В своих письмах генералу Алексееву (20 и 25 мая 1918 г.) о своевременности «ведения борьбы не только против большевиков, но и за монархию» писал находившийся в Ростове-на-Дону бывший председатель Союза офицеров полковник Новосильцев: «Существуют слухи, что немцы дадут России конституционную монархию, нам нужно это предупредить… Лозунг Учредительного Собрания устарел… Необходимо отказаться от лозунга Учредительного Собрания; объявить нужно более определенно, что Добровольческая Армия стоит за монархию».
Еще один проект был предложен находившейся в Берлине Русской монархической лигой во главе с В. И. Гурко. О содержании проекта на заседании Особого Совещания докладывал 12 октября 1918 г. генерал Санников. Согласно разработанному лигой проекту Конституции, в России должна была установиться конституционная монархия. Престол должен был занять также Цесаревич Алексей Николаевич Романов. Представительная власть осуществлялась бы Государственным Советом и Государственной Думой, но за Госсоветом сохранить законосовещательные функции, тогда как Дума непосредственно участвовала бы в разработке законов. Кроме того, вводилось бы и «ответственное перед Думой министерство». Проект хотя и был поддержан Францией и Англией, но Особое Совещание ограничилось лишь «принятием его к сведению». Политические позиции «внепартийной военной диктатуры», заявленные Деникиным в самом начале 2-го Кубанского похода, оставались прежними (4).
Говоря о «киевских монархистах» в военной среде, нельзя не отметить и фактов согласования своих назначений на те или иные должности с руководством Добрармии. Келлер запрашивал Деникина о согласии на занятие должности командующего Северной армией, Иванов принял командование Южной армией с согласия Алексеева. Если исключить республиканские настроения в командовании Добрармии, то вполне вероятно, что согласование назначений Келлера и Иванова было не «пустой формальностью» и не «красивым жестом», а решением, связанным с возможностью провозгласить монархические лозунги там, где это возможно сделать с наименьшими политическими осложнениями (то есть на гетманской Украине и на Дону). Действуя аналогично на «республиканской» Кубани или в Ставрополье, заявить о «монархизме» было бы сложнее.
Но и в Киеве среди монархистов не было единства. Группа Шульгина, не отвергая монархического «знамени», считала возможным его открытие только при «союзнической», а не «германской поддержке». Об этом недвусмысленно писал Шульгин вице-адмиралу Колчаку в частном письме 8 июня 1918 г. Примечательно, что Шульгин ссылался на их прежнее знакомство еще в Петрограде летом 1917 г. (в Республиканском Центре) и называл Колчака «главой Правительства» (вероятно, считая таковым участие Колчака в то время в кабинете Хорвата), которое «объявило беспощадную войну большевикам» и «стремится к воссозданию России… рука об руку с союзниками». Шульгин объяснял будущему Верховному Правителю России политическое credo своей киевской группы и ее принципиальные отличия от других монархических объединений: «Наша группа непоколебимо стоит на союзнической ориентации, но с одной оговоркой: мы все монархисты. Мы считаем восстановление монархии немецкими руками великим несчастьем для России, но тем не менее, если этот монарх будет законный, т. е. вступит на Престол в законном порядке наследования, мы против него идти не можем и должны будем остаться нейтральными». Тем самым принципы легитимизма ставились все же выше принципов «верности союзникам».
Развернутое идеологическое обоснование необходимости восстановления монархии проводилось в сборнике «Монархист», изданном в Ростове-на-Дону осенью 1918 г. Открывавшийся статьями с достаточно красноречивыми названиями: «России необходима монархия», «Нет Царя – нет Великой России», сборник содержал многочисленные цитаты из южнорусской и украинской прессы, отклики на известия о гибели Государя Императора, а также программные положения нового общественно-политического Союза спасения России (название, по существу, отвергало распространенное в конце 1917 г. наименование общественно-политических союзов «защиты Родины и свободы» или «защиты революции»). В преамбуле его программы отмечалось, что Союз «в непродолжительном времени откроет действия в г. Новочеркасске, Ростове-на-Дону, Киеве и Одессе и войдет в связь с почти однородными организациями Московский Блок и Петроградский Блок (вероятно, имелись в виду структуры Правого Центра. – В.Ц.). Первыми пунктами значились программные положения, составлявшие, по существу, основу идеологических позиций Белого движения: «единство, неделимость, могущество и независимость России», «национальное и культурное единство русского народа», «восстановление армии, сильной своей дисциплиной, сознанием долга и любовью к Родине».
Программный пункт Союза Спасения в отношении формы правления сводился к следующему: «конституционная монархия», «династия Романовых», «народное представительство по двухпалатной системе», «министерство, ответственное перед народным представительством, но без парламентарного режима». Государственное устройство предполагалось также изменить: «Для упрочения единства России и для удобства управления необходимо новое административное деление, причем необходимо руководствоваться географическими условиями» и «пространство всех губерний, уездов и прочих административных подразделений должно быть значительно уменьшено». Политику в области народного образования следовало строить на основе «воспитания в религиозно-нравственном и патриотическом духе», а решение «национального вопроса» учитывало бы «равноправие всех народностей, вошедших в состав России» и «свободное развитие национальной культуры этих народностей». Экономическая и социальная политика предусматривала значительное воздействие со стороны государства, а общий курс аграрно-крестьянской политики предусматривал продолжение осуществления реформ П. А. Столыпина.
Программа не указывала ни одной фамилии будущего руководства, но, возможно предположить, что в него вошли бы представители групп, связанных с Родзянко, Шульгиным, Б. Сувориным и, возможно, киевскими монархистами. «В Союз не будут допущены погубившие Россию Милюковы, Керенские, Гучковы и компания» – эта фраза говорила о многом. В любом случае монархический принцип предполагал восстановление статуса Дома Романовых, независимо даже от их собственных политических позиций и намерений.
Идея «возглавления» представителем Дома Романовых Белого движения оставалась востребованной на протяжении всей гражданской войны. Исключая находившихся в «безвестии» членов Семьи Николая II, наиболее популярной и перспективной в этой роли фигурой представлялся Великий Князь Николай Николаевич. Во время работы Ясского Совещания Н.В. Савич (его поддерживали также А. В. Кривошеин и В. И. Гурко) выражал уверенность в непременном успехе Белого движения, если должность Верховного Главнокомандующего будет вверена именно ему.
Из южнорусской военно-политической «элиты» кроме Савича и Гурко возможность приглашения Великого Князя поддерживали также не участвовавшие в работе Ясского Совещания генералы Драгомиров и Лукомский, единственный тогда «царский» министр в составе белых правительств – С.Д. Сазонов, большинство членов Совета Государственного Объединения России. Еще до Ясского Совещания о своей готовности незамедлительно признать власть Верховного Главнокомандующего в том случае, если бы эту должность занял Великий Князь, заявил гетман Скоропадский (он также заявлял о своей несомненной готовности подчиниться «законному монарху», правда, при условии сохранения «государственной автономии Украины»). При этом сторонники Великого Князя считали, что Николай Николаевич может быть только Верховным Главнокомандующим, но не Верховным (Державным) Вождем, каковым согласно законодательству о Престолонаследии может являться только представитель Императорской Фамилии.
При обсуждении кандидатуры Великого Князя учитывалась, очевидно, и его позиция в февральско-мартовские дни 1917 г., когда в качестве Командующего Кавказским фронтом Николай Николаевич, соглашаясь с необходимостью отречения Государя, подчеркивал свою лояльность в отношении к «общественности», стремление к сотрудничеству с политической «элитой», а принимая должность Верховного Главнокомандующего, заявлял о поддержке правительства Львова. Кроме того, Великий Князь был бездетен и не мог претендовать на статус продолжателя Династии. В то же время он был «старшим» в Доме Романовых, что повышало его авторитет в спорных вопросах Престолонаследия (5).
Сам же Великий Князь Николай Николаевич, проживавший вместе со Вдовствующей Императрицей Марией Феодоровной под охраной особой офицерской роты из состава Добрармии в Крыму, в Дюльбере, заявил на страницах «Вечернего Времени» о возможности своего участия в Белом движении лишь «при создании русской армии, которой служил всю жизнь». «Занимая всегда только военные посты, он никогда не стремился к государственной власти, тем более не думает о ней и теперь…» В том же интервью он подчеркнул: «Единоличная власть вполне допустима, как переходная ступень к новому парламентскому строю, но полная реставрация, то есть восстановление самодержавия, послужила бы источником новых потрясений. Нельзя поворачивать колесо истории. Россия уже пережила период абсолютизма и к нему не вернется…» Можно заметить в этом сходство политической позиции Великого Князя со взглядами руководства Добровольческой армии. Известна его переписка с генералом Алексеевым летом 1918 г.: в письме генералу Николай Николаевич заметил, что «на предложение встать во главе войск он может «ответить утвердительно лишь в том случае, если это предложение будет отвечать желаниям широкого национального объединения, а не какой-либо отдельной партии». «Если меня призовет Добровольческая армия, – просил он передать посланцу генерала Алексеева, – но против меня будет Сибирская армия, то на братоубийственную борьбу из-за своей личности я не пойду». Это опасение Великого Князя не следует считать преувеличенным. В Сибири в 1918 г. монархические настроения были гораздо слабее, чем на Юге России, из-за чего могли произойти конфликты внутри антибольшевистского фронта (хотя, разумеется, не военные).