нему невозможен. Пошли к Дыбенко, который встретил членов комиссии «холодно, но не враждебно». Объяснили ему, что «корниловское дело» имеет теперь огромный исторический интерес, но оно не систематизировано и не закрыто. Чтобы «привести его в порядок», составить «заключение» и закончить переписку, нужно получить материалы. И Дыбенко разрешил: поверил военным юристам. Через некоторое время в той же солдатской шипели снова объявился Чунихин, забрал бланки и исчез.
Приблизительно в середине ноября Раупах, по всем данным державший прямую связь с Корниловым, заявил Украинцеву, что кто-то из них должен ехать в Ставку и в Быхов, чтобы передать новые бланки для арестованных: другого пути на сей раз не было. Поехал Украинцев. Сначала он побывал у Духонина, откровенно рассказав ему, что привез бланки для передачи в Быхов на случай освобождения все еще находившихся там Корнилова, Деникина, Лукомского, Романовского и Маркова. Духонин тут же распорядился предоставить Украинцеву автомобиль. На другой день он был в Быхове. Передавая бланки Корнилову, Украинцев спросил его, куда он и другие генералы предполагают уходить. Корнилов прямо ответил: на Доп.
Возможно, в сложившейся обстановке «быховские узники» могли бы покинуть свою «тюрьму» и без «липовых документов», но тут все-таки имелся риск. С ними же коменданту Быхова подполковнику Текинского полка Эрхардту было легче убедить солдат охраны в полной «законности» освобождения корниловцев…
Описанная выше встреча Украинцева с Корниловым состоялась, вероятно, 15–16 ноября или около того. Но приближение революционных войск советского Главковерха Крыленко спутало последние карты «быховцев». Ранним утром 19 ноября в Быхов из Могилева неожиданно прибыл полковник П. Кусонский и доложил Корнилову: «Через 4 часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов». По существу, это было последнее распоряжение Духонина.
Корнилов тут же вызвал подполковника Эрхардта и коротко приказал ему: «Немедленно освободите генералов. Текинцам изготовиться к выступлению к 12 часам ночи. Я иду с полком».
Начальник внешней охраны прапорщик Гришин в присутствии Эрхардта заявил солдатам, что Лукомский, Деникин, Марков и Романовский освобождаются по распоряжению Чрезвычайной следственной комиссии. Вся четверка направилась на квартиру к подполковнику Эрхардту, где все переоделись и как могли изменили свой внешний вид. Лукомский превратился в «немецкого колониста», Романовский сменил генеральские погоны на прапорщические, а Марков стал солдатом, уволенным и едущим домой. Деникин преобразился в «польского помещика». Всем были вручены фальшивые документы, полученные в штабе Польского корпуса. Затем решили разделиться. Романовский и Марков уехали на паровозе (вместе с Кусонским) в Киев. Лукомский также поездом направился на Смоленск. Последним из четверки отбыл Деникин, имевший документы на имя помощника начальника перевязочного пункта А. Домбровского. Его путь лежал на Харьков. Здесь через несколько дней он случайно встретился с Романовским и Марковым, и они вместе добрались до Новочеркасска. Сложнее оказался путь у Лукомского. В Быхове остался один Корнилов.
В первом часу ночи на 20 ноября в караульное помещение, где находились солдаты Георгиевского батальона — внешней охраны «быховской тюрьмы», явились офицеры караула прапорщик Гришин и капитан Попов. Гришин сказал, что по постановлению Чрезвычайной следственной комиссии генерал Корнилов освобождается и что все «бумаги» об этом они с Поповым видели сами и за их достоверность «ручаются головой». Тут же сняли часовых. Через некоторое время в «караулку» в сопровождении текинских офицеров пришел Корнилов, Он был в папахе, одет по-походному. По воспоминаниям «быховца» полковника С. Ряснянского, Корнилов обратился к солдатам с короткой речью. В ней он, между прочим, сказал, что направляется на Дон, где будет ожидать «справедливого суда, который выяснит его отношение к Керенскому». «Одно знаю, — говорил Корнилов, — что его бог наказал и еще накажет…» Прощальная речь была «подкреплена» двумя тысячами рублей, которые Корнилов, если верить А. Деникину, передал солдатам «в награду».
Три эскадрона текинцев уже стояли, готовые двинуться в путь. Четвертый, под командованием командира полка полковника Н. Кюгельхена, должен был выйти из Могилева и присоединиться уже за Быховом. Была светлая, морозная ночь. Полная тишина. Корнилову подвели коня, он легко вскочил в седло, снял шапку, широко перекрестился и дал знак к движению. Вытянувшаяся темной качающейся лентой вереница всадников спустилась к Днепру, перешла мост и рысью двинулась на юг…
Спешно и скрытно направив ранним утром 19 ноября полковника Кусопского в Быхов, Духонин, может быть, спас жизнь Корнилову и другим «быховским» генералам. Но они, воспользовавшись прибытием Кусопского и срочно покинув Быхов, по существу, обрекли Духонина. Говорят, что, дав указание об уходе «быховцев», он якобы сказал: «Этим распоряжением я подписал себе смертный приговор». Вообще, как только стало очевидно, что Могилев будет взят войсками Н. Крыленко, Духонина практически покинули все. Общеармейский комитет самораспустился и рассеялся. «Комиссарверх» В. Станкевич уехал в Киев. Генерал-квартирмейстер К. Дитерихс скрылся где-то в Могилеве. С Духониным осталась только жена. Впрочем, в этом смысле судьбу Духонина разделят и другие. «Отыгранные карты» безжалостно отбрасываются в сторону политиканами, готовыми и дальше продолжать политическую игру. На поверхность всплывали какие-то проходимцы. По-видимому, в ставочной типографии был отпечатан «Манифест Митрофана Грозного». В нем сообщалось, что с согласия Духонина «Военный Совет» избрал… нового царя, некоего Митрофана Михайловича, который беспощадными мерами спасет Россию…
В 9 часов вечера 19 ноября, когда Корнилов был еще в «Быхове, находившийся в Витебске Крыленко отдал прййаз о немедленной отправке эшелонов с революционными войсками в Могилев. Первыми в город наутро вступили отряды В. Сахарова и матросы С. Павлова. Перед губернаторским дворцом, в котором размещалась Ставка, скапливалась солдатская масса. Ввиду ее явно возбужденного состояния решено было перевести Духонина в поезд Крыленко, уже стоявший на станции. Но толпа двинулась вслед. Тем не менее Духонин был благополучно доставлен в поезд. Через некоторое время Крыленко и поручик В. Шиеур направились в Ставку, чтобы принять там дела. Духонин ехать отказался, заявив, что здесь, в поезде, он чувствует себя в большей безопасности.
А по городу уже разнеслась молва о бегстве Корнилова и о том, что под Жлобином уже идет бой с ушедшими из Быхова ударниками. На станции вокруг поезда Крыленко забурлила толпа солдат и матросов. Взобравшись на площадку вагона, какой-то человек в матросской форме хрипло и надсадно кричал: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов тоже… Всех выпускают, но этот-то (т. е. Духонин. — Г. И.) не должен уйти!»
Как только Крыленко, находившемуся в Ставке, донесли, что толпа на станции требует выдачи Духонина, он, Шнеур и еще один офицер бросились в машину и выехали на станцию. Они успели: Духонин еще находился в поезде. Крыленко пробился к своему вагону, поднялся на площадку и начал говорить. Он просил собравшихся не пятнать себя самосудной расправой, уверял, что Духонин будет отправлен в Петроград, где предстанет перед судом, наконец, прямо заявил, что только через его труп кому-либо удастся «дотронуться до Духонина». Казалось, что горячее обращение Крыленко сделало свое дело. Толпа постепенно стихала. Кто-то еще требовал, чтобы Духонина хотя бы вывели на площадку, показав, что он здесь, но Крыленко решительно отверг эти требования. Тогда кто-то закричал: дайте хотя бы духонинские погоны, пусть отряд, идущий под Жлобин в бой с ударниками, знает, что сам Духонин в надежных руках. Крыленко и генерал С. Одинцов, приехавший с ним из Петрограда для приема дел Ставки, решили, что выполнение этой просьбы может окончательно разрядить обстановку. Вошли в купе к Духонину, попросили у него погоны «для спасения жизни». По свидетельству С. Одинцова, он отказался. Тогда Одинцов сделал это сам, Духонин не сопротивлялся. Когда погоны были отданы стоявшим у вагона солдатам, уже поредевшая толпа разошлась.
Примерно через полчаса Крыленко и Одинцов решили возвратиться в Ставку. Одинцов зашел к Духонину и в ответ на просьбу не оставлять его одного дал слово, что очень скоро вернется и будет сопровождать его до Петрограда. Когда Крыленко и Одинцов вышли на площадку, они увидели, что у вагона снова собралась толпа. Снова Крыленко и вышедший комиссар отряда С. Рошаль начали уговаривать ее разойтись. Крыленко позднее рассказал, что на этот раз его удивило спокойствие обступивших вагон, их готовность прислушаться. По-видимому, это была уловка. С противоположной стороны на площадку вагона ворвалась группа солдат и матросов. Крыленко, Одинцова и Рошаля отбросили в сторону. Через несколько минут все было кончено. Труп Духонина был выброшен из вагона на поднятые вверх штыки…
В тот же день Крыленко издал обращение к солдатам об овладении Ставкой. В нем говорилось: «Не могу умолчать о печальном акте самосуда над бывшим главковерхом генералом Духониным, — народная ненависть слишком накипела, несмотря на все попытки спасти его, он был вырван из вагона на станции Могилев и убит. Причиной этому послужило, накануне падения Ставки, бегство генерала Корнилова… С самым строгим осуждением следует отнестись к подобным актам; будьте достойны завоеванной свободы, не пятнайте власти народа. Революционный народ грозен в борьбе, но должен быть мягок после победы». Увы, не всегда эти призывы находили отклик. Гражданская война разгоралась, ценность человеческой жизни катастрофически падала. Появилось много расхожих выражений, обозначающих расстрел, «высшую меру». Пожалуй, одним из первых было «отправить в штаб к Духонину»…