роб, кровным врагом, с которым по приказу Ленина, Троцкого, Кобозева и Ко, даже запрещено разговаривать. Потому что избранники [123] войск, войсковые атаманы, не угодны Ленину и т. д. и т. д. …Прочь от казачества, торгаши своей совести! Прочь, наемники Вильгельма! Прочь, грабители государственных банков! Прочь, мародеры, обирающие жителей и служащие на немецкие и награбленные деньги!!»
Такую статью мог написать только настоящий патриот своей страны, который выстрадал столь проникновенные строки. И если поставить вопрос, за что вообще такой исторический деятель, как Дутов, достоин искреннего уважения потомков, однозначным будет ответ – за свою бескомпромиссную борьбу с большевиками с 1917 года и до самой смерти.
На Войсковом Круге в декабре 1917 года сторонники большевиков Т. И. Седельников и подъесаул И. Д. Каширин потребовали отставки Дутова и признания Советской власти, однако такое предложение не встретило поддержки у казаков. Дутов вновь был избран Атаманом, а 11 декабря постановлением Войскового Круга, Комитета спасения Родины и Революции, башкирского и киргизского [124] съездов в границах Оренбургской губернии и Тургайской области был образован Оренбургский военный округ, командующим войсками которого стал сам Атаман, а начальником Штаба округа – полковник И. Г. Акулинин. Дутов, безусловно, видел, что автономизировавшиеся казачьи и национальные окраины могут стать зародышами будущего объединения страны на антибольшевицкой платформе. Возможно, поэтому он временно допустил некоторое обособление Оренбургского Казачьего Войска и Оренбургской губернии.
16 декабря Атаман написал письмо командирам казачьих частей с призывом направить вооруженных казаков в Войско. Дутову необходимы были люди и оружие, однако, как вскоре выяснилось, основная масса казаков, возвращавшихся с фронта, воевать не хотела. Поэтому на первом этапе борьбы он, как и другие лидеры антибольшевицкого сопротивления, не сумел поднять на борьбу и повести за собой сколько-нибудь значительное число сторонников. Те добровольческие отряды, которые организовывались Дутовым, в основном состояли из офицеров и учащейся молодежи. Но противник не имел четкого представления о его слабости, к тому же большевики были дезинформированы сведениями, поступавшими из Оренбурга, в частности, информацией о наличии у Дутова до 7 000 казаков. На самом деле против красных Дутов мог выставить не более 2 000 человек, включая стариков и молодежь, и этих сил явно не хватало для борьбы с окружавшими город большевиками. Большевики очень боялись гипотетического соединения Дутова и Каледина, на что в ноябре – декабре 1917 года ни у того, ни у другого просто не было сил. Более реальными представляются планы координации действий Дутова с непосредственными соседями Оренбуржцев – Уральскими казаками, однако документы об этом относятся к январю 1918 года – более позднему периоду, когда на Южном Урале уже шла ожесточенная борьба с большевиками. В Забайкальи есаул Г. М. Семенов планировал «обезопасить Сибирскую магистраль и организовать боевые силы в помощь ген[ералу] Дутову». В начале января 1918 года Семенов направил к Дутову офицера, однако тот был арестован в начале своей миссии, судя по всему, в районе Красноярска. Сам Дутов также пытался поддерживать связь с Дальним Востоком. В частности, в ноябре 1917 года он направил Войсковому Атаману Уссурийского Казачьего Войска Н. Л. Попову телеграмму с осуждением действий большевиков и призывом поддержать Временное Правительство. Не подлежит сомнению, что в налаживании связей с лидерами других казачьих войск Дутову помогли контакты, установленные еще в петроградский период его деятельности.
Между тем большевики наращивали свои силы. Уже в декабре против Дутова они бросили не менее 5 000 человек, к началу 1918 года их численность превысила 10 000. Эти отряды были разношерстными, но и случайным их состав тоже нельзя назвать. К примеру, матросы Балтийского флота, направленные на Оренбург, были набраны из команд линейных кораблей «Андрей Первозванный» и «Петропавловск». Команды именно этих кораблей активно участвовали в убийствах собственных офицеров в марте 1917 года. Помимо матросов в борьбе с Дутовым на ее начальном этапе участвовали ветераны революционного подполья, состоявшие в отрядах боевиков еще в годы первой русской революции.
20 декабря Кобозев направил ультиматум оренбургскому Атаману, в котором потребовал прекратить сопротивление. Ответа не последовало. 23 декабря красные перешли в наступление. Первый бой с применением артиллерии произошел у станции Сырт. При подъезде к станции Каргала возле Оренбурга красные наткнулись на выставленный Дутовым офицерский отряд и в панике бежали, преследуемые белыми.
Наступление на Дутова началось практически одновременно с северо-запада и северо-востока – от Бузулука и Челябинска. Одновременно красные пытались действовать, наступая из Туркестана. Общее руководство и координация действий противников Дутова находились на очень низком уровне, что признавали сами большевики. Первое серьезное наступление на Оренбург полностью провалилось. В то же время наступление в районе Челябинска увенчалось успехом: в ночь на 25 декабря был занят город Троицк – центр 3-го военного округа Оренбургского Казачьего Войска.
Дутов с одобрения Комитета спасения Родины и Революции и малого Войскового Круга 31 декабря 1917 года приказал войскам прекратить преследование противника по занятии станции Новосергиевка, поскольку территория Оренбургской губернии и Войска, таким образом, была бы очищена от большевиков. При этом предполагалось на станции Новосергиевка выставить заслон из офицеров, юнкеров и добровольцев-казаков численностью 100–150 человек с пулеметом и вести ближнюю конную и агентурную разведку, а остальные силы отвести в Оренбург.
Второе наступление Кобозева на Оренбург началось уже 7 января 1918 года. Сильный бой произошел восточнее станции Новосергиевка, однако наибольшим ожесточением отличались бои за станцию Сырт, занятую красными 13 января. Красные оценивали силы сторонников Дутова, отступивших после этого в Оренбург, всего лишь в 300 человек. Наконец, 16 января в решающем бою под станцией Каргала наступление красных отбить не удалось, и 18 января Оренбург был сдан, а добровольческие отряды было решено распустить.
Те, кто не пожелал сложить оружие, отступили по двум направлениям: на Уральск и на Верхнеуральск или временно укрылись по станицам. Самому Атаману пришлось спешно покинуть свою столицу в сопровождении всего шести офицеров, вместе с которыми он вывез из города Войсковые регалии и часть оружия. Несмотря на требования большевиков задержать Дутова, обещание вознаграждения за его поимку и почти полное отсутствие у него охраны, ни одна из станиц не выдала Войскового Атамана. Дутов решил не покидать территорию Войска и отправился в центр 2-го военного округа – город Верхнеуральск, находившийся вдали от крупных дорог и дававший возможность продолжить борьбу.
На территории округа вновь сформированные партизанские отряды продержались до середины апреля. После сдачи Верхнеуральска правительство во главе с Дутовым расположилось в станице Краснинской, где попало в окружение. На военном совете было принято решение пробиваться на юг и, если не удастся удержаться на Войсковой земле, уходить вдоль реки Урал в киргизские степи. Там планировалось находиться до тех пор, пока не представится возможность вернуться для продолжения борьбы с большевиками. Сам Дутов впоследствии утверждал, будто в поход казаки выступили с целью получить патроны со складов в Тургае, а также отдохнуть после напряженной борьбы, то есть отрицал вынужденный, отступательный характер похода, что не соответствовало действительности.
17 апреля, прорвав окружение, Дутов вырвался из Краснинской. Эта дата может считаться началом 600-верстного Тургайского похода. Красногвардейцы под командованием В. К. Блюхера и Н. Д. Каширина устремились вслед за отступавшими партизанскими отрядами на станицу Магнитную. Даже в советской исторической литературе отмечалось, что красногвардейские отряды в борьбе с Дутовым «действовали недостаточно слаженно и организованно, а некоторые командиры отрядов проявляли недисциплинированность, не всегда выполняли указания главкома».
Дутов принял решение от боя с противником уклониться. Каширин ожидал оренбургских партизан на переправе через реку Гумбейка (приток Урала) у станицы Черниговской, в то время как они переправились через эту реку возле станицы Наваринской, введя красных в заблуждение. Но 23 апреля партизан настиг сильный отряд, состоявший из пехоты, кавалерии и артиллерии. Нападение оказалось неожиданным, началась паника. Пришлось в невыгодных условиях принять бой. Боем руководил помощник Войскового Атамана полковник Акулинин, которому была поставлена задача задержать красных и выиграть время для эвакуации раненых, беженцев и обоза. В этом бою едва не погиб сам Атаман Дутов, так как «неприятельская граната упала и разорвалась всего в шести-восьми шагах от Атамана, но Бог хранил А[лександра] И[льича] для дальнейшей работы…» Казаки готовы были приписывать своему Атаману какую-то мистическую силу: «А Дутов подошел к храму-то Божьему и заговорил его, и большевики так и не сделали ему вреды [125] , целехонек остался храм-от Божий», – вспоминал позднее один из очевидцев боя. В результате сражения казакам удалось на несколько часов задержать красных, что позволило Дутову успешно провести эвакуацию. К вечеру все отряды собрались в станице Елизаветинской – последней в Оренбургском войске перед Тургайской степью, на границе с которой красные прекратили преследование.
Блюхер писал, что преследованию помешала «весенняя распутица», а казаки, «разбившись в Тургайской области на маленькие группки, разошлись в разных направлениях». Вероятно, определенную роль сыграло и усиление повстанческих выступлений на территории Войска. Кроме того, не соответствует действительности утверждение о разделении казаков. Наоборот, по пути к Тургаю они были объединены в один Партизанский отряд Оренбургского Казачьего Войска (конная сотня – около 110 человек, пешая сотня – около 80 человек и пулеметная команда – около 40 человек, 7 пулеметов). По некоторым данным, с Дутовым в Тургай пришло до 600 человек, то есть помимо отряда еще около 360 беженцев. Как позднее вспоминал один из участников похода, «все партизаны, от Атамана до кучера на повозке, жили в одинаковых условиях, ели одну пищу и получали одинаковое жалованье».