Когда сопоставляешь всю эту непрерывную цепь ударов, один за другим обрушивающихся на Гайду, сам собой напрашивается единственный вывод: начиная с 1926 года, Гайда подвергался в свободной и демократической Чехословакии постоянной и систематической травле со стороны властей страны и лично Президента Масарика.
Но, как это часто и бывает, подобная травля лишь способствовала росту популярности отставного генерала. На новых парламентских выборах 1935 года возглавляемая Гайдой Национальная Фашистская Община, выступая на этот раз самостоятельно, набрала чуть больше 2% голосов всех избирателей и преодолела избирательный барьер. В результате в Палате появилась уже фракция от НФО из шести депутатов во главе с Гайдой.
Между тем надвигался уже новый политический кризис – Мюнхен, 1938 год. Гитлер требовал передачи Судетской области и угрожал войной. Как сейчас выясняется, это был чистой воды блеф: воевать Германия была неспособна, и даже без помощи союзников Чехословакия все равно могла одержать победу. Но ее союзники – Англия и Франция – предали ее (так же, как они предали Колчака в 1919 году), а руководители государства не нашли в себе моральных сил, чтобы возглавить борьбу с агрессором. Бывший секретарь скончавшегося в 1935 году Масарика, ныне Президент Чехословакии, Э. Бенеш и бывший командующий чешскими войсками в Сибири, а ныне Главнокомандующий Чехословацкой Армией, генерал Я. Сыровой предпочли сдаться без боя. Это решение было для них совершенно закономерным: офицеры и солдаты, которые в 1919–1920 годах предпочли поступиться честью и ради сиюминутных материальных выгод предать своих русских товарищей по оружию, теперь, в критическую минуту, не смогли защитить независимость собственной страны. Традиции, заложенные тогда Масариком и Сыровым, принесли свои плоды…
Однако отнюдь не все в республике были готовы столь безропотно поднять руки кверху. И первый, кто призвал к сопротивлению, был Гайда. Не стоит удивляться, что он не стал сторонником Гитлера и коллаборационистом, ведь он был именно чешским фашистом и вовсе не считал, подобно нацистам, свой народ, как и остальных славян, «недочеловеками». В дни кризиса Гайда выступал с балкона Пражского университета перед многотысячными митингами и требовал только одного: дайте народу винтовки, а он уж сумеет сам за себя постоять! В эти же дни Гайда демонстративно вернул британскому правительству английский орден Бани, полученный им за бои в Сибири.
В короткий период «послемюнхенской» республики, казалось, настало то долгожданное время, когда заслуги Гайды были наконец признаны и оценены по достоинству. 11 марта 1939 года все прежние постановления суда в его отношении были отменены, ему вернули чин дивизионного генерала и пенсию, что и было позднее поставлено ему в вину как «несомненное доказательство» его сотрудничества с оккупантами. После раздела Чехословакии и превращения Чехии в «Протекторат Богемия и Моравия» Гайда окончательно удалился в частную жизнь (кстати, вторая жена генерала Екатерина была русской, он женился на ней еще в Сибири в 1919 году). Двое его сыновей, Владимир и Юрий, в годы Второй мировой войны сотрудничали с движением Сопротивления, и отец, по-видимому, негласно поощрял их в этом.
Однако с приходом в Чехию в 1945 году Красной Армии конец генерала предсказать было нетрудно. 12 мая 1945 года Гайда был арестован органами безопасности новой «народной» Чехословакии, совместно с советской военной контрразведкой «Смерш», как «коллаборационист» (которым он на деле не являлся), а также как бывший белогвардеец. Процесс по делу Гайды проходил с 21 апреля по 4 мая 1947 года; генерал был осужден на два года лишения свободы, но поскольку Гайда к этому моменту уже находился почти два года в предварительном заключении, то примерно через неделю его выпустили на свободу. Подобная снисходительность объясняется просто: к этому времени Гайда был уже неизлечимо болен. Менее чем через год, 15 апреля 1948 года, он умер в Праге и был похоронен на Ольшанском кладбище. Так закончилась мятежная жизнь этого незаурядного человека.
Он далеко не был лишь «безродным выскочкой из недоучившихся фельдшеров», как злобно повторяли в эмиграции его многочисленные критики. И все же в Белом движении Гайда остался примером героя, совершившего в 1918 и начале 1919 года блистательные подвиги, а затем загубившего их плоды своим участием в темных заговорах и бездарных интригах.
А. А. Петров
Генерал-лейтенант В. О. Каппель
На сибирском таежном разъезде Утай 20 января 1920 года от двустороннего крупозного воспаления легких скончался генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель. До последнего дня умирающего генерала везли на санях, и лишь перед самой кончиной внесли в вагон одного из поездов, стоявших на разъезде. Генерал в бреду отдавал бессвязные команды, продолжая бороться с невидимым для других врагом. А мимо окон вагона тянулась бесконечная вереница саней: его армия уходила на восток, совершая беспримерный прорыв из небытия к бытию.
Генерал Каппель возглавил остатки армии адмирала Колчака в конце 1919 года, уже во время начавшегося безостановочного отступления, названного впоследствии Великим Сибирским Ледяным походом. В те дни, вследствие измены и недомыслия политиканствующих «общественных кругов», разом восстал тыл, а на единственной линии коммуникаций – Транссибирской железной дороге – безраздельно хозяйничали «союзники»-чехи, захватившие весь подвижной состав и открыто поддерживающие мятежников. В результате армия оказалась полностью отрезана от тыла и нормального снабжения и должна была, двигаясь на санях, в трескучий мороз пробивать себе путь через тайгу, не имея патронов, пищи, даже крыши над головой, чтобы согреться на привале. Перемешавшись с обозами, везя с собою раненых и тифозно-больных, в огне бесконечных схваток с красными партизанами, части упорно двигались к своей «Земле Обетованной» – в Забайкалье, где еще держалась власть Атамана Семенова. Там была жизнь, а здесь, вокруг – только смерть.
Армия буквально таяла на глазах, и когда 5 января 1920 года путь ей преградил восставший гарнизон Красноярска, разразилась катастрофа: тысячи отчаявшихся и потерявших веру людей безропотно пошли сдаваться в плен. Они были отпущены красными – и отправлены безо всякой помощи пешком на запад в Россию. К весне почти все умерли от тифа, голода и холода. Фотографии со страшными штабелями трупов на сибирских станциях, кочующие по советским историческим изданиям, – это не «жертвы колчаковского режима», это беженцы из замерзших поездов, оставленных чехами без паровозов, и пленные колчаковские солдаты, поверившие в гуманность Советской власти. Точнее, то, что от них осталось. Выжили те, кто не поверил посулам и не покинул своих рядов, кто остался с Каппелем и пошел вместе с ним тяжким Крестным путем дальше на восток.
После Красноярска казалось, что армии настал конец, что она вот-вот развалится и превратится в беспорядочные толпы беглецов. Но генерал Каппель в эти последние две недели своей жизни сумел совершить чудо: остатки армии сплотились, навели, сколько это было возможно, порядок в своих рядах, и к Иркутску в начале февраля войска вышли уже сплоченной боевой силой, наголову разбив отряды, высланные им навстречу мятежниками из «Политического Центра» и Иркутским Ревкомом. В рядах защитников Иркутска, наскоро мобилизованных большевиками, уже начиналась паника. Но в очередной раз вмешались чехи, и остатки армии, отказавшись от штурма города, перешли по льду Байкал и соединились, наконец, с передовыми постами войск Атамана Семенова. Генерал Каппель, уже мертвый, был все это время со своими бойцами: его тело везли на санях в грубо сколоченном гробу как величайшую святыню. И после выхода в Забайкалье все бойцы, совершившие этот поистине Ледяной поход, в память о своем командире стали именовать себя «Каппелевцами».
Прошло еще два с половиной года. Имя Каппелевцев покрывалось новой славой в тяжелых неравных схватках, но также, увы, и затрепывалось в глупых междоусобных ссорах, став в Приморьи на время прозвищем политических противников Атамана Семенова. Оно зажило уже своей жизнью, постепенно обрастая легендами. А потом советская пропаганда в своих собственных целях подхватила его, и в результате в знаменитом фильме братьев Васильевых «Чапаев» появился совершенно мифический, но особенно грозный для красных бойцов «Каппелевский офицерский полк», с шиком идущий в свою не менее мифическую «психическую атаку». Своей стойкостью и героизмом полк этот вызывал уважение даже у противника, да что там говорить – у миллионов одурманенных ежедневной пропагандой простых советских зрителей. «Хорошо идут! Интеллигенция!» – с этой крылатой фразой эффектные, с иголочки одетые «черно-белые» кинематографические Каппелевцы совершенно затмили, заслонили собою в общественном сознании Каппелевцев реальных, в прожженных шинелях и разбитых сапогах. О самом же Владимире Оскаровиче советские люди долгие десятилетия не знали ровным счетом ничего, кроме того, что был такой Белый генерал Каппель…
Согласно общепринятой версии, Владимир Оскарович Каппель родился 16 апреля 1883 года в городе Белеве Тульской губернии. Однако из архивных материалов следует, что местом рождения будущего Белого генерала была Санкт-Петербургская губерния, а в Белев семья переехала примерно годом позже.
Отец Владимира, Оскар Павлович Каппель, с юности связал свою жизнь с армией. В 60-х годах XIX века он поступил рядовым в Сибирскую казачью артиллерию и простым солдатом участвовал в первых походах Русской Армии в Туркестане в 1865–1866 годах под командованием генералов М. Г. Черняева и Д. И. Романовского. За храбрость, проявленную в бою, О. П. Каппель был награжден солдатским Георгиевским Крестом IV-й степени, а затем, за взятие 18 октября 1866 года бухарской крепости Джизак, – произведен в прапорщики армейской пехоты. Уже в офицерских чинах он получил новые боевые награды: Золотую саблю «За храбрость» и орден Святого Станислава III-й степени с мечами и бантом. В 1882 году Оскар Павлович перевелся в Отдельный корпус жандармов и в 1884-м в чине ротмистра был направлен на службу в Белев на должность помощника начальника Тульского губернского жандармского управления. Скончался он в январе 1889 года, когда его маленькому сыну Владимиру было всего пять лет.