Корнилов, по-видимому, так и понял. Во время Государственного совещания в своем поезде, стоявшем на Александровском вокзале, он вел конфиденциальные переговоры с рядом лиц, на которых мог рассчитывать в дальнейшем. Здесь побывали такие люди, как генерал М. Алексеев, промышленно-финансовые воротилы А. Путилов и А. Вышнеградский, кадетский лидер П. Милюков, черносотенец В. Пуришкевич и др. О чем шла речь? В разговоре с Алексеевым Корнилов будто бы предложил ему встать во главе «движения», как создателю «Союза офицеров» — сердцевины заговора. Если дело обстояло действительно так, то почти наверняка Корнилов рассчитывал получить от Алексеева отрицательный ответ: по преклонным годам, по личным качествам и по своему положению (он находился в отставке) Алексеев никак не годился на роль диктатора. II Алексеев действительно отказался.
Беседа с «деловыми людьми» — Путиловым и Вышнеградским — носила «меркантильный» характер: Корнилов просил денег на затеваемый им переворот. «Надо собрать офицеров, юнкеров, — говорил он, — Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить». Деньги были твердо обещаны. Побывал в поезде Корнилова и «сам» Милюков. Позднее он признал, что уже тогда ему стало ясно, что «момент открытого конфликта с правительством Керенского представлялся в уме Корнилова совершенно определившимся вплоть до заранее намеченной даты 27 августа». Корнилов, по словам Милюкова, просил политической поддержки со стороны кадетов, во Милюков якобы предупредил Корнилова против выступления «насильственного и кровавого характера». Есть, однако, данные о том, что Милюков не был вполне искренним. Еще перед Государственным совещанием на заседании ЦК кадетов Милюков говорил, что в назревающем конфликте между военным командованием и правительством нужно взять сторону военных. Он не исключал, правда, и «двуумвирата» (Керенский + Корнилов), но более склонялся к мысли, что лучшим вариантом будет власть без Керенского. Вполне можно допустить, что во время встречи с Корниловым в дни Государственного совещания Милюков обещал ему поддержку.
Можно предположить, что именно после Государственного совещания, по возвращении в Ставку, Корнилов принял важнейшее решение: начать прямую борьбу за диктаторство, в жертву которой могли быть принесены не только ненавистные ему большевики, лидеры «самочинных организаций», но при определенных обстоятельствах и «виляющий» Керенский. К сожалению, трудно документально подтвердить это решение, по оно становится вполне осязаемым в таком важном эпизоде, как предпринятое Ставкой форсирование переброски и сосредоточения воинских частей в пунктах, напрямую ведущих к Петрограду.
Это была старая, еще со времени командования Петроградским военным округом, идея Корнилова. Тогда, как мы помним, он (вместе с Гучковым) бился над осуществлением замысла ликвидации революционного гарнизона Петрограда. В конце концов родился «обходной» план. Поскольку в случае захвата немцами Риги могла возникнуть угроза Петрограду, по приказу Корнилова в штабе округа начали разрабатывать проект формирования отдельной Петроградской армии с включением в нее войск, расположенных в Финляндии, Кронштадте, районе Ревеля, и… Петроградского гарнизона. Это открывало путь для его переформирования.
Бывший тогда Верховным главнокомандующим М. Алексеев одобрил проект. Однако в начале мая Корнилов «убыл» в 8-ю армию, вскоре началась подготовка к наступлению на Юго-Западном фронте, и дело застопорилось. Но, став в конце июля Верховным, Корнилов вспомнил о своем апрельском плане. Теперь он приобретал для него, пожалуй, еще большее значение. Включив в проект пункт об изъятии Петроградского военного округа из ведения военного министра (так было еще с царских времен) и подчинении его Верховному главнокомандующему, можно было дать возможность Ставке стягивать в район Петрограда воинские части по собственному усмотрению, а в самом Петрограде устанавливать любой режим, вплоть до введения осадного положения.
Еще перед Государственным совещанием, 6 августа, Корнилов направил в Петроград «военмину» телеграмму, в которой просил в связи с предполагаемым наступлением немцев на северо-западном участке фронта подчинить Петроградский военный округ Ставке. Но, не дожидаясь ответа, он отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, а также Туземной дивизии генерала князя Д. Багратиона с Юго-Западного фронта в район Великие Луки — Невель — Новосокольники. Другим приказом, отданным в те же дни, с Северного фронта в район между Выборгом и Белоостровом должна была быть переброшена 5-я Кавказская дивизия из состава 1-го конного корпуса, которым командовал генерал князь В. Долгоруков.
Даже для начальника штаба Ставки генерала А. Лукомского приказ о переброске войск с Юго-Западного фронта был неожиданным и непонятным. Ведь Петроградская армия по первоначальным наметкам должна была формироваться главным образом из частей, расположенных в близлежащих к столице районах. Почему же вызываются войска с Юго-Западного фронта, из района Проскурова? И почему эти кавалерийские части концентрируются в районе Невель — Великие Луки — Новосокольники? Если уж они так необходимы в качестве подкреплений Северному фронту, то их лучше придвинуть ближе к фронту, а не держать в его глубоком тылу. Проницательный Лукомский заподозрил, что у Корнилова имеется какой-то другой расчет, о котором он не говорит, очевидно, не вполне доверяя даже своему начальнику штаба. Лукомский решился на откровенный разговор. И Корнилов, вернувшись с Государственного совещания, признал, что он действительно передвигает кавалерию с Юго-Западного фронта не столько по стратегическим, сколько по политическим соображениям. Он сказал, что, хотя проектирует создание особой Петроградской армии для обороны столицы, это предполагает и «очистку» города от «тыловых учреждений и запасных частей», вообще — целый ряд мер по «оздоровлению Петрограда».
«Оздоровление» же, в свою очередь, вполне может привести к «недоразумениям» (например, сказал Корнилов, есть сведения контрразведки о том, что к концу августа ожидается «выступление» большевиков), с которыми Временное правительство может не справиться. А между тем «пора с этим кончать. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался». Вот для этого и потребуются части, сосредоточиваемые теперь на путях, ведущих к Петрограду. Не исключено при этом, что после подавления «беспорядков» придется «оказать некоторое давление на правительство» и принять личное участие в создании новой, «твердой» власти. Теперь все становилось на свои места. Передвижение 3-го конного корпуса и Туземной дивизии к Петрограду перестало быть для Лукомско-го загадкой.
«Крымовская организация» еще до назначения Корнилова Верховным установила связи со Ставкой, с Главным комитетом «Союза офицеров армии и флота», и Крымов, естественно, должен был стать одной из ключевых фигур готовившегося переворота. Корнилов сказал Лукомскому, что руководство всей операцией будет поручено Крымову, так как он «не задумается перевешать весь состав Совета».
Пока части 3-го конного корпуса двигались в назначенный для них район, Крымов прибыл в Ставку. Он явно ждал здесь возвращения Корнилова с Государственного совещания и дальнейшего развития событий. Командир Туземной дивизии князь Багратион, так же как и Крымов, в 20-х числах августа прибыл в Ставку.
По некоторым данным, приблизительно 18 августа в Ставке происходило какое-то секретное совещание с участием Крымова и некоторых членов Главного комитета «Союза офицеров». В это время две дивизии 3 го конного корпуса — 1-я Донская и Уссурийская — соответственно уже находились близ Пскова и Великих Лук; Туземная дивизия, 22 августа переформированная в корпус, — в окрестностях станции Дно. Отсюда в эшелонах они должны были быть продвинуты на рубеж Царское Село — Гатчина — Красное Село, т. е. на расстояние прямого перехода к Петрограду.
19 августа Корнилов направил Керенскому и Савинкову новую телеграмму, в которой уже настаивал на передаче Петроградского округа Ставке и сформировании Петроградской особой армии «для защиты подступов к Петрограду».
Если для Корнилова и его окружения в Ставке Государственное совещание стало своего рода акселератором в ходе подготовки к решительному выступлению, то и в политическую линию Керенского оно тоже внесло коррективы. В общем она сдвинулась вправо. Керенский не мог не учитывать явного усиления правых сил, что требовало от него, если он хотел остаться в седле, определенных «контрлевых» демаршей. Проблема состояла только в том, чтобы нажим на левый фланг, и прежде всего удар по большевикам, на который он уже давно был готов, осуществился без каких-либо потерь лично для него: Керенский все-таки не мог не считаться с эсеро-меньшевистским ВЦИК, со многими лидерами его он был тесно связан. Короче говоря, новая атака против революции не должна была заходить так далеко, чтобы сам Керенский и керенщина в целом оказались под угрозой.
Когда уже после Государственного совещания Керенский получил от Корнилова новую телеграмму с требованием безотлагательного введения мер, изложенных в его «записке» от 10 августа, оттягивать решение дальше он уже не счел возможным. 17 августа, вернувшись в Петроград из Москвы, он вызвал Савинкова и сообщил ему, что принципиально согласен с «запиской» и потому даст поручение разработать соответствующий законопроект. Вместе с тем он выговорил Савинкову за то, что «контрреволюция подняла голову», и что он, Савинков, тоже виноват в этом, поскольку выдвижение Корнилова — это его рук дело. Керенский обвинял Савинкова в стремлении к власти за спиной Корнилова.
По мотор корниловского заговора был уже запущен. Ход событий явно способствовал замыслам Корнилова и корниловцев. Еще 18 августа немцы начали наступление на фронте 12-й армии, и утром 20 августа Рига была оставлена русскими войсками: предвидение Корнилова, высказанное им на Государственном совещании, сбылось Говорили, что Ставка намеренно пошла на это, чтобы, еще больше осложнив положение, развязать себе руки в контрреволюционных действиях. Трудно сказать со всей определенностью, по то, что потеря Риги явно играла на руку генералам, для которых политическ