Эмиссаром этим был генерал В. Е. Флуг, в свое время тринадцать лет прослуживший на Дальнем Востоке, старый знакомый Алексеева. Впоследствии он вспоминал, что Алексеев, «насколько можно было судить по его личным отзывам, не вполне сочувствовал командировке в столь отдаленный раион, где даже благоприятный результат работы не мог оказать влияния на судьбу ближайших начинаний Добровольческой Армии» (следовательно, еще меньше Алексеев должен был бы сочувствовать двум командировкам в Сибирь подряд – гипотетической Гришина и состоявшейся Флуга). Л. Г. Корнилов же, «смотревший на вопрос шире» и считавший «делегацию в Сибирь» полезной, смог дать Флугу письма лишь к одному лицу в Томске и двум – в Омске. Остальные «адреса и связи» предстояло искать и устанавливать самостоятельно.
В частности, по приезде 28 апреля 1918 года в Томск генерал Флуг «познакомился с подполковником артиллерии А. Н. Гришиным [134] , только что приглашенным… на должность начальника штаба по всем организациям Сибири к западу от Байкала; до этого он состоял в одной из военных организаций Новониколаевска» (опять-таки, если бы Алексей Николаевич отправился на Восток по поручению командования Добровольческой Армии, он, конечно, не преминул бы сразу сообщить об этом). «…По первому знакомству подполк[овник] Гришин производит благоприятное впечатление», – осторожно («уклончиво») ответил Флуг, когда у него спросили, одобряет ли он выбор этого офицера на роль «начальника штаба по всем организациям».
Осторожность была вызвана тем, кто именно «выбирал» и «пригласил» Гришина. Всего за несколько дней до приезда в Томск корниловско-алексеевский эмиссар узнал о существовании в Харбине «сибирского правительства», которое якобы «за отсутствием в России общегосударственной власти исполняет временно функции правительства всероссийского и как таковое находится в сношениях с союзными державами, от которых будто бы уже получило признание». Военным министром этого правительства числился уже известный нам Краковецкий, рассылавший по Сибири своих «уполномоченных». Социалистический состав «правительства», каторжное прошлое Краковецкого и нелестная характеристика, данная «главе кабинета» П. Я. Дерберу омскими знакомыми Флуга, и побуждали с недоверием присматриваться к их «избраннику» Гришину. Впрочем, тот «оказался лицом, обладающим здравыми военными понятиями», а его сотрудники – так и просто произвели «отличное впечатление» «по своему наружному виду, дисциплинированности и деловитости».
Может быть, это и удержало Флуга от приписывания Алексею Николаевичу членства в партии социалистов-революционеров, упоминания о чем нередко встречаются в исторической литературе. Однако формальная принадлежность Гришина к партии до сих пор остается столь же недоказанной, сколь тесное сотрудничество с ее представителями – неоспоримым. Сам он рассказывал впоследствии, что «задался целью создать военную силу из офицеров и затем при ней учредить власть, но задача эта оказалась невыполнимой вследствие полной невозможности найти общий для офицерства политический лозунг. Пришлось поэтому сойтись на поддержании самой идеи власти, хотя бы данное ее содержание и представлялось неприемлемым».
Похоже, что Гришин все-таки лукавит: «неприемлемое» – слишком сильное слово, и сотрудничество с чем-то «неприемлемым» выглядит или парадоксальным, или чересчур циничным. На самом деле, должно быть, работа с социалистами, в первую очередь эсерами, представлялась Гришину вполне допустимой, особенно при знакомстве с остальными политическими группами. Могла сыграть свою роль пассивность более правых политических деятелей: вспоминал же Флуг, что руководители омской организации «Партии Народной Свободы» (конституционно-демократической) оказались «несклонными» «к активной работе против большевиков, ссылаясь на директивы центрального комитета партии и на безнадежность… выступлений против советской власти без поддержки со стороны союзных держав». С тем же самым столкнулись и корниловские эмиссары в Москве, оказавшиеся в одиночестве и вынужденные работать с неожиданными союзниками: «Савинков был военным министром у Керенского, а до революции – социалистом-революционером… Как же мы с ним сойдемся? Ведь мы монархисты!» – «Что делать? Никого нет. Одни удрали, другие спрятались».
Впрочем, неизвестно, испытывал ли Алексей Николаевич подобные сомнения, или в его жизни был период искреннего увлечения «передовыми взглядами». Но если и был – то весьма недолгий, а укорененность в социалистической идеологии ему и вовсе не следует приписывать. Даже автор, которому импонировал бы именно Гришин-«демократ» и социалист, – эмигрантский историк С. П. Мельгунов (сам член партии народных социалистов и человек демократических убеждений), – решительно причислял его к более или менее случайным «попутчикам» эсеров: «Было бы большой ошибкой думать, что в эсеровские военные организации шли какие-то правоверно мыслящие социалисты-народники. Нет, шли, отыскивая хоть какой-нибудь точки опоры. Эсеры, или вернее фирма Сибирского правительства, и являлись такой опорой, в особенности при пассивности других политических групп… Сомнительным эсером был атаман енисейского казачьего войска Сотников, первый в январе 1918 г. поднявший в Красноярске восстание. Таким же был и начальник Западн[ого] военного округа подп[олковник] Гришин (псевд[оним] Алмазов), о котором впоследствии омская “Заря”… писала: он первый организатор и вождь армии, освободившей Сибирь; деятель “героического периода борьбы с советами”. Числился в среде эсеров и начальник Восточного военного округа полк[овник] Элерц-Усов, и др. Они все тянулись к партии только как к возможному организованному центру. Поэтому так скоро между представителями партии и ими оказались коренные разногласия. И они стали с точки зрения правоверных партийных деятелей лишь “авантюристами”».
Разногласиям еще предстояло проявиться, пока же союз военных с социалистами основывался на общности целей – свержения большевиков и установления власти Сибирского Правительства. О последнем, правда, известно было мало, и можно даже предположить, что более аутентичная информация оттолкнула бы значительную часть офицерства от «идеи власти» (такой власти) и побудила бы сомкнуться вокруг идеи военной диктатуры, на которую намекал Гришин и которую рекомендовал Флуг руководителю омской организации, полковнику П. П. Иванову (подпольный псевдоним «Ринов»).
Свое происхождение «сибирское правительство» вело от «Сибирской Областной Думы», своего рода местного «предпарламента», хотя она фактически так и не была созвана. 26 января 1918 года, за неделю до назначенного дня открытия заседаний Думы в Томске, большевики произвели там массовые аресты депутатов. Уцелевшие, которых было не более половины от съехавшихся в Томск, все-таки собрались 28 января, объявив себя полномочною Думой и избрав «правительство» во главе с Дербером, омским кооператором и правым социалистом-революционером (военным министром, как мы уже знаем, стал Краковецкий). «Я убежден, – вспоминал оказавшийся «министром снабжения» историк и этнограф И. И. Серебренников, – что около половины количества министров ввиду спешки и особой обстановки момента были избраны заочно, без согласия на это избираемых лиц. По крайней мере, о себе я могу сказать это совершенно определенно. Когда меня выбирали министром, я даже не подозревал об этом…» Помимо сомнительности полномочий собрания и сформированного им «кабинета», был еще и немаловажный вопрос о составе само́й «Сибоблдумы». Она избиралась по формуле «от народных социалистов до большевиков включительно», хотя и с оговоркой, что большевики приемлемы лишь признающие Учредительное Собрание и «областное народоправство Сибири». Согласно воспоминаниям того же Серебренникова, «так называемые цензовые круги, т. е. попросту все несоциалисты, отметались от участия в работе Сибирской Областной думы».
Вряд ли об участии (или желательности участия) в Сибоблдуме «государственно-мыслящих» большевиков было известно офицерам-подпольщикам; вряд ли все участники военных организаций отдавали себе отчет, что «кабинет министров» был избран без ведома иных из его членов в собрании более или менее случайных сорока пяти депутатов; зато о «поддержке правительства широкими сибирскими кругами» и его «авторитете у союзных держав» посланцы Дербера и Краковецкого говорили, по-видимому, немало, обещая, в частности, иностранную помощь восставшим. Впрочем, содействие союзников оставалось лишь гипотетическим: изгнание большевиков из Сибири будет произведено русскими руками и на русские деньги.
Деньги и возможности для поездок под видом своих сотрудников предоставлял подпольщикам «Закупсбыт» – «союз сибирских кооперативных союзов», в котором служил и Гришин – теперь уже не Гришин, а, по подпольному псевдониму, «Алмазов». Вскоре после падения большевиков один из кооператоров (также эсер) писал:
«Переворот в Сибири произошел в условиях исключительного сочувствия к нему сибирской кооперации.
Первые дни после свержения советской власти в Ново-Николаевске в местных торгово-промышленных кругах весьма популярной была острота: Власть в Сибири перешла к “Закупсбыту”!
Это, конечно, только острота, попавшая на ум торгово-промышленникам вследствие, по-видимому, персональных ассоциаций…»
В этой цитате можно усмотреть признаки скрытого противостояния «торгово-промышленных» (буржуазии и купечества) и «кооперативных» (близких к социалистам) кругов; и, коль скоро именно кооператоры были готовы бороться против большевизма, а «торгово-промышленники» (как и многие конституционные демократы) предпочитали осторожно выжидать, это невольно накладывало отпечаток «левизны» на все движение, – отпечаток, в скором времени превратившийся в клеймо «эсерства», с которым перейдет во многие мемуарные и исторические сочинения Алексей Николаевич Гришин-Алмазов.
Офицерам, попавшим в Сибирь, поневоле приходилось доверяться сведениям и мнениям своих местных сотрудников о настроениях общества, деревни, казачества. Тот же Гришин, хотя и прослужил в Сибири десять довоенных лет, за два с лишним года войны и, что еще важнее, год революции должен был утратить понимание обстановки, в которой теперь предстояло действовать. Однако доверие к социалистам, судя по всему, не было слепым: вряд ли случайно, например, «уполномоченные» Краковецкого – прапорщик Н. С. Калашников в Восточно-Сибирском военном округе и штабс-капитан А. Фризель в Западно-Сибирском – вскоре оказались замененными, и в Восточной Сибири подполье возглавил полковник А. В. Эллерц-Усов, а в Западной – подполковник «Алмазов». Смена руководс