысленно прикидывая, может ли случится такое, что и ему однажды доведется услышать чудесный голос, который возникнет в недрах сознания далеким, маленьким, как свет звезды, огоньком, а потом прояснится, приблизится и озарит собой его захламленный, как старый чердак, разум? Но грезить ему довелось недолго – не прошло и часа, как Света довольно бесцеремонно ворвалась в его уединенную обитель.
– Вадик, ты не представляешь, тут такие дела творятся! После твоей фееричной пресс-конференции нам пишут и пишут! Ни за что не поверишь, кто мне написал. Угадай.
Успенский даже ухом не повел. Как сидел, уткнувшись в текст, так и остался. Зато весь напрягся, вцепился в книжный разворот так, что побелели костяшки. Света, впрочем, этого не заметила, поэтому продолжила, плюхнувшись на диван рядом с ним.
– А пишет нам пиарщик речного пароходства ООО «Суши весла». Они хотят выступить спонсорами конца света и предлагают построить ковчег в натуральную величину, руководствуясь библейскими инструкциями. Все расходы берут на себя, естественно. Огонь, правда? Толковый у них пиарщик, похоже, даже я пока до такого не додумалась. Но у них два условия: ковчег будет брендированный, ну это понятно, куда ж без этого. Так и хотят на бортах написать: «Суши весла». Это даже интересно, ну, типа, всё, приплыли мы, короче. Еще просят, чтобы на конец света пригласили тот же пул журналистов, что был на пресс-конференции. А что, я приглашу. Ты как думаешь, Вадик?
Вадим Сигизмундович ничего не ответил. Он силился не отвлекаться на поток Светиного сознания и удерживать фокус внимания на том, о чем думать ему было приятно. Но позиции его были слабыми.
– А вот еще пишут из бюро ритуальных услуг «Заслуженный отдых», – снова затараторила она, посчитав, что ответа от Успенского дожидаться не обязательно. – Хотят сделать тебя своим рекламным лицом, билборды с тобой по всей Москве развесить со слоганом «Позаботься о дне грядущем!» Тут, конечно, надо дорабатывать мысль. Кустарный какой-то слоган. Но неизвестно еще, потянут ли твой гонорар, я им сейчас такой ценник выкачу. А что? Как они хотели? Ты у нас теперь звезда первой величины. Я вообще думаю, может, ты у нас запоешь? Вадим Успенский и группа «Апокалипсис»! Даже как-то обидно будет не запеть в твоем положении. Сейчас ведь все, кого больше двух раз по телевизору показали, петь начинают.
Успенский вздохнул, прикрыл книгу, посмотрел на Свету странным, отстраненным взглядом и вдруг спросил:
– Ты как думаешь, Свет, а, может, она про меня говорила? Вдруг это моя слава озарит мир?
– Кто – она? – Света сосредоточенно смотрела на экран телефона и тыкала в него пальцем.
– Ванга, кто же еще. Ну, помнишь: «Все растает, словно лед, только одно останется нетронутым – слава Владимира, слава России…»
– Так она же про Владимира говорила, а ты Вадим, – машинально ответила Света.
– Ну, она не молодуха уже была, когда про Владимира ляпнула, может, заговариваться стала? Может, попутала старушка, сослепу не разобрала? – будто уговаривая собеседницу, с надеждой предположил Вадим Сигизмундович.
Света заморгала, отложила телефон, развернулась к Успенскому корпусом, быстрым движением подмяв под себя правую ногу, устроившись поудобней.
– Вадик, я что-то не пойму, у тебя резьбу рвет, что ли? Какая Ванга, какой Владимир? Тут такая карта пошла, а ты сидишь, в книжку уткнулся, непонятно о чем думаешь. На одной только Ванге далеко не уедешь, надо развивать историю, понимаешь? Апокалипсис у нас повестке дня. Что с ним делать – ума не приложу. Почему я одна должна обо всем думать?