Для руководства действиями чешских войск был избран Временный Исполнительный Комитет под председательством доктора Б. Павлу. В него вошли четыре прежних члена Отделения ЧСНС, четыре рядовых солдата и три командира полков: 4-го – поручик С. Чечек, 3-го – подполковник С. Н. Войцеховский и 7-го – капитан Р. Гайда. Последние три офицера составили «Военную Коллегию», которой съезд поручил разработать планы на случай открытого конфликта с большевиками и, если дело дойдет до этого, – возглавить борьбу. Делегатам предписывалось немедленно разъехаться по своим частям, чтобы довести до всех решения съезда. На случай новой провокации большевиков предполагалось к 27 мая привести части корпуса в боевую готовность.
На тот момент части Чешско-Словацкого корпуса располагались следующим образом: первые 14 000 человек уже достигли Владивостока; в районе Тамбов – Пенза все еще оставалось около 8 000 человек (эта Пензенская группа состояла из 1-го и 4-го полков, 1-го запасного полка и 1-й артиллерийской бригады); вокруг Челябинска находились эшелоны 2-го и 3-го полков, двух батальонов 6-го полка, части запасного полка и одной роты Ударного батальона – всего около 8 800 человек; наконец, около 4 500 человек из состава 6-го, 7-го и 8-го полков, Ударного батальона, 2-го запасного полка и 2-й артиллерийской бригады были растянуты на протяжении около трех тысяч верст между Курганом и Иркутском. Соответственно, съезд поручил Чечеку возглавить Пензенскую группу войск, Войцеховскому – все части, оперирующие вокруг Челябинска, а Гайде – эшелоны, двигающиеся по Сибири от Омска до Иркутска.
Гайда вернулся к своему полку в Ново-Николаевск утром 25 мая, и прямо на станции ему подали перехваченную телеграмму следующего содержания:
« Из Москвы, 25 мая. 23 часа. Самара, ж/д.
Всем совдепам по ж/д линии от Пензы до Омска.
Все Советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным по линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте, каждый эшелон, в котором окажется хоть один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и отправлен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссары обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление которого равносильно бесчестной измене и обрушит на виновного суровую кару. Одновременно посылаются в тыл чехословакам надежные части, которым поручено проучить неповинующихся.
С честными чехословаками, которые сдадут оружие и подчинятся Советской власти, поступать как с братьями и оказ ывать им всяческое содействие. Им пойдем всевозможно навстречу. Всех железнодорожников поставить в известность, что ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться дальше на восток. Кто уступит насилию и будет содействовать чехословакам в их продвижении, будет строго наказан.
Настоящий приказ прочесть всем чехословацким эшелонам и сообщить всем железнодорожникам по месту нахождения чехословаков. Каждый военный комиссар должен об исполнении донести.
№ 377. Народный Комиссар по Военным Делам Л. Троцкий »
Вряд ли эту телеграмму можно было расценивать иначе как объявление войны. И ответ последовал незамедлительно. В 2 часа дня капитан Кадлец занял Мариинск, в ночь на 26 мая сам Гайда – Ново-Николаевск, в ночь на 27-е Войцеховский вторично занял Челябинск, наконец, 29 мая Чечек в упорном сражении захватил Пензу. Началось то, что советские историки впоследствии назвали «мятежом Чехословацкого корпуса». Излишне говорить, что реальные события совершенно не соответствовали этому названию: действия чехов были спровоцированы большевицким руководством, которое, как это явственно следует из приведенной телеграммы, планировало одновременный предательский удар по всем их эшелонам.
Впрочем, мятеж действительно имел место. Только это был мятеж молодых чешских офицеров, таких как Гайда, Кадлец и Чечек, против собственного политического руководства, готового выдать их с потрохами большевикам, против командующего корпусом генерала Шокорова, сохранявшего лояльность Отделению ЧСНС и пытавшегося помешать выступлению, наконец, против «хозяев и нанимателей» – представителей Антанты, которые, предложив свое посредничество в улаживании конфликта, не задумываясь о последствиях, настаивали при этом на полном разоружении чешских эшелонов. К тому же у этого «мятежа» была еще одна странная особенность: поднявшие его люди стремились не свергнуть власть, а поскорее покинуть страну; «мятежные эшелоны» прорывались не на Москву, а на Владивосток…
Моря чернил изведены советскими историками, чтобы доказать, что чешское руководство давно уже вынашивало коварные планы. Мол, «эшелоны заранее были растянуты по всей Транссибирской железной дороге, чтобы в один и тот же день захватить власть во всех городах и на станциях». Но ведь это делалось по приказу из Москвы, чтобы практически безоружные эшелоны чехов были разделены между собой и в момент, когда они будут блокированы местной Красной Гвардией, ни один из эшелонов не смог бы придти на помощь соседнему.
«Но чехи обладают подавляющим численным превосходством!» Приводится обычно даже официальная цифра: по состоянию на 21 мая в пяти военных округах (Восточно-Сибирском, Средне-Сибирском, Западно-Сибирском, Приуральском и Приволжском) у Советов якобы числилось лишь 4 539 бойцов. Лукавая цифра! Ведь этот подсчет совершенно не учитывает поголовно вооруженные коммунистические ячейки, органы и отряды ЧК, то, что именно в эти дни по всем станциям и городам развернулась широчайшая мобилизация в Красную Гвардию военнопленных немцев и мадьяр, наконец, тот факт, что в руках местных Советов имелись значительные запасы оружия (в том числе и отобранного у чехословаков). А с другой стороны? Из общего числа примерно в 35 тысяч человек, владивостокская группа чехов в 14 тысяч первоначально в выступлении не участвовала. Остается 21 тысяча. Но по договору они имели на всех лишь 2 100 винтовок и 21 пулемет! Да, указывают, что «огромное количество» оружия чехи везли незаконно, сверх оговоренной нормы. Однако следует учесть, что это могло касаться только винтовок; пулеметов (которые якобы были спрятаны между стенками вагонов в разобранном виде) можно было утаить не более одного-двух десятков. Орудий же во всем корпусе не было ни одного! Это ли те преимущества, о которых нам постоянно твердят?
«Но у чехов, – говорят нам, – были сильные, сколоченные части, обладающие опытом мировой войны». Разберемся и в этом. В сражении под Зборовом приняли участие три с половиной тысячи чешских легионеров, и примерно столько же еще – в боях под Бахмачом. Если же говорить о «сколоченности» частей, то девять десятых из них были созданы осенью 1917 года и «сколачивались» уже в эшелонах, идущих на восток, в обстановке, мягко говоря, не слишком способствующей проведению регулярных занятий и оттачиванию боевых навыков. Но ведь чехи, бывшие военнопленные, имели опыт боев еще в составе австро-венгерской армии? Да, в точности такой же, как и «интернационалисты» немцы и венгры из красных отрядов! Так что, как видим, у большевиков при внезапном одновременном ударе были все основания рассчитывать на быструю и относительно легкую победу над «мятежниками» (особенно в случае, если те не сразу догадаются, что находятся уже в состоянии «мятежа»).
Но как же тогда получилось, что события, которые подготавливались красными как легкая военная прогулка, обернулись для них столь сокрушительной катастрофой? Прямо скажем, большевики переоценили свои силы. Скорее всего, расчет делался на то, что до боев дело не дойдет и корпус прекратит существование по приказу сверху, со стороны податливых членов «Отбочки». Утерян был и фактор внезапности, местные Советы «спугнули» чехов преждевременными грубыми действиями. Огромным преимуществом чехов был их командный состав. Занявшие должности командиров полков чешские младшие офицеры с 1914 года прошли отличную боевую школу в качестве разведчиков, они-то 25 мая и повели за собой доверявших им солдат. Конечно, подавляющая часть младших офицеров не имела достаточных знаний для командования полками и дивизиями, но они привыкли принимать самостоятельные ответственные решения и были как нельзя лучше подготовлены для полупартизанских действий, которые и развернулись по всей железнодорожной магистрали. К тому же, несмотря на травлю русского командного состава, в рядах чехов оставались еще такие блестящие русские офицеры, как подполковники Войцеховский и Ушаков.
Но главное, чего не учли красные – это той степени ненависти, которую питало к ним население Сибири. Еще до появления чехов по всем городам создавались подпольные офицерские организации. Они были слишком малочисленными, чтобы суметь самостоятельно свергнуть Советскую власть, но с первого же дня выступления примкнули к чешским частям, сразу же удвоив их силы. Остальное же население, хотя и настроенное не столь решительно, в подавляющем большинстве проявляло откровенные симпатии скорее к иностранцам-чехам, нежели к «своим» большевикам. Ярчайшее свидетельство тому – помощь железнодорожных рабочих и служащих, благодаря которым пресловутая телеграмма Троцкого по большей части попала не в руки местных комиссаров, а к Чечеку, Войцеховскому, Гайде и другим командирам чешских эшелонов…
Но вернемся к тому моменту, когда утром 25 мая Гайда получил на вокзале Ново-Николаевска роковую телеграмму. Как вспоминал сам Гайда, он ни на минуту не сомневался, что это означает войну, и решил немедленно выступать на свой страх и риск, не дожидаясь условленной даты 27 мая. Несомненно, это было самое важное решение в его жизни.
Первым делом он собрал подальше от посторонних глаз, за водокачкой, импровизированное совещание офицеров своего полка и разъяснил им свое решение: всем эшелонам свергать Советскую власть на местах и стараться как можно скорее соединиться друг с другом. Офицеры поддержали его единогласно. Теперь необходимо было довести решение до сведения командиров остальных подчиненных ему эшелонов.