под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась кровь.
В арши н и более толщины снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками, тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми.
Незамерзающие порог и реки приходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге.
Через 4–5 верст по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог, и если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких и за росших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжелые сани и сани с больными и ранеными временно остановить и на лед не спускаться, чтобы не очутиться в ловушке, если порог окажется непроходимым.
При гробовой тишине пошел с нег, не перестававший почти двое суток падать крупными хлопьями; от него быстро темнело и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и двигавшихся вперед полторы-две версты в час.
Идущие кое-к ак прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и, не в силах двинуться, оставались сидеть навсегда, засыпаемые хлопьями снега.
Сидя еще на сильной, скорее упряжной, чем верховой, лошади, я подъезжал к сидящим на снегу людям, но на мое обращение к ним встать и идти некоторые ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадежно, почти шепотом отвечали: “Сил нет, видно, придется оставаться здесь!” И оставались, засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные бугорки…
Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал свое дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.
Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Все же он сел в седло. И через некоторое время у него начался сильнейший озноб, и он стал временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его вперед. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генера ла Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню), огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довез его до первого жилья, таежной деревни Барги – первого человеческого жилья, находившегося в 90 верстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в среднем не более двух с половиной верст в час».
В тяжелейшем состоянии Владимира Оскаровича внесли в хату. Ступни ног пришлось ампутировать, но и так он все еще продолжал вести войска, даже садился порой на коня, чтобы пропустить колонну и приободрить людей. При этом с обеих сторон его поддерживали двое верховых, чтобы он не упал. Однако вскоре к первой болезни прибавилось еще и воспаление легких.
Между тем, сколь бы парадоксальным это ни показалось, тяжелый поход закалил отступающих. Слабые отсеялись и погибли, а остальные разобрались по немногим оставшимся частям, все еще именуемым по инерции дивизиями и бригадами.
Сами части были очень невелики, обычно от ста до трехсот человек с несколькими пулеметами на дивизию, зато при каждой были громадные санные обозы с больными, ранеными и семьями солдат и офицеров. Да и сами строевые бойцы, независимо от того, кем они считались, пехотой или кавалерией, передвигались частью на санях, а частью верхом на крестьянских лошадях, постоянно обмениваемых на свежих во всех попутных деревнях. Орудий сохранилось лишь восемь штук в Иркутском и Воткинском артиллерийских дивизионах, из них два везли на санях собранными, а другие – в разобранном виде; снарядов к ним почти не было. И эта армия проделала за четыре месяца по непролазной тайге 2 000 верст. Впоследствии люди, совершившие этот поход, назвали его Великим Сибирским Ледяным походом, в большинстве случаев считая его началом оставление Омска, а окончанием – выход в Забайкалье.
За Канском отходящие колонны вновь вышли на линию железной дороги. Иркутский Ревком, успевший уже уверить себя, что они не более чем толпа беглецов, не представлявшая никакой боевой силы, теперь всполошился и выставил против них сильный отряд большевика Нестерова. 30 января 1920 года в упорном бою на станции Зима этот отряд был наголову разбит частями колонны генерала Вержбицкого, а оставшиеся в живых красные партизаны поспешили сдаться чехам, чей эшелон также стоял на станции.
Но генерала Каппеля уже не было со своими бойцами, чтобы порадоваться этому успеху.
23 января в Нижнеудинске умирающий Каппель передал командование войсками своему заместителю и ближайшему помощнику С. Н. Войцеховскому. Владимир Оскарович умирал на руках своего соратника и друга еще по волжским боям, Василия Осиповича Вырыпаева. Вот что вспоминал тот впоследствии:
«В последующие два-три дня больной генерал сильно ослабел. Всю ночь 25-го января он не приходил в сознание.
На следующую ночь наша остановка была в доме железнодорожного смотрителя. Генерал Каппель, не приходя в сознание, бредил армиями, беспокоясь за фланги, и, тяжело дыша, сказал после небольшой паузы: “Как я попался! Конец!”
Не дождавшись рассвета, я вышел из дома смотрителя к ближайшему стоявшему эшелону, в котором шла на восток вместе с чешскими войсками румынская батарея имени Марашети. Я нашел батарейного врача К. Данец, который охотно согласился осмотреть больного и захватил нужные принадлежности. Быстро осмотрев больного генерала, он сказал: “Мы имеем один патрон в пулемете против наступающего батальона пехоты. Что мы можем сделать?” И тут же тихо добавил: “Он умрет через несколько часов”.
У генерала Каппеля было, по определению доктора К. Данец, двухстороннее крупозное воспаление легких. Одного легкого уже не было, а от другого оставалась небольшая часть. Больной был перенесен в батарейный лазарет-теплушку, где он через шесть часов, не приходя в сознание, умер.
Было 11 часов 50 минут 26-го января 1920 года, когда эшелон румынской батареи подходил к разъезду Утай, в 17 верстах от станции Тулуна в районе города Иркутска».
7 февраля Каппелевская армия, как она уже стала себя называть, подошла к Иркутску. Войска готовились к штурму города, но, узнав, что адмирал Колчак, содержавшийся в тюрьме, накануне ночью убит большевиками, Войцеховский отказался от ставшего уже бессмысленным штурма. Армия обошла Иркутск стороной, перешла по льду озеро Байкал и вышла 14 февраля 1920 года к Мысовску, где соединилась с войсками Атамана Семенова и японцами. Всего в Забайкалье вышло около 30 000 человек, из них в строю на тот момент было не более 5 000. Но все же они вырвались и остались живы.
Гроб с телом Каппеля войска везли с собой, и его бессменно сопровождал Вырыпаев. Смерть Главнокомандующего до поры не афишировалась, и лишь в Чите гроб открыли для прощания. Каппеля похоронили в кафедральном соборе города в самой торжественной обстановке. В ноябре 1920 года при оставлении Читы войска вновь забрали с собою дорогие для них останки любимого генерала и перезахоронили их в Харбине. Но и здесь Владимиру Оскаровичу не дано было упокоиться окончательно: в 1955 году его могила была разрушена по приказу коммунистических властей Китайской Народной Республики.
В Забайкальи в 1920 году остатки армии были переформированы во 2-й и 3-й стрелковые корпуса. При этом части бывшего 1-го Волжского армейского корпуса были сведены в Отдельную Волжскую бригаду, состоявшую из одного стрелкового и одного драгунского полков и одной батареи. Ею командовал бывший начальник 1-й Самарской стрелковой дивизии генерал Н. П. Сахаров. Эти бойцы еще принимали участие в боях в Забайкальи, а позднее, в Приморьи в 1921 году, они составили 1-й Волжский Генерала Каппеля стрелковый полк и 3-ю Волжскую Генерала Каппеля батарею, участвовали в наступлении на Хабаровск зимой 1921/1922 года под общим командованием генерала В. М. Молчанова и во всех боях вплоть до октября 1922 года, когда был эвакуирован Владивосток.
Таким образом, Каппелевцы стали последней Белой армией, покинувшей родную землю.
А. А. Петров
Атаман А. И. Дутов
Фамилию «Дутов» специалисты связывают со словом «дутый» – полный, толстый, или надутый, сердитый. Несомненна также ее связь со словом «дуться», соответствующее прозвище «могли дать либо тому, кто дуется, дует губы, либо гордому, надменному человеку. Однако не исключено, что так могли прозвать толстого, полного человека – например, в говорах дутыш, дутик – “раздутая вещь, пузырь”, а также “человек полный в лице или вообще плотный коротыш, толстячок” (ср. слова того же корня одутловатый, раздутый)». И если посмотреть на фотографии Александра Ильича Дутова, он действительно кажется таким, полным и надутым. По одной из легенд, Атаман не допускал употребления своей фамилии в родительном падеже, ему слышалось, что говорят не про Атамана Дутова, а про Атамана дутого. Однако это только легенда.