29 июля войска Центросибири перешли в наступление и обрушились на отряд Пепеляева, потеснив его. Стало ясно, что без какого-либо маневра позиции просто не удержать. Тогда Пепеляев предложил дерзкий план: симулировать отступление, а тем временем четыре полка из его корпуса скрытно оставить в засаде в сопках. Действительно, красная ударная группировка втянулась в приготовленный «мешок», и по установленному сигналу фронтальные части Гайды перешли в наступление, в то время как Сибиряки Пепеляева подорвали железную дорогу и заняли господствующую позицию на путях отхода красных у разъезда Салзан. В течение всего дня 6 августа им пришлось выдерживать бешеный натиск красных, но к 5 часам вечера стало ясно, что враг сломлен. С запада приближались цепи Гайды, и Сибирские добровольцы уже явственно слышали чешские рожки, выпевавшие полковой сигнал 7-го Татранского полка «Поспешим дальше!». Красным пришлось бросить поезда, и они пытались пешком добраться до своих по узкой открытой полосе между железной дорогой и берегом озера, но огонь Сибиряков косил их массами. Победа была полной: Гайде в качестве трофеев достались два бронепоезда, семь эшелонов, четыре орудия, пятнадцать пулеметов и много другого снаряжения. Пленных было до 2 500 человек, только на полотне железной дороги было подобрано потом до 700 трупов. Общие же потери в отряде Пепеляева и у чехов – чуть более 300 человек. Боевой дух красных был надломлен этим поражением, но одержанную победу надо было еще закрепить.
Через несколько дней тоннель № 39 был наконец восстановлен, и встал вопрос о дальнейшем наступлении. Новые фронтальные прорывы красных позиций в глубоких, едва проходимых ущельях, по которым проходило полотно железной дороги, и по склонам сопок, сплошь поросших тайгой, могли затянуть ликвидацию красной группы еще на месяцы. Поэтому Гайда после долгих раздумий решился на еще одну безумно смелую и рискованную операцию – высадить десант с озера глубоко в тыл красных войск.
В десант было назначено 1 075 штыков, 75 сабель и 6 орудий, и возглавил его начальник Штаба Гайды подполковник Ушаков. Предприятие это выглядело тем более безумным, что в распоряжении десантного отряда было три прогулочных пассажирских колесных пароходика «Бурят», «Феодосия» и «Сибиряк», предназначенных лишь для плавания по реке Ангаре. Если бы на озере Байкал разразилась буря, что было обычным явлением для этого времени года, хрупкие суденышки десанта могли просто затонуть, не говоря уже об опасности столкновения с гораздо более мощными «Байкалом» и «Ангарой». Несмотря на это, Ушаков был полон решимости и неустанно подбадривал своих людей. 14 августа первый транспорт с десантом отошел от пристани Лиственичная, а утром 16-го все транспорты благополучно пристали к берегу в тылу у красных, близ деревни Посольская.
Части высадились на берег, где по приказу Ушакова солдаты сняли с себя все отличительные знаки, чтобы походить на красногвардейцев, после чего отряд двумя колоннами двинулся на станцию. Большевицкая охрана на станции Посольская была застигнута врасплох и не оказала ни малейшего сопротивления. Ушаков связался по телеграфу с Верхнеудинском и, выдав себя за командира мадьярского отряда, потребовал немедленно прислать на станцию поезд с артиллерийскими снарядами. Поезд был выслан; не доезжая до станции Посольская он был встречен белой засадой и спущен под откос, частью вагонов прочно закупорив путь.
Тем временем со стороны озера внезапно раздалась артиллерийская канонада. Это пароходы «Сибиряк» и «Феодосия» заметили у Мысовой корабли красной военной флотилии и решили, не считаясь с неравенством сил, атаковать их. «Байкал» начал отвечать им. Разгорелась артиллерийская дуэль. Известно, что смелым сопутствует удача: меткий снаряд с «Сибиряка» вскоре поджег надстройки на «Байкале». Огонь быстро добрался до запасов топлива и боеприпасов, раздался взрыв, и огромный паром выгорел дотла. Остальные красные пароходы, не принимая боя, поспешно ретировались. «Сибиряк» перенес огонь на пристань и станцию; на берегу началась паника. На станции Мысовая в это время располагался Штаб и тылы красного Прибайкальского фронта, и теперь они начали поспешную эвакуацию, перешедшую в беспорядочное бегство. Таким образом, первое (и последнее) в чехословацкой истории «морское сражение» завершилось полной победой.
Фронтальные части Пепеляева перешли в наступление на рассвете 15 августа. Красные войска оборонялись с большим упорством в течение суток, пока в тылу у них, у Мысовой, не раздалась артиллерийская стрельба. Тогда паника перекинулась на обороняющиеся части, и они покатились назад. К полудню 16 августа станция Танхой была освобождена, а утром 17 августа чехи и Сибиряки вошли в Мысовую, но оказались все равно слишком далеко, чтобы вовремя придти на помощь десантному отряду у Посольской.
Ушаков переоценил свои возможности – он не учел, что его отряд оказался на пути настоящей лавины людей, пытающихся любой ценой спасти свою жизнь и готовых на все ради этого. Небольшой заслон белых был оттеснен в сторону; не знавший об этом Ушаков взял на станции паровоз и поехал проверить заставу.
Когда паровоз был внезапно обстрелян, Ушаков решил, что это просто недоразумение, ведь все знаки различия были заранее сняты. Теперь собственная предосторожность обернулась для него трагедией. Все еще находясь в заблуждении, он решительно спрыгнул с паровоза и крикнул нападавшим: «Братцы, не стреляйте, это я, подполковник Ушаков». Мгновение спустя он понял свою ошибку, но было уже поздно: подполковник со своим адъютантом были окружены противником. Когда об этом стало известно на станции, ударники все как один бросились выручать своего любимого командира, но три их роты столкнулись с контратакой трехтысячной массы красных. К ночи ударники были отброшены со станции, отряд был разъединен, и частям его пришлось окольными путями идти на соединение со своими. Но и красные при прорыве должны были бросить все бронепоезда и эшелоны; также было окончательно нарушено управление их войсками.
Лишь вечером 18 августа части Пепеляева и Гайды, наступая с фронта, вновь заняли станцию Посольская, где было взято 59 поездов и несколько тысяч пленных. Потери, как это ни странно, были невелики: 22 убитых и 30 раненых у чехов, около 100 убитых и 300 раненых у Сибиряков. Но праздничное настроение от победы было омрачено гибелью подполковника Ушакова.
Тела подполковника и его адъютанта были найдены в перелеске у железнодорожной линии. Оба были ужасно изуродованы: глаза выколоты штыком, нос и уши отрезаны, на всем теле – десятки штыковых ран. Не было сомнения: они оказались в руках изуверов, потерявших всякий человеческий облик.
Ярости однополчан, нашедших тела, не было предела. Один доброволец вспоминал, что в тот момент, когда Гайда впервые увидел своего ближайшего помощника и друга, ему как раз докладывали о прибытии партии пленных мадьяр. «Гайда, не оборачиваясь, резко и твердо сказал с характерным для него чехословацким акцентом: “Под пулемет!”» – и вся партия пленных была расстреляна.
Посольская стала последним крупным сражением «Восточного похода». Все остальные станции сдавались после самых незначительных стычек, красные отряды бежали, не оказывая сопротивления, или рассеивались по тайге. 26 августа чехи и Сибиряки вошли в Читу, а 31 августа на станции Оловянной произошло соединение группы Гайды с передовыми разъездами Атамана Семенова. Через три дня, 2 сентября, Гайда получил извещение, что решением Отделения ЧСНС он производится в генерал-майоры. Почти одновременно в генералы был произведен и Пепеляев. Наконец, несколько позднее постановлением Георгиевской Думы Восточного фронта за успешное руководство войсками в описанных выше боях оба были представлены к награждению орденом Святого Георгия III-й степени.
7 сентября 1918 года на станции Урульга красное командование приняло решение о прекращении организованной борьбы и переходе к чисто партизанским действиям. Таким образом, Гайда с честью выполнил свою задачу и совершил подвиг, равный которому трудно себе представить: всего за три с половиной месяца он «пробил» Транссибирскую магистраль и полностью очистил ее от красных.
Затем Гайда отправился во Владивосток. Имея мандат Челябинского съезда на руководство всеми чешскими войсками в Сибири, а также опираясь на соглашение о подчинении ему частей Сибирской Армии на Восточном фронте, он считал себя Главнокомандующим всеми чешскими и русскими войсками на Дальнем Востоке и, соответственно, рассматривал свою поездку как инспекционную. Но очень скоро ему пришлось убедиться, что это не так. Владивосток фактически находился под управлением представителей союзников, а кроме того, в нем обретались целых два русских «правительства»: П. Я. Дербера и генерала Д. Л. Хорвата, которые не столько управляли Приморьем (так как союзники не допускали этого), сколько боролись между собой, да к тому же оба не признавали власти Сибирского Правительства в Омске. Наибольшим весом обладали японцы, но им приходилось действовать с постоянной оглядкой на других союзников по Антанте.
И вот в эту атмосферу политических интриг новоиспеченный генерал Гайда ворвался с напором и грацией слона в посудной лавке. В течение нескольких дней он успел перессориться с японцами, Атаманом Семеновым, Хорватом и русским комендантом Владивостока полковником Бутенко. Вскоре японцы объявили, что для них Гайда как Главнокомандующий не существует, и во избежание международного конфликта чешское руководство поспешило отправить того обратно на фронт, назначив 26 сентября 1918 года начальником 2-й Чешско-Словацкой стрелковой дивизии, которая должна была как можно скорее сосредоточиться в районе Екатеринбурга. Во второй половине сентября полки дивизии двинулись по железной дороге на запад, а вскоре за ними последовал и Гайда. Напоследок он еще раз успел «учудить», назначив своего заместителя полковника Кадлеца командующим всеми войсками на линии КВЖД и оставив в его распоряжении сильный чешский отряд. На этот раз обиженными оказались также местные китайские власти, а проживавший в это время в Харбине генерал барон А. П. Будберг занес в свой дневник следующие ехидные замечания: