Внимание российских политиков и дипломатов в то же время, летом – осенью 1919 г., было сосредоточено и на проблемах ВСЮР. Восточный фронт после неудачного весеннего наступления занимал уже меньше внимания. В разгар наступления на Москву и боев под Орлом в октябре 1919 г. преемник Набокова на посту поверенного в делах Е.В. Саблин (бывший первый секретарь российского посольства в Тегеране) телеграфировал Сазонову о своих переговорах с генералом Бриггсом, бывшим военным представителем при Ставке Главкома ВСЮР, состоявшихся 10 октября 1919 г. Бриггс отмечал заметный рост симпатий «английского общественного мнения и некоторых правительственных кругов во главе с Черчиллем» к успехам армии Деникина. Именно в этой телеграмме была упомянута широко известная позднее карта в кабинете у британского военного министра, на которой Черчилль «высчитывал в дюймах расстояние от фронта Деникина до Москвы». Саблин сообщал также, что военный кабинет «решил прекратить всякую помощь» армии Юденича, которая «достаточно уже обеспечена снабжением». Успехи ВСЮР повлияли даже на отношение к Колчаку, «юридическое» признание которого стало ставиться под сомнение, тогда как не исключалось признание Деникина в «сепаратном» порядке. «Победы Деникина производят здесь громадное впечатление, газеты выпускают специальные объявления. Сам генерал Деникин уже превращен английским обществом в национального нашего героя, и взятие им Москвы будет праздноваться здесь с большим подъемом. Англичане любят людей, имеющих успех, и готовы идти за ними и помогать им». Саблин, встречаясь с ведущими британскими политиками, пытался убедить их в важности скорейшего признания Колчака еще и потому, что под угрозой скорого занятия Москвы ВСЮР большевистское руководство намеревалось отступать через Туркестан в Афганистан, правительство которого установило с Совнаркомом дипломатические отношения, а это создавало уже прямую угрозу британским интересам в Индии: «Я обратил внимание на прибытие в Москву афганистанского посольства (встреча главы афганской дипмиссии Мухаммед Вали-Хана с Лениным состоялась 14 октября 1919 г. – В.Ц.). Я… лично знаю тех из наших специалистов по востоку, как например Бравина, Петрова, Вознесенского и других, кои способны натворить англичанам много бед, будучи знакомыми с положением вещей на востоке… Я просил взвесить это и не задумываясь взять почин в признании адмирала Колчака». Однако британские политики были убеждены, что в отношении признания «Англия не может действовать отдельно от союзников».
Если на Юге и Северо-Западе России росло «английское влияние», а авторитет Франции после провала «одесского десанта» заметно упал, то в Сибири летом 1919 г. укреплялись позиции САСШ. Отчасти этому способствовали контракты Российского правительства, заключенные с американскими поставщиками оружия, а также личные связи бывшего первого секретаря российского посольства в Вашингтоне Сукина с заокеанскими политиками и дипломатами. Вполне реальной оставалась надежда на почин в признании Российского правительства со стороны САСШ. Это было одной из «неформальных» целей визита в Омск американского посла в Японии Морриса. Накануне поездки Государственный департамент отправил инструкцию консульству во Владивостоке и начальнику американской экспедиционной дивизии генералу Грэвсу сообщение, рекомендовавшее «подчеркнуть благожелательное отношение к правительству адмирала Колчака». Однако после приезда Морриса в Омск Сукин в телеграмме Сазонову 29 июля 1919 г. отмечал «глубокий пессимизм» посла: «Хотя он и проявляет к нам большую предупредительность, однако, по существу, скептически оценивает успех национального движения». Управляющий делами МИДа «принимал все меры к тому, чтобы оказать на него хорошее влияние; в ближайшие дни его посетит ряд делегаций от общественных демократических организаций, земств, кооперативов и т. д.». По словам Сукина, Моррис объявил Российскому правительству, что правительство САСШ, «прежде чем приступить к активной политике в отношении России, должно выступить перед Конгрессом с определенным планом». С сугубо американским практицизмом он перечислял условия успешного признания: «Быть приемлемым для общественного мнения Америки, практически осуществимым и обнимать интересы не только Америки, но оставить место и другим союзникам, в частности, дать справедливое удовлетворение Японии». То, что можно было осуществить в рамках уже существующего сотрудничества с Российским правительством, перечислялось в пяти пунктах. Первым среди них стоял вопрос о продолжении реализации плана «железнодорожного соглашения» (эксплуатация, охрана и финансирование Транссибирской магистрали). Выделялись также: получение военного снабжения, финансы, займы и упорядочение денежного обращения, помощь населению товарами, деятельность Красного Креста и благотворительность. Сукин опасался, что «если послу не удастся внушить веры в прочность правительства, то Америка уклонится от создания той реальной помощи, которую она как будто была готова дать, убедившись, что настал момент, когда в России самостоятельно утвердилась национальная власть. Если же Америка сейчас не формулирует своей политики в нашу пользу, то не станет ли скоро невозможной поддержка и со стороны Франции и Англии».
Итог визита Морриса в Сибирь подводила телеграмма Бахметьева Сазонову, отправленная из Вашингтона 9 августа 1919 г. Российский посол отмечал, что «донесения Морриса проникнуты определенной симпатией к личности адмирала и общему направлению, отражая, таким образом, отрадную перемену в его отношении к Омску». Недостатки в политическом курсе Колчака объяснялись Моррисом «недостаточным вниманием правительства, поглощенного заботами об армии, к задачам гражданского устроения, что лишает его поддержки широких слоев населения», а также «недостатком в составе правительства и администрации опытных в государственной работе лиц». Позиция САСШ в отношении к Российскому правительству и Верховному Правителю не была однозначной. Президент Вильсон, несмотря на симпатии к самому адмиралу как профессиональному военному, не мог не учитывать состояния «общественного мнения», находившегося под впечатлением докладов и репортажей вернувшихся из Советской России Дж. Рида и А. Вильямса. «Политическая элита» также неоднозначно относилась к вопросам о признании Колчака. Государственный департамент сочувствовал политической программе Белого дела, однако высшие военные чины были против военной интервенции и против военных поставок. Наконец, решения о формальном признании Колчака, равно как и любые решения об отправке войск в Россию, об оказании государственной поддержки белым фронтам, следовало утверждать в Конгрессе, который не поддержал ни одно из предложений, касавшихся расширения помощи Российскому правительству. Возможно, это и стало главной причиной падения уверенности в получении американской помощи в последние недели накануне «падения Омска». В официозной прессе появились статьи, отмечавшие своекорыстный характер участия САСШ в российских делах, критиковалась деятельность «масонской» организации «Христианский Союз молодых людей», приводились факты защиты американскими солдатами красных партизан в районе Сучанских угольных копей в Приморье, цитировались слова некоего «русского человека»: «Америка послала своих солдат, чтобы сохранить кипы товаров, но она не прислала ни одного человека, чтобы спасти Сибирь от анархии и убийства» и т. д.
Не оставались без внимания перспективы сотрудничества с САСШ и на белом Юге. В сентябре 1919 г. Нератовым было решено составить делегацию в Америку – не столько для того, чтобы заручиться поддержкой правящей элиты САСШ (малорезультативные встречи с Вильсоном Львова и Чайковского были известны), сколько для осведомления общественного мнения заокеанской державы о подлинных целях и задачах Белого движения, а также для достижения каких-либо экономических выгод. Нератов считал, что «САСШ – при настоящих условиях – единственный искренний друг России». Причины такого «оптимистичного» заявления заключались в «политической безопасности дружбы с этой великой державой и ее экономические выгоды. Не только «одесская неудача» Франции и закулисная подрывная работа Англии на Кавказе и в Туркестане сеяли недоверие к двум нашим главным союзникам в мировой войне, но и то обстоятельство, что Франция с появлением на политическом горизонте Польши… возвращалась к традиционно полонофильской политике в ущерб России, а Англия – к традиционной англо-русской вражде на всем протяжении азиатского Востока. Таким образом, в Европе мы теряли помощь Франции, а в Азии – согласие с Англией. Надо было искать могущественной поддержки вне Европы и вне Азии. Ее можно было ждать только от Америки (говорить о Японии, вследствие проявленного ею корыстного интереса к Дальнему Востоку России, не приходилось)…Русско-американская дружба не могла иметь опасные политические последствия, так как Америка тоже в тихоокеанском вопросе искала точку опоры против японского натиска на Азиатский материк… Судя по имевшимся в дипломатической канцелярии сведениям, именно в это время (начало осени 1919 г.) деникинская делегация с предложением длительного русско-американского союза могла вызвать горячий отклик у американцев. В экономическом отношении Америка была богатейшей страной после войны, из которой она извлекла материально все выгоды, не испытав ни в коей мере военных разрушений. Накопленные за время войны капиталы могли быть обращены с наибольшей выгодой для России именно в европейскую и – еще больше – в азиатскую ее часть, причем это не грозило теми политическими последствиями, которые влекло за собой внедрение немецкого, английского и даже французского капитала. Ни о каком «экономическом засилье Америки» не могло быть и речи. Географическая удаленность Америки от России была лучшей гарантией невозможности установления там экономической монополии САСШ».
Такова была точка зрения представителей дипломатических ведомств Юга России. Традиционные, типичные для XIX – начала XX в., опасения российской дипломатии относительно «враждебности» или «неискренности» государств Старого Света и Японии не возникали – пока – в отношении Нового Света. Существовала еще одна – «социальная» – причина развития контактов с Америкой. Нератов, полагая, что внедрение американского капитала в промышленность России не связано с политическим риском, считал «не только безопасным, но и желательным появление в России американского инженерного технического персонала, при этом как на самых высших инженерных и предпринимательских ролях, так и в качестве квалифицированной рабочей силы. Иммиграция верхушки американского рабочего класса в Россию имела бы, по мнению Нератова, и политически воспитательное, оздоровляющее значение, с одной стороны, внедряя в самую толщу русского рабочего класса американские технические приемы работы, и, с другой стороны, насаждая дух политической индифферентности и навыки антисоциалистического индивидуального высокого положения американского рабочего». «Американизация» российской промышленности для ее «оживления и интенсификации» с помощью американских инженеров и технологов и как гарантия от «большевизации» российских рабочих была достаточно оригинальной в то время идеей. Все это «являлось откликом общеэкономических тенденций деникинского окружения, которое боролось не только с большевизмом, но и с социализмом, считая последний самой вредной системой экономического миросозерцания».