Отец будущего казачьего лидера, Илья Петрович, был настоящим боевым офицером эпохи туркестанских походов. В сентябре 1907 года он был произведен в генерал-майоры с увольнением от службы с мундиром и пенсией. Начиная с отца и дяди Атамана, Дутовы стали элитой оренбургского казачества, и не удивительно, что Александр Ильич впоследствии смог претендовать на высший пост в Войске.
5 августа 1879 года в городе Казалинске Сырдарьинской области у есаула Дутова и его супруги родился первенец Александр – будущий Атаман. Дутов был приписан к станице Оренбургской. В семь лет он начал ходить в школу Летниковой, а затем, для подготовки к поступлению в кадетский корпус, – в школу Назаровой. В период обучения отца в Офицерской Кавалерийской Школе в 1888–1889 годах Александр жил в Петербурге и учился там, позднее посещал занятия в училище Жоравович в Оренбурге.
В 1889 году он поступил в Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, где был в числе средних учеников. Как вспоминал впоследствии его однокашник по корпусу, училищу и Академии, а позднее сослуживец, Генерального Штаба генерал С. А. Щепихин, «”Шурка” (так звали его ближайшие друзья), “дутик-карапузик”, “каракатица”, “тетка”, – вот, кажется, все прозвища школьников, умеющих обычно метко и надолго припечатать каждому определенный штемпель. Видимо, у Александра Ильича не было особенно ярких черт, которые могли бы привлечь внимание товарищей детства. Так он и рос среди нас, не выделяясь из золотой середины ни учением, ни поведением. Среди своих оренбуржцев (Оренбургских казаков у нас в корпусе было от 15 до 25% всего состава) он пользовался некоторым вниманием, так как все они знали, по рассказам родителей, его отца – лихого командира полка. В корпусе он пользовался достатком, так как его отец мог баловать его карманными деньгами. Жадным не был, но не был особенно и щедр. Скорее это была скуповато-эгоистическая натура. Средние способности угнетали его: он сильно “зубрил”, чтобы выбиться на поверхность, но это ему так и не удалось до конца. Физически он был вполне здоров, даже цветущ, но развития был очень слабого: гимнастика и танцы, а также и “фронт” (строевые занятия) были его слабым местом всегда. Он, видимо, сильно от этого страдал, но характера вытренировать себя не проявлял. В младших классах был в достаточной мере слезлив, и обстановка корпуса, особенно в первых классах, его явно угнетала. Много этому способствовала первая встреча, оказанная ему на первых же шагах: при виде пухлого, розоволанитного, малоповоротливого малыша второклассники и “старички” (оставшиеся на второй год в 1-м классе) взяли его в оборот. Шлепали по щекам и другим мягким частям, тычки и щипки быстро вывели из равновесия новичка, и он заревел. Помню этот неистовый рев и удирание под защиту офицера-воспитателя. Долго он за эту жалобу носил кличку – “ябедник”! Ни ярких шалостей и проказ, ни примерного поведения – все обычно серое, не предвещало, что в будущем из него сконструируется “вождь”».
Автор этой характеристики в своих воспоминаниях стремился всячески очернить Атамана, что, на наш взгляд, связано с тем, что сам Щепихин в годы Гражданской войны не сумел достичь высот своего менее талантливого ровесника Дутова, получившего общероссийскую известность. Вместе с тем, факты, приведенные Щепихиным, не должны вызывать сомнений, поскольку вряд ли являются вымышленными, он просто концентрирует свое внимание в основном на негативных чертах Дутова и отрицательных моментах его жизни. Как бы то ни было, это практически единственное свидетельство о ранних годах Дутова.
По выпуске из корпуса в возрасте семнадцати лет Дутов был зачислен юнкером в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища (1897) и отправился в столицу. Казачья сотня, неофициально именовавшаяся «Царской», была мечтой любого казака, стремившегося к офицерским погонам и блестящей карьере. 11 февраля 1899 года на старшем курсе Дутов был произведен в унтер-офицеры и в портупей-юнкера. Очевидно, это далось ему нелегко. По свидетельству С. А. Щепихина, «здесь А. И. Дутов также на положении с[е]редняка, а по строю даже из числа отсталых. Но здесь ярче начинает выступать самолюбие и честолюбие. Говорили, что отец обещал его выпороть, если он не получит “лычки” (нашивки портупей-юнкера), и он их добился, несмотря на плохой строй. В училище он начал франтить (благо отец высылал деньги) и пустился в свет, но ни в дебошах, ни в выпивках участия заметного не принимал».
Училище Дутов окончил по первому разряду в 1899 году, в своем выпуске был в первом десятке. Высочайшим приказом 9 августа 1899 года он произведен в хорунжие и направлен в 1-й Оренбургский казачий полк, стоявший в Харькове. Прослужив на новом месте менее года, Дутов в июне 1900-го отправился в 3-ю саперную бригаду, стоявшую в Киеве, изучать телефонное дело. По возвращении в полк Дутова назначили заведующим конно-саперной командой, кроме того, он в 1900–1901 годах являлся еще и полковым библиотекарем, а также членом офицерского заемного капитала. Во время службы в Харькове Дутов в Технологическом институте слушал лекции по электротехнике, которой он увлекался, специальностью же своей избрал телеграфное и телефонное дело, причем практические навыки в этой области сохранил на всю жизнь и уже в годы Гражданской войны часто сам работал на аппарате. В 1901 году он вновь был направлен в Киев для изучения саперного дела, причем вернулся в полк после курса обучения с характеристикой «выдающийся».
Чтобы не выходить «на льготу», полагавшуюся в Оренбургском Казачьем Войске после трех лет строевой офицерской службы, Дутов решил перевестись в инженерные войска, где в строевой службе офицера не было таких перерывов, как у казаков. Вероятно, за счет этого он хотел быстрее выслужить следующий чин. Итак, в 1902 году молодой способный офицер был командирован сначала в Киев для предварительного испытания при штабе 3-й саперной бригады, а выдержав его – направлен в Санкт-Петербург для сдачи экзамена при Николаевском инженерном училище на право прикомандирования к инженерным войскам. Подготовка заняла четыре месяца, а затем, успешно сдав экзамен за весь курс училища, Дутов был отчислен в распоряжение Главного инженерного управления и командирован в Киев, в 5-й саперный батальон «для испытания по службе и последующего перевода». 1 октября 1903 года он был произведен в чин поручика.
Стремление к знаниям не оставило Дутова и на новом месте. Он принял решение поступить в Николаевскую Академию Генерального Штаба. Успешно сдав летом 1904 года предварительные письменные экзамены при штабе Киевского военного округа, Дутов вновь отправился в столицу, чтобы выдержать устные вступительные испытания непосредственно при Академии. По итогам экзамена его зачислили на младший курс Академии. Едва начав учебу, он в ноябре 1904 года возвращается в свой саперный батальон и в декабре едет в командировку в город Умань за лошадьми по конской повинности. Во время командировки он получает назначение на должность начальника кабельного отделения и находится на этом посту до 11 сентября 1905 года.
Единственным объяснением этих событий в жизни Дутова является подготовка к отправке батальона на Дальний Восток, где уже почти год шла неудачная для России война с Японией. По имеющимся сведениям, будущий Атаман пошел на войну добровольцем. Его саперный батальон в составе 2-й Маньчжурской армии принял участие в Русско-Японской войне на ее заключительном этапе. Поручик Дутов находился в Маньчжурии с 11 марта по 1 октября 1905 года, причем за «отлично-усердную службу и особые труды» во время боевых действий был награжден орденом Святого Станислава III-й степени. После войны Дутов возобновил учебу в Академии.
Годы учебы были серьезным испытанием для слушателей Академии. Дутов окончил два класса Академии по первому разряду и дополнительный курс «успешно», но «без права на производство в следующий чин за окончание академии и на причисление к Генеральному Штабу», что выработало в нем чувство собственной неполноценности, которое он пытался преодолеть всю свою жизнь. Неудовлетворенность своими достижениями, возникшая у Дутова после Академии, до 1917 года никак себя не проявляла. Но, получив весной 1917 года шанс реабилитироваться в собственных глазах и в глазах окружающих, Дутов ухватился за него и в полной мере этим шансом воспользовался. Его сокурсник Щепихин вспоминал, как однажды, в начале октября 1919 года, Дутов сказал ему: «Да, Сережа, вот тебе и генеральный штаб. Меня не пожелали, выгнали, забраковали, а вот какие дела можно делать и без марки, штемпеля Генштабиста! И заметь, все около меня бывшие – Вагин, Зайцев, Махин [118] – все это второразрядники, не чистый Генеральный штаб!» Конечно, академический балл, спустя годы после окончания Академии, мог и не иметь большого значения для оценки способности ее выпускников руководить войсками, так как не учитывал их практического опыта, накопленного на фронте. Но хочется верить, что назначение второразрядников на высшие посты в Оренбургском Казачьем Войске не стало целенаправленной политикой Дутова, избегавшего назначения перворазрядников, в противном случае поражение антибольшевицкого движения на Южном Урале выглядит еще трагичнее.
В старшем классе лучший балл Дутов имел по стратегии, чуть ниже был его результат по военной администрации. В период Гражданской войны Дутов подтвердил правильность академических оценок по этим дисциплинам, прославившись именно как талантливый администратор и стратег. С трудом давалась будущему Атаману тактика, еще тяжелее иностранные языки и, как ни странно, инженерное дело, хотя до Академии он выдержал экзамен при Николаевском инженерном училище и служил в инженерных войсках! Возможно, относительно низкие баллы по тактике отчасти объясняют отсутствие у Дутова полководческого таланта, что выявилось в годы Первой мировой и Гражданской войн. Дутов явно не был в числе выдающихся слушателей Академии, однако учеба в ней дала ему достаточно широкий кругозор и, вероятно, способствовала тому, что впоследствии он оказался в числе ведущих политических деятелей России.