– Так, вот. – Замятин снова обратился к Успенскому. – На вас, оказывается, целый ворох заявлений о мошенничестве скопился в самых разных отделениях полиции нашей многострадальной родины. Что там только не написано: и мужа обещали вернуть – не вернули, и ребеночка бесплодной паре обеспечить, и порчу снять. В общем, целая поэма, я прямо зачитался. И все это за деньги, разумеется, очень немалые. Мошенничество в особо крупных в каждом заявлении. Есть и такие, где вы людей брались лечить от рака, например. Рассказать, чем в семьях таких заявителей дело кончилось, или сами догадаетесь?
Успенский молча покачал головой.
– Не понравились мне эти заявления, очень не понравились, – продолжил майор. – Но законодательная система у нас не вполне еще отлажена, есть в ней много лазеек. Как говориться, можно так, а можно этак. Стал я выяснять, почему заявления пыль в отделениях собирают, в ход не идут. А мне говорят: мол, не лезь в это, Ваня, не твоего ума дело, не видишь, доказательная база по ним слабая, и все такое. А я говорю: как же не лезть, вон пострадавших сколько.
– Иван Андреевич, у нас всё. Документацию изъяли, подозреваемые уже в машинах. Только ваш остался.
– Володя, покури там пока. Мы с Вадимом Сигизмундовичем еще не договорили.
– Так, вот, гражданин Успенский. В общем, пока мы там бодались лезть – не лезть, был арестован полковник МВД. Буквально пару дней назад его взяли за получение взятки и злоупотребление должностными полномочиями. Да вы слышали, наверное, в новостях? У него в квартире наличкой почти семь миллиардов рублей нашли, дело на всю страну гремит. Вот он-то, оказывается, вашу шараш-монтаж контору и крышевал. Денег один такой салон магии в месяц приносит столько, что и не выговорить, а расплодилось вас – как собак. Как не соблазниться на такие барыши? А теперь, выходит, крышевать эту паскудную деятельность некому, такая петрушка. Так что, Вадим Сигизмундович, как говорится, сушите сухари.
– И что теперь будет?
– Не знаю. Следствие разберется, суд решит. А пока прошу вас проследовать со мной.
Замятин поднялся и замер рядом с Успенским, указывая ему рукой на дверь. Вадим Сигизмундович без лишних препирательств проследовал к выходу, непроизвольно заложив руки за спину и низко склонив голову. Выходя из комнаты, он взглянул на Свету. Она пожала плечами, опустив глаза. Напоследок он обернулся, прощаясь с ненавистной комнатой, и заметил, как в проеме распахнутой оконной рамы мелькнуло черное воронье крыло.
«Я свободен…”, – подумал Успенский, глядя сквозь зарешеченное оконце полицейского уазика на удаляющееся крыльцо магического салона. Вместе с ним удалялся душный кабинет с бесконечной очередью просящих глаз. Вместе с ним удалялась Света, которая в последнем его воспоминании осталась стоять на пороге этой терзающей комнаты, как стражник. Он с удивлением понимал, что сейчас вместо ужаса испытывает облегчение от того, что его силой вырвали из этого мрака и теперь увозят прочь. «Следствие разберется, суд решит». Человек с простоватым лицом и прямым взглядом, описавший ему дальнейшую судьбу всего лишь в четырех словах, не внушал Успенскому страха. Наоборот, его появление и присутствие рядом (прямо сейчас, за металлической стенкой кузова), успокаивало. Хоть бы он держался поближе. «Суд решит… Хорошо, теперь пусть решает суд… Все равно, всю мою жизнь за меня решали другие. Какая мне разница Любаша, режиссер, Света или суд? Возможно, именно суд окажется самым гуманным ко мне…»
Здание салона уже исчезло из вида, скрывшись за одним из поворотов, а Успенский все смотрел в прямоугольную прорезь на серую ленту дороги. «Как странно, – думал он. – Ведь я был здоров и неглуп. Зачем я прожил жизнь сомнамбулой? Что мешало мне жить так, чтобы жить? Отчего я даже не попытался распоряжаться собой сам?» Теперь, когда перед лицом его мелькала решетка, эти вопросы из узких словесных строчек разрастались в нечто объемное, ширящееся, и, в конце концов, развернулись огромным экраном, на котором Успенский мельком видел обрывочные эпизоды своей непрожитой жизни. А потом вместо экрана проступил серый потолок, похожий на поверхность луны. «Удивительно, но стоило мне приблизиться к понимаю того, что зовется свободой, как из одной, иллюзорной тюрьмы, в которую я сам себя запер, меня забрали в настоящую, из которой по собственной воле не выйдешь. Может быть, это кармическое? И зачем я вообще жил? Неужели в этом не было совсем никакого смысла?»
«Какая новость пропадает. Позвонить бы сейчас «НТВшникам», рассказать про этот шухер, они бы мне должны потом были. Хотя ладно, в другой раз как-нибудь. Все равно уже не успеют…”, – рассеянно думала Света, провожая взглядом группу задержания. Об Успенском она сейчас старалась не думать. Что толку? Понятно ведь, что закроют его надолго. А она не монашка, чтобы дожидаться. Лучшие годы и так на излете. Жалко, конечно, что до ЗАГСа не дошли, тогда она хотя бы имела доступ к его имуществу. Но ей не в чем себя винить, все, что могла, она сделала. Странно только, что все опять сорвалось удивительным, непостижимым образом. «Может, и правда порча на мне? Или это что-то кармическое? Мистика какая-то. Ладно, где наша не пропадала. Сама заработаешь, Светочка. Сама, как всегда все сама…». Телефон в руке ожил, запел. Незнакомый номер с ее работой – привычное дело.
– Светлана Юрьевна? Добрый день! – раздался в трубке сдержанный женский голос. – Вас беспокоят из аппарата депутата государственной Думы Василия Николаевича Дорожкина. Вы знаете, он очень впечатлен вашей работой с Вадимом Успенским в качестве PR-менеджера. Василий Николаевич намерен выдвинуть свою кандидатуру на следующих президентских выборах и сейчас подбирает команду для предвыборного штаба. Удобно ли вам завтра подъехать к нам в здание Думы на Охотном ряду, чтобы обсудить перспективы сотрудничества?
– Да, удобно. В любое время.
О встрече договорились. «Предвыборный штаб – это хорошо, мой размах. Ну что, Дорожкин, давай посмотрим, кто ты есть». Она вернулась в приемную, присела на диван и набрала в поисковике имя нового подопечного – «пятьдесят шесть лет, женат, двое детей», судя по фото, совсем не Ален Делон. Света вздохнула. «Интересно, почему она так не пришла?» – мелькнула мысль, далеко, на втором плане, в узких просветах между размышлениями о Василии Николаевиче. Света посмотрела на экран телефона. Новых сообщений не было. «Ну да, конечно, это же спам», – вспомнила она и проверила нужную папку.
«31 июля 20… 9.37
это спам
Если не переиначивать любовь в ее изначальной, задуманной Создателем сути, становится очевидно, что она и есть единый, универсальный для каждого ключ к счастью, о котором грезит человечество на протяжении веков. Любовь – краеугольный камень мироздания. И Бог никого из нас не обделил. Нет той высшей несправедливости, причину которую мы пытаемся разгадать. Все начинается с сердцевины, а не с поверхностных слоев. Все начинается с любви. Дело даже не в том, к кому, а в самой способности ее испытывать.
Сегодня, перед тем как поехать в аэропорт, простояла в церкви дольше обычного. Чувство было такое особенное, словно Он слышит и понимает меня одну. Вокруг много людей, но Он как будто сфокусировал внимание только на мне и рассматривает меня близко-близко. Я как вкопанная стояла, только слезы текли сами собой. Казалось, они текут, потому что я переполнена изнутри. Словно там, внутри меня, свет. Он разрастается из маленького комочка в большое обжигающее солнце, которое вытесняет из меня все лишнее, даже слезы. Слезы капали бессчетно, мне их не жаль, потому что больше они не понадобятся мне)).
Я смотрела на икону Николая Чудотворца, глаза в глаза, и не могла отвести взгляда. Я молила об избавлении от печалей, о свете, о радости, о любви. Молила о том, чтобы ты был счастлив и храним. Молила, чтобы не было больше одиночества и страха. Чтобы не было больше жалости к себе, осталось лишь сострадание к другим. Чтобы та любовь, которая живет во мне, навсегда осталась чистой, кристальной, абсолютной, как величайшая из Божьих милостей, дарованных человеку.
Мне кажется, я прошла свой путь к счастью. Прошла достойно от начала до конца. Несмотря на боль, неудачи, несправедливость, я не усомнилась ни на секунду в том, что все это было нужно. Я верила в высший замысел своего пути, поэтому сносила всё. Всякую боль. Сносила и продолжала терпеть. Я, наконец, пришла к тому, чтобы посметь просить о счастье. Бесконечно радостном, бесконечно чистом! Я чиста перед Богом, а потому просила смело, без гордыни, без претензии. Просто знала, что могу вот так, прямо смотреть Чудотворцу в глаза, потому что я, как и он, создана по образу и подобию Божьему и сделала все, чтоб не предать этого дара. Я была уверена, что он слышит каждое мое слово. А я будто слышала в ответ его шепот – о том, что я умница и испытания мои закончены. Их не будет больше. Теперь будет счастье. Заслуженное, выстраданное, долгожданное.
Я верю в это! Верю так сильно, что отправляюсь к тебе без страха, без сожаления о том, что сделано, казалось бы, так опрометчиво. Спасибо тебе за то, что ты возник однажды и посмотрел с экрана пронзительно. Наверное, если бы не ты, то я никогда бы не осмелилась шагнуть в новую жизнь.
В моем маленьком чемодане для прошлого не нашлось места. Впереди взлетная полоса и небо, а потом другая жизнь, новая и обязательно счастливая! Уже совсем скоро…»
Света посмотрела на часы – пятый час. Может, она приходила в самый разгар суеты с задержанием и ее не пустили? Хотя какая теперь разница. Не пришла, ну и ладно. Она двинулась к выходу, по привычке обернувшись – ничего ли не забыла на диване. Вечно между мягких подушек затаивались мелочи из ее сумки. На пару мгновений взгляд задержался на плазменной панели телевизора. Диктор со скорбным лицом сообщал: «Срочная новость. Потерпел крушение пассажирский самолет, следовавший из N-ска в Москву. Трагедия произошла сегодня в тринадцать тридцать по московскому времени. Причины происшествия и количество жертв уточняются…»