Погодин молчал.
– А ты думал, дядя Володя лошара? Дурачок, который много лет держал всех в кулаке, а потом вдруг сдулся? – Он мягко рассмеялся. – Нет, Мироша, это не про меня. Такие, как я, с годами лишь матереют. Компанию я, действительно, разорил осознанно, но грамотно. Обворовал сам себя, по-тихому выводил средства в оффшоры несколько лет. А придурь моя – так это просто пыль в глаза, для убедительности. Я ведь говорил уже, что в какой-то момент мне стало невыносимо скучно. Я тогда от той скуки и пустоты чуть с ума не сошел. Мне казалось, что выше той цели, которую я когда-то в жизни наметил и достиг, и быть не может. А если и может, то с моими ресурсами и ее достичь – дело плевое. И тогда я выбрал цель почти недостижимую, ради которой на кон надо поставить все. И то не знаешь, дойдешь ли. – Он взглянул на Кайлас, который был теперь совсем близко и в темноте казался сказочным великаном, будто клонившимся к пришлым, чтобы подслушать их разговор. – Вот это по мне.
– Почему они падают?
– Ой, не спрашивай. Лучших умов нанимал за космические гонорары, инженеров-конструкторов заграничных. Теперь в моих самолетах хитрое такое устройство встроено, рядовая проверка в жизни не выявит. Но суть в том, что устройство срабатывает в определенный момент, в зависимости от дальности перелета. Ну, так, чтоб не сразу на взлете ломались, а то ведь интриги не будет, голая статистика.
– Ты отдаешь себе отчет, что это тысячи, десятки тысяч человеческих жизней?
– Отдаю, конечно. Иначе зачем бы я все это устроил?
Наступившая после его ответа тишина, казалось, стремительно уплотнялась, образуя между двумя сидящими друг напротив друга людьми незримую, но ощутимую преграду.
– А что мне оставалось делать, сынок? – снова заговорил Стрельников, первым решив нарушить затянувшееся молчание. – Большой выигрыш предполагает большие ставки. Я, к сожалению, не имею официальных полномочий, чтобы легально приносить массовые человеческие жертвы. Я ведь не какой-нибудь глава государства, чтобы, например, ввязаться в войну, положить там тысячи жизней – и шито-крыто. Мне пришлось быть изобретательным, как любит говорить мой директор по маркетингу, теперь уже бывший, креативным. Вот я и накреативил, комар носа не подточит. Самолеты падают, люди гибнут, могущества получают свою дань, а ко мне какие претензии? Теперь уже эти самолеты принадлежат не мне, значит, и ответственность не моя.
Однако речь Стрельникова не разрушила барьера. И он предпринял еще одну попытку.
– Сейчас, надеюсь, ты понимаешь, что после такой масштабной подготовки я не мог позволить какому-то гиду или еще кому-то нарушить мои планы… Я понимаю, тебе сходу сложно это принять. Но, может, ты скажешь хоть что-нибудь, сынок? Меня начинает нервировать твое молчание.
– Скажу… – ответил Погодин, выждав еще несколько мгновений, сосредоточенно, задумчиво глядя на пламя в небольшом каменном круге. – У меня другой папа. И, к счастью, он не кровожадный псих.
Он вскочил на ноги внезапно и ловко. Обхватил голову застигнутого врасплох Стрельникова связанными руками – быстрый, хлесткий удар коленом пришелся тому точно в скулу. Голова его запрокинулась и он тяжело, лениво завалился набок. Не теряя времени, Мирослав поднес запястья к догорающему костру, коснувшись самых углей. Веревка занялась, пахнуло паленой шкурой. Он с силой дернул руки в стороны, путы треснули, слетели. Боли он не чувствовал. «Телефон! – пульсировало в уме. – Телефон». Он наклонился к лежавшему без сознания телу и судорожно начал ощупывать стеганый халат. Ничего. Только «Беретта» в кобуре под мышкой. Мирослав достал ствол, тускло блеснувший нехорошим, масляным блеском. Машинально он сунул пистолет за свой ремень, но, секунду поколебавшись, достал его и зашвырнул подальше. Схватил рюкзак, вытряхнул на землю содержимое. «Есть!» – среди вещей обнаружились два аппарата, один из них был его собственный, второй Стрельникова. «Только бы были заряжены и ловили сеть». Телефон Мирослава был выключен, зато второй оказался подключен к портативной зарядке, которой хватало больше, чем на неделю.
– Какого, мать твою, здесь?!..
Голос раздался слева. Мирослав повернулся и увидел возле палатки сонного, ошалевшего от открывшейся картины охранника. Погодин не думал, действовал рефлекторно, быстро, но четко. Слегка наклонившись, он мягко бросил на землю рабочий аппарат. Охранник уже двинулся на него массивной черной тенью, на ходу соображая, как быть: с одной стороны, хозяин называет этого молокососа сыном, с другой – «сынок» только что вырубил папашу и, судя по всему, настроен совсем не дружественно. Он подскочил к Погодину, который за мгновение до этого успел принять защитную стойку. В глазах помощника промелькнуло удивление, и он выбросил вперед кулак, пытаясь заехать ему в лицо. За спиной выла, гавкала, бесновалась Алиса, пытаясь сорваться с привязи. Мирослав присел, уходя от удара, и молниеносно пробил «двоечку» – левой в бок и правой в челюсть. Второй удар был такой силы, что Погодин ощутил, как хрустнула кость на лице бойца. Его развернуло, и он рухнул на землю.
Каким бы миролюбивым ни был Мирослав, но сейчас он бил люто, остервенело, чувствуя в кулаках особую, будто чужеродную мощь, которая нисходит в состоянии, близком к аффекту. Наверное, он и был в аффекте, исступлении, потому что им всецело правила одна мысль, которая представлялась жизненно важной, пульсирующей в уме вспышками света среди мрака: «Это надо остановить. Остановить немедленно и любой ценой, сейчас же!»
Он схватил телефон, разблокировал его ломаной линией, которую не раз видел под пальцами Стрельникова, экран засветился. Мирослав с надеждой уставился на датчик сети, от волнения не сразу разглядев деления. Есть сеть! Слава рачительным китайцам, которые оснастили дикие просторы мобильными вышками! Правда, шкала сигнала показывала всего два деления, но хоть так. «Думай, соображай, – торопил он себя. – Кто вхож в любые кабинеты? Кто поймет с полуслова и доверится без лишних расспросов? Конечно, отец». Руки не слушались, дрожали. Мирослав по памяти набрал номер и увидел на экране высветившееся имя «Погодин». Гудки дребезжали, прерывались, но наконец откуда-то издалека раздалось: «Да, я слушаю…»
– Папа, это я. Ты слышишь? – Из динамика сквозь помехи урывками доносился взволнованный, такой родной голос. – Я нормально, об этом потом. Сейчас очень внимательно слушай меня, ни о чем не спрашивай, не перебивай. Все самолеты, которые были в распоряжении «Бонавиа» надо снять с рейсов. Срочно! Немедленно! Слышишь меня? Это очень серьезно и важно. Все борты! Собственный и лизинговые. Ни один из них не должен больше подняться в небо…
Продолжить разговор он не смог. Горло перехватил удушающий захват, на спину навалилась тяжелая туша.
– И ты, Брут? – прошипел над ухом сдавленный голос.
Дыхание перехватило, Погодин захрипел, изо всех сил напрягая шею и опуская подбородок к груди, все же чувствуя, как ноет кадык и наливаются вены на шее и лбу. Надрывный вой Алисы рассекал тишину, словно клинок тончайшую ткань, которая, распадаясь, планирует вниз невесомыми лоскутами. Их подхватывал и уносил в темноту рассвирепевший ветер. Но в моменте звуки извне заглушил шум кровотока в ушах. Мирослав почти ослеп, задыхаясь. Он дернул вниз удушающую руку, повернул голову, спасая шею, сделал шаг в сторону и двинул локтем назад, пытаясь попасть Стрельникову в пах. Куда именно пришелся удар, Погодин не понял, но хватка немного ослабла.
В Стрельникова будто сам дьявол вселился, сила его казалась неистовой, необъяснимой для человека, который секунды назад лежал без сознания. Но и Мирослав ощущал себя сейчас не вполне собой, чувствуя в теле будто постороннюю энергию. Он все же изловчился и бросил противника через плечо. Стрельников быстро, сноровисто вскочил, попятился назад по неровному грунту.
– Видит небо, сынок, я этого не хотел. – с этими словами он выхватил нож из потайной кобуры на голени.
Белый металл клинка блеснул, недобро подмигивая Погодину. Стрельников готовился к нападению основательно, пружинисто переступал медленными выверенными шажками, будто напитываясь силой земли. Мирослав ловил каждое его движение, готовый к атаке. Время замерло, и, казалось, этот шаманский танец двух партнеров, напряженно смотрящих друг на друга, не закончится никогда. Но все решила секунда – Стрельников наступил на острый камень, который качнулся под его ногой, на мгновенье сместив точку опоры. Мирослав тут же рванулся вперед, уловив еле заметное изменение во взгляде противника. Левой он схватил его за руку, в которой был нож, а правой за затылок. Качнув Стрельникова вправо, Погодин двинул ему коленом в солнечное сплетение. Тот зашелся хрипом, обмяк, и Мирослав, обхватив его голову, ударил еще и коленом в лицо. Стрельников осел на землю, но остался в сознании. Мирослав подхватил нож.
– Все, сдаюсь, твоя взяла, – прохрипел Стрельников, отползая назад и подняв руки в примирительном жесте. – Мирослав, мы в двух шагах от цели, сейчас не время чудить. Без меня ты не дойдешь, хорошо подумай.
– Да пошел ты, – зло процедил Погодин.
– Ну, тогда добивай, раз начал.
Мирослав был на взводе. Воспоминания о том, как Стрельников на его глазах убил ни в чем не повинных, уже ставших ему не чужими людей; чудовищная правда о массовых жертвах; адреналин, вызванный схваткой, в которой он сам чуть не погиб, – все это в нем билось и рвалось, закручивалось, словно вихрь, сметающий внутри все человеческое, осознанное, и вовлекая это в свою смертоносный воронку. Он смотрел на человека, сотворившего все это с такой легкостью, и действительно чувствовал, что почти готов на убийство. Рукоять ножа удобно лежала в руке, тело пульсировало жаждой действовать.
– Что, мой мальчик, не хватает духа? – подначил Стрельников, оскалив окровавленный рот. В межзубных впадинах блестела красная жижа, как у дикого зверя, только что растерзавшего добычу. Над оскалом лихорадочно сверкали глаза. – Ну, давай же, Мирослав, не расстраивай дядю Володю, нельзя быть таким жалким слизнем. На кону твоя жизнь! Жизнь роскошная, усыпанная папочкиными миллионами. Неужели ты ей не дорожишь? Всего-то надо всадить мне под ребра нож. Честно предупреждаю, если ты этого не сделаешь, то сильно рискуешь. Ну же, ничего сложного. Все бывает в первый раз, нужно лишь переступить черту. Дальше будет куда проще.