Демократическое совещание, в котором приняли участие и большевики, открылось 14 сентября в Александрийском театре. На нем присутствовали 1198 делегатов, из них 532 эсера, 305 меньшевиков, 55 народных социалистов, 17 «беспартийных социалистов» и только 4 кадета. Большевиков насчитывалось 134. Главный вопрос, на который совещание должно было ответить, точно сформулировал меньшевик М. Либер: «Нам надо будет выбрать: или провозгласить власть Советов, или открыто сказать, что мы стоим за коалицию, стоящую на более широкой базе», т. е. за коалицию если не с кадетами, то с другими буржуазными, или, как тогда говорили, «цензовыми», элементами.
Однако в рядах меньшевиков и эсеров и близких им представителей из различных демократических организаций уже царил глубокий раскол, вызванный последствиями корниловщины и сознанием того, что почва уходит у них из-под ног. Он в полной мере проявился при голосовании резолюций о власти по фракциям и на совместных заседаниях. Результаты общего голосования, проведенного 19 сентября, оказались парадоксальными. За коалицию с «цензовыми» элементами в принципе высказались 766 делегатов, против — 688, воздержались — 38. Затем голосовались две поправки к резолюции. Первая: из коалиции исключаются кадеты, замешанные в корниловском мятеже; и вторая: из коалиции исключается кадетская партия вообще. Обе поправки были приняты. Когда же на голосование поставили резолюцию с обеими поправками, результаты оказались следующими: против нее проголосовали 813 человек, за — 183 и воздержались — 80. Против на сей раз голосовали 688 ее противников, выявившихся при первом голосовании (без поправок), плюс сторонники коалиции с кадетами, так как одни «цензовые» элементы (без кадетов) их не удовлетворяли.
Демократическое совещание зашло в тупик. Тогда была предпринята попытка провести нужную резолюцию, признающую коалицию «направо» путем верхушечных комбинаций. 20 сентября состоялось совместное заседание президиума Демократического совещания, ЦК социалистических партий и представителей крупнейших делегаций. Однако и здесь 60 голосами против 50 была принята резолюция о создании «однородной социалистической власти», т. е. без кадетов. Зато на этом же заседании было принято решение о выделении из состава Демократического совещания так называемого Предпарламента — Временного совета Российской республики. И тут в результате закулисных маневров меньшевиков и эсеров в полном противоречии с резолюцией о создании однородного социалистического правительства 56 голосами против 48 было буквально протащено предложение о пополнении Предпарламента буржуазными («цензовыми») элементами.
Вслед за тем меньшевистско-эсеровские сторонники коалиции с буржуазией одержали еще одну победу. Было принята резолюция, в соответствии с которой Предпарламент не создавал правительство, а мог лишь содействовать его созданию. Следовательно, ответственность правительства перед Предпарламентом сводилась на нет. Таким образом, Предпарламент превращался в пустую говорильню, а у Керенского, после разгрома корниловщины стремившегося во что бы то ни стало освободиться от «давления» слева, полностью развязывались руки. Дальнейшее было, как говорится, делом техники. 25 сентября в окончательном виде было сформировано третье коалиционное Временное правительство, в которое наряду с социалистами (меньшевиками и эсерами) вошли и… кадеты, те самые кадеты, чья политическая деятельность после корниловского путча, казалось, начала клониться к закату.
Круг замкнулся. Керенщина, уже затрещавшая под ударом корниловщины, была спасена и восстановлена усилиями меньшевиков и эсеров, на сей раз с помощью Демократического совещания и Предпарламента. Пять месяцев, начиная с мая 1917 г., когда было создано первое коалиционное правительство, эта политическая система, основанная на коалиции меньшевиков и эсеров с кадетами, стопорила революцию, оттягивая решение острейших проблем, стоявших перед страной, «на поток» (официально — до созыва Учредительного собрания). Непринятие радикальных решений, а уклонение от них — таким было ее политическое кредо.
Но положение ухудшалось буквально с каждым днем. В середине сентября Ленин констатировал, что стране грозит катастрофа. «Катастрофа невиданных размеров и голод грозят неминуемо… — писал он. — Неимоверное количество резолюций принято и партиями и Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, — резолюций, в которых признается, что катастрофа неминуема, что она надвигается совсем близко, что необходима отчаянная борьба с ней, необходимы «героические усилия» народа для предотвращения гибели и так далее.
Все это говорят. Все это признают. Все это решили.
И ничего не делается…
Мы приближаемся к краху все быстрее и быстрее, ибо война не ждет, и создаваемое ею расстройство всех сторон народной жизни все усиливается»{33}.
В. И. Ленин писал, что только государство способно преодолеть надвигающуюся катастрофу. Но все дело заключается в том, в чьих интересах будет действовать государство. «Либо в интересах помещиков и капиталистов; тогда мы получаем не революционно-демократическое, а реакционно-бюрократическое государство… либо в интересах революционной демократии; тогда это и есть шаг к социализму… Середины пет, — считал В. II. Ленин. — И в этом основное противоречие нашей революции»{34}.
Между тем основной смысл существования керенщины как раз и состоял в поисках этой практически уже нереальной «середины». Были ли эти поиски следствием политической слепоты Керенского и тех, кто цеплялся за него и поддерживал его? Сознавали ли они после июльских дней и после корниловщины, что общественная атмосфера накалена до предела и что политическая балансировка в такой атмосфере — опасная, чреватая непредвиденными последствиями игра? Нельзя допустить, чтобы полностью не сознавали. Но их расчеты можно, вероятно, определить старой столыпинской формулой, формулой почти всех «верхов», правящих в периоды глубоких общественных трансформаций: «сначала успокоение — потом реформы».
В сущности, они надеялись на то, что революционный дух народа раньше или позже испарится, сойдет на пет. Такие «институты», как Демократическое совещание и Предпарламент, как раз и призваны были содействовать этому. Соглашательские «Известия» как-то назвали Советы «временными бараками», из которых «демократия» в дальнейшем должна будет переселиться в «каменные здания нового строя». Предпарламент, по мысли строителей будущих «каменных зданий», и должен был стать одной из рабочих площадок для них. В. И. Ленин до конца обнажил суть «предпарламентского маневра» соглашателей. «Единственное назначение предпарламента, — писал он, — надуть массы, обмануть рабочих и крестьян, отвлечь их от новой растущей революции, засорить глаза угнетенных классов новым нарядом для старой, уже испытанной, истрепанной, истасканной «коалиции» с буржуазией…»{35}
Исходя из этого, Ленин приходил к выводу, что большевистская партия не должна питать никаких иллюзий в отношении Демократического совещания и Предпарламента. Они не могут и не хотят создать власть, способную вывести страну из тупика, отвратить грозящую катастрофу на путях смелых, радикальных преобразований, удовлетворяющих жизненные интересы большинства населения страны — рабочих, крестьян, солдат. Решение вопроса о такой власти, писал В. И. Ленин, лежит вне Предпарламента, лежит «в рабочих кварталах Питера и Москвы»{36}. Еще в дни работы Демократического совещания В. И. Ленин критиковал позицию руководства большевистской фракции совещания (Л. Каменев и др.), которое считало, что участием в совещании и давлением на него все же можно добиться создания революционно-демократической власти.
В. И. Ленин призывал больше не тратить времени на пустые словопрения, а сосредоточить усилия на работе в массе рабочих и солдат, ибо «там нерв жизни, там источник спасения революции»{37}. В 20-х числах сентября В. И. Ленин вообще пришел к выводу, что участие большевиков в Демократическом совещании и в Предпарламенте — ошибка. «Надо бойкотировать предпарламент, — утверждал Ленин. — Надо уйти в Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уйти в профессиональные союзы, уйти вообще к массам. Надо их звать на борьбу»{38}.
Глубокой верой в революционные массы, в их творческий, созидательный дух были проникнуты эти слова. Все партии и политические группы без исключения, начиная с меньшевиков и эсеров и кончая кадетами и корниловцами, стремились найти выход из надвигающейся катастрофы помимо народа, в обход народа, на путях верхушечных заговоров и путчей (кадеты, корниловцы) или верхушечных же политических манипуляций (меньшевики, эсеры). В основе этого лежали неверие в парод, страх перед пародом. Только большевики видели выход из глубоко поразившего страну кризиса в самодеятельности народа, в привлечении народа, в опоре на народ. Здесь находился глубокий источник того радикализма, без которого избежать грозящей катастрофы уже было невозможно. Требовался решительный «взмах исторической метлы…». И В. И. Ленин сделал вывод: партия должна начать подготовку к вооруженному восстанию. В статье «Большевики должны взять власть» он писал: «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять власть в свои руки… Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание… завоевание власти, свержение правительства»{39}.
Такой тактический попорот далеко не сразу нашел полное понимание и поддержку в большевистском руководстве. Иллюзии, связанные с Демократическим совещанием, Предпарламентом, предстоящим II съездом Советов, продолжали жить. Ленинские письма о необходимости восстания иногда вообще оставались без ответа, из других вычеркивались указания на такие ошибки, как решение большевиков участвовать в работе Предпарламента, их готовность предоставить меньшевикам места в президиуме Петроградского Совета, уже ставшем большевистским.