ие интересы теперь преобладали над стратегическими, — это факт.
Между тем в Ставку поступали разведданные о возможности дальнейших операций немцев — на Ревель и даже непосредственно на Петроград. Они проникали в печать, сея панические слухи, подогревая контрреволюционные настроения. Распространялись сведения об ужасных взрывах на пороховых заводах и артиллерийских складах в Петрограде, Одессе, Казани. В Казани, например, было уничтожено 12 тыс. пулеметов. Потрясали сообщения о событиях в Особой армии, где разложившимися, анархиствующими солдатами были убиты потерявший в боях обе руки генерал К. Гиршфельд и правительственный комиссар Ф. Линде. Угроза развала, разгула анархии становилась все реальнее. Наступала ситуация, определяемая реакцией четкой формулой: «чем хуже, тем лучше». Чем хуже внутреннее положение, тем больше шансов у тех, кто требует установления «твердой власти» как единственного средства против «анархии», демагогически отождествляемой с демократией и революцией.
Корниловцы стремились предстать перед страной, прежде всего перед огромной обывательской массой, «партией порядка», противостоящей «партии развала», возглавляемой Керенским. 22 августа из Ставки на имя Керенского и Савинкова пошла новая телеграмма. Корнилов требовал «крутых мер» и немедленного подчинения ему Петроградского военного округа. Иначе, грозил он, будет поздно.
Таким образом, замысел Ставки определился. Она намеревалась осуществить переворот под прикрытием стратегической необходимости обороны Петрограда и с согласия… Временного правительства.
Между тем Керенский, располагая, вероятно, какими-то новыми тревожными данными из Ставки, все больше оказывался во власти подозрений. По свидетельству видевших его, в эти дни он находился в нервическом состоянии. Поэтесса З. Гиппиус, в доме которой он иногда бывал, нашла, что «впечатление он производил совершенно гнетущее. От него веяло состоянием большой растерянности и недоверия решительно во всем».
На 24 августа в Могилеве было запланировано совещание с целью обсуждения проекта нового положения о комиссарах и армейских комитетах.
На совещание должен был выехать управляющий военным министерством Б. Савинков (Филоненко уже находился в Ставке). Перед отъездом Керенский вновь пригласил Савинкова и дал ему поручение, которое касалось не частного вопроса — проекта о комиссарах и комитетах (этот вопрос уже фактически был решен), а всей проблемы своих взаимоотношений с Корниловым, Ставкой. Керенский наконец выразил согласие на включение частей Петроградского военного округа в состав формируемой Петроградской армии и подчинение его таким образом Главковерху, но с одной важной оговоркой: из округа выделяется сам Петроград, который по-прежнему останется в ведении военного министра (иначе нас здесь «скушают», сказал Керенский). На тот случай, если в соответствии с имеющимися сведениями в городе в конце августа произойдет повое «выступление большевиков», Савинков должен был «испросить» у Ставки кавалерийские части для проведения в жизнь военного положения и разгрома большевиков. По этим инструкциям выходило, что намерения Керенского и Корнилова в значительной степени совпали, ведь Корнилов, как мы знаем, уже отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса, Туземной дивизии и других частей поближе к Петрограду. Более того, они уже начали движение к нему. По, идя навстречу Корнилову в важнейшем вопросе подвода фронтовых войск к революционной столице, Керенский выставил своп условия: чтобы особо подозрительный для него Главный комитет «Союза офицеров» был «выведен» из Ставки. Для проведения этого второго пункта, точнее, для предварительного негласного расследования деятельности «Союза офицеров» с Савинковым и сопровождавшим его помощником военного министра (шурином Керенского) В. Барановским выехал начальник контрразведки Миронов.
23 августа они прибыли в Ставку. Тут же из Ставки были удалены Завойко и некий профессор Яковлев, разрабатывавший здесь аграрную и продовольственную программы. Совещание о комиссарах и комитетах в общем но очень интересовало как Корнилова, так и Савинкова. В присутствии только высших чинов Ставки (генералов Л. Лукомского, И. Романовского и др.), а то и с глазу на глаз они договаривались о совместных действиях.
Довольно быстро договорились о выделении Петрограда и его окрестностей (так называемого Петроградского военного губернаторства) из пределов Петроградского военного округа, который передавался в подчинение Ставки. Какой был смысл Корнилову возражать против этого, если в Петроград, пусть подчиненный военному министру, вводились его, корниловские войска? Далее Савинков в соответствии с поручениями Керенского заявил: поскольку у правительства существует опасение, что при введении в действие законопроектов, основанных на корниловской «записке», могут возникнуть «серьезные осложнения», усугубленные ожидаемым в конце августа «выступлением большевиков», то необходимо принять соответствующие меры. Правительство просит поэтому отдать распоряжение, чтобы 3-й конный корпус и другие части были «подтянуты» к столице. В случае если большевиков поддержат Советы рабочих и солдатских депутатов, говорил Савинков, придется действовать и против них. При этом, подчеркнул он, «действия должны быть самые решительные и беспощадные», на что получил ответ Корнилова, что «иных действий он не понимает и что инструкции будут даны соответствующие». В. Барановский тут же поддержал Савинкова и Корнилова. «Конечно, — сказал он, — необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы почувствовала вся Россия». Окончательно договорились так: когда войска будут подтянуты к Петрограду (приблизительно 27–28 августа), Корнилов телеграфно сообщит об этом Савинкову, и Петроградское военное губернаторство должно быть объявлено на военном положении. Все, таким образом, вращалось вокруг предполагаемого «выступления большевиков». На нем строились все расчеты.
Савинков затем передал личную просьбу, даже требование Керенского — не вводить в Петроград «Дикую», дивизию, так как «неудобно», чтобы «русские дела» решали «инородцы», и, самое главное, не ставить во главе 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, поскольку, как сказал Савинков, с его именем связываются такие побуждения, которыми он, может быть, и не руководствуется. Это означало, что Крымову, как подозреваемому в монархизме, выражается персональное недоверие. Любопытный, примечательный факт, особенно для историков, отводящих важную роль в событиях 1917 г. некоему «масонскому сообществу». По имеющимся данным, масонами были как Керенский, так и Крымов; и казалось бы, между ними должно было существовать полное взаимопонимание. На деле было иначе…
Не все, однако, в ходе бесед Савинкова с Корниловым шло гладко. Сказывались обоюдные недоверие и подозрения. В разговоре «с глазу на глаз» Савинков упорно добивался от Корнилова заверений в полной лояльности Керенскому, на что получал довольно резкие ответы. Керенскому, прямо говорил Корнилов, я больше не верю, необходимо изменить состав правительства таким образом, чтобы из него были изгнаны «социалисты», да и роль самого Керенского, вероятно, уменьшена. Савинков соглашался с тем, что из состава правительства действительно должны быть удалены социалисты, по без Керенского правительство пока невозможно. На этом как будто бы поладили. Корнилов заверил Савинкова, что Кс-рен-ский получит его полную поддержку, если решительно встанет на путь создания «твердой власти». В общем договорились и по вопросу о «высылке» из Могилева Главного комитета «Союза офицеров». Однако откомандировать в Петроград нескольких офицеров — его членов — Корнилов решительно отказался, пригрозив даже арестом Миронова.
24 августа Савинков уехал из Могилева. Несомненно, в Ставке должны были ликовать. Ведь несмотря на некоторые оговорки и условия (устранение Крымова, «ликвидация» Главного комитета «Союза офицеров» и др.), Керенский, по существу, не только санкционировал действия Ставки, уже двинувшей войска к Петрограду, но и как бы легализовал их. Это был почти невероятный подарок. Генералу А. Лукомскому показалось даже, что тут какой-то подвох, «подкоп». Он поделился своими сомнениями с Корниловым, заметив, что предложения, переданные Савинковым, выглядят так, словно в Петрограде хорошо осведомлены о намерениях Ставки и провоцируют ее. Однако пребывавший в эйфории Корнилов отвел эти подозрения. По его мнению, получилось долгожданное совпадение намерений правительства и Ставки; что же касается Крымова, то Керенский и Савинков просто боятся, чтобы он «не повесил лишних 20–30 человек».
В общем, в Ставке и Главном комитете потирали руки. Немедленно вернулся Завойко. В тесном кругу начались совещания, на которых прикидывали будущую форму правления. Решили создать «Совет народной обороны», обладающий всей полнотой власти. Во главе, конечно, Корнилов, его помощник — Керенский, другие члены — генерал Алексеев, адмирал Колчак, Савинков, Филоненко. В исполнительный орган — правительство — намечали широкое представительство: от бывших царских министров — «либералов» М. Покровского и П. Игнатьева до… Г. Плеханова. Не забыли, конечно, и «своих» — Завойко в др. В общем замышляли «надпартийное» правительство под диктаторской рукой генерала Корнилова. Впрочем, для окончательного решения этого вопроса решили пригласить в Ставку таких «общественных деятелей», как М. Родзянко, П. Милюков, В. Маклаков и др.
Тем временем, пока Савинков и Филоненко добивались урегулирования отношений Керенского и Корнилова и, казалось, уже добились этого урегулирования, договорившись о совместных действиях, скрытая линия подготовки заговора развертывалась своим чередом.
Члены Главного комитета офицерского «союза» Л. Новосильцев, В. Сидорин, В. Пронин, Роженко, К. Сахаров, Д. Лебедев и др. активизировали свою деятельность. Эти люди, как мы уже знаем, имели прямые связи с петроградским «Республиканским центром», его военным отделом, «крымовской организацией» и другими прокорниловскими военными организациями.