«Если бы он спасся из большевистских лап, это было бы чудом. Такому чуду сейчас нет сил верить», – с болью писал один из бывших подчиненных Гришина-Алмазова, выражая при этом уверенность: «Нам, работавшим плечом к плечу с Алексеем Николаевичем, не страшно за те тайны, какие он хранит в себе».
«Каким мученьям и пыткам подвергнут большевистские комиссары человека, восставшего против них и попавшего в их обезьяньи лапы?.. – с содроганием размышлял этот офицер. – Но, скорбя бесконечной скорбью за участь одного из вернейших сынов России и загораясь новой решимостью довести нашу напряженную борьбу до конца, – мы твердо знаем одно: ни слова не добьются от своего пленника большевики и, лишив нас столь нужного сейчас нам энергичного и преданного родине человека, никакой другой выгоды не извлекут они из своей удачи».
Так рассуждал человек, хорошо знавший Гришина-Алмазова; а другой, никогда его не видевший и в месяцы напряженной борьбы сидевший в Харбине и Владивостоке, генерал барон А. П. Будберг, к лету 1919 года оказавшийся в Омске помощником военного министра, 27 июня вдруг начал рассказывать на заседании кабинета, «что сдача в плен большевик[ам] ген[ерала] Гришина-Алмазова получает новое освещение, т. к. с одной стороны военная контрразведка имела сведения, что Гришин-Алмазов свободно разгуливает по улицам Самары (то есть на советской территории. – А. К.), а с другой – что армией ген[ерала] Деникина получено сообщение (? – А. К.), что Гр[ишин]-Алмазов, будучи назначен г[енерал]-губернатором Одессы, вел широкую не по средствам беспутную жизнь: пьянствовал, кутил, увлекался картежной игрой и дамами полусвета, связался с арт[исткой] Липковской, вступал в какие-то подозрительные компании по организации игорных домов и т. п. (дневник подпоручика Зернова, не предназначавшийся автором для публикации и содержащий немало нелицеприятных заметок о Гришине, не подтверждает из этого перечня ничего, кроме кутежей, впрочем, не слишком частых. – А. К.), и что ген[ерал] Деникин не давал ему никаких серьезных поручений, что его удерживали от поездки для высадки в Александров[ск]е прежде чем будет произведена разведка, не представляет ли эта высадка опасности, но он настоял на немедленном своем отъезде. Ехавшие с ним офицеры и отряд охраны из рядовых все в Александров[ск]е погибли, а он, по слухам, остался в живых. Среди военных сфер невольно возникает мысль, не пал ли он морально настолько, что продался большевикам».
По своему обыкновению, Будберг не удосужился исправить ошибки (превращающиеся уже в клевету), когда они стали очевидными. Но Вологодский, занесший в дневник процитированные «разоблачения» и поверивший в «авантюризм» генерала настолько, что тут же начал вспоминать о прошлогодних «кутежах Гришина в Омске» и задумываться, не хотел ли тот в июле 1918-го привести к власти Колчака, – позже, получив более достоверные сведения, честно сделал в дневнике примечание: «С большим удовлетворением я прочел сегодня (9 октября. – А. К.) доставленную мне из информационного бюро вырезку из советских газет, что Гришин-Алмазов умер героем, а не авантюристом. Оказывается, что Гришин-Алмазов застрелился, как только был снят большевиками с парохода Каспийского моря [147] , успев бросить в море документы и докладные записки, которыми он был снабжен от ген[ерала] Деникина к адм[иралу] Колчаку…» А на Юге России звучали даже утверждения (правда, непроверенные и, возможно, недостоверные), будто «в селе Никольском у форта Александровска на Каспийском море найдена могила расстрелянного большевиками ген[ерала] Гришина-Алмазова». Впрочем, что могила существует, многие вообще не верили, – как, например, Тэффи, так описавшая с чьих-то слов смерть генерала:
«Увидев приближающийся корабль с красным флагом, сероглазый губернатор Одессы выбросил в море чемоданы с документами и, перегнувшись через борт, пустил себе пулю в лоб. Умер героем.
– Героем, Гришин-Алмазов! “Подчеркиваю, героем”!»
И в этом «подчеркиваю», так весело и немного легкомысленно звучавшем в устах «одесского диктатора», теперь слышатся слезы…
А. С. Кручинин
Генерал-лейтенант В. М. Молчанов
Викторин Михайлович Молчанов – лучший начальник дивизии в армии адмирала Колчака, легендарный предводитель Ижевских стрелков, герой Великого Сибирского Ледяного похода, командующий 3-м Стрелковым корпусом в Забайкальи в 1920 году, организатор и руководитель Хабаровского похода зимою 1921–1922 годов, командующий Белыми войсками в кровопролитном сражении за Волочаевку… Яркая, блистательная, несгибаемая личность, фронтовик, не выходивший из боев с середины 1918 и до конца 1922 года. Вряд ли можно назвать его «выдающимся полководцем» – пост начальника дивизии слишком мал для этого. Но не раз и не два в критические моменты борьбы именно решительные действия Молчанова и его подчиненных буквально спасали Белую Армию, давая ей возможность вырваться из самых безнадежных положений. В этом, наверное, и состоял главный талант генерала Молчанова: он без колебания брал на себя руководство, когда у всех вокруг опускались руки. И ни разу он не подвел своих подчиненных, в победах и поражениях оставаясь с ними до конца.
Викторин Михайлович Молчанов родился 23 января 1886 года в городе Чистополе Казанской губернии в семье почтового чиновника. Окончил Елабужское реальное училище, затем поступил в Алексеевское военное училище в Москве, по окончании которого 24 марта 1906 года был произведен в подпоручики и направлен для прохождения службы во 2-й Кавказский саперный батальон, в 1908 году переведен на Дальний Восток во 2-й Восточно-Сибирский саперный батальон, а в 1910 году – в 6-й Сибирский саперный батальон. Молодому Викторину Молчанову не пришлось участвовать в Русско-Японской войне, зато ему еще в училище, а затем во время службы на Кавказе довелось принять участие в борьбе с отравлявшей страну в 1905–1907 годах революционной заразой. Прям, честен, бесстрашен, иногда несдержан во гневе, беззаветно верен присяге и России, неприхотлив в быту, внимателен к солдатам и порою дерзок с начальниками, – таким был молодой Молчанов, и таким же он остался пятнадцать лет спустя, став знаменитым Белым генералом.
В эти предвоенные годы судьба как будто специально вкладывала в него знания и умения, которым суждено было пригодиться многие годы спустя. Знаменательный случай: в 1910 году, когда он только что попал в 6-й Сибирский саперный батальон, стоявший в то время в районе Иркутска, Молчанову вместе с несколькими другими молодыми офицерами была поручена съемка местности в районе острова Ольхон на Байкале. Эта съемка производилась зимою, когда Байкал был скован льдом, и Молчанов, в дополнение к основной задаче, детально изучил все способы перехода Байкала по льду и препятствия, которые могут при этом возникнуть. Десять лет спустя эти знания чрезвычайно пригодились не только самому Викторину Михайловичу, но и всей Каппелевской армии, которой на своем пути в Забайкалье пришлось пройти именно этим маршрутом.
Грянула Первая мировая война, и поручик Молчанов отправился на фронт, где вначале был назначен командиром роты в 7-м Сибирском саперном батальоне, а позднее возглавил 3-ю Отдельную инженерную роту при 3-й Сибирской стрелковой дивизии. 10 мая 1915 года у Боржимова на реке Бзуре (под Варшавой) рота штабс-капитана Молчанова оказалась на участке позиции V-го Сибирского корпуса, по которой немцы провели первую на русском фронте газовую атаку. В тот раз отравилось газом до 10 000 русских солдат; погибла почти целиком 14-я Сибирская стрелковая дивизия, а вместе с нею и три из четырех взводов из роты Молчанова. Четвертый взвод спасся, и именно благодаря Викторину Михайловичу.
Молчанов со своим взводом в 40 человек находился на участке 53-го Сибирского стрелкового полка, сидел в блиндаже и читал газету, причем ему как раз попалась статья о газовой атаке, произведенной немцами за месяц до того на французском фронте. В тот момент, когда Викторин Михайлович добрался до описания простейших способов защиты от газа, в блиндаж вбежал сапер с известием, что со стороны немецких позиций ползет огромное облако. Не теряя ни минуты, Молчанов бросился к саперам, приказал им намочить тряпки водой, прикрыть ими рот и нос и дышать только через эти импровизированные повязки. Позиции вокруг были оголены: в окопах лежали лишь трупы задохнувшихся солдат. Штабс-капитан Молчанов немедленно приказал заменить их редкой цепью своих сапер и подготовить к бою два оставленных пулемета. Когда немцы вслед за прошедшим облаком газа вышли из своих окопов, они были внезапно встречены огнем в упор и откатились в исходное положение. При отражении атаки Викторину Михайловичу приходилось, отдавая команды, время от времени снимать свою повязку, он отравился газом, но, к счастью, легко, и вскоре вернулся из госпиталя обратно к своей роте. За этот подвиг Молчанов был представлен к Георгиевскому Оружию, но из чисто формальных соображений представление было отклонено.
Февраль 1917 года застал капитана Молчанова и его роту под Ригой. В мае, когда в частях появились выборные солдатские комитеты, инженерная рота, уже затронутая разложением, на общем собрании отказала в доверии своему командиру как слишком храброму и «совершенно не современному офицеру». Викторин Михайлович перешел на должность штаб-офицера для поручений и делопроизводства при корпусном инженере VI-го Сибирского корпуса. После большевицкого переворота командир корпуса был смещен, корпусной инженер покинул свой пост, и исполнять его обязанности остался Молчанов, уже представленный к производству в подполковники, но так и не произведенный из-за отмены чинов. Служить становилось уж совсем невмоготу, и он готовился демобилизоваться. Однако его опередили немцы, перейдя в феврале 1918 года в наступление. 20 февраля на станции Вольмар Викторин Михайлович был ранен в стычке и попал в плен. После выхода из госпиталя, не желая отправляться в лагерь военнопленных, он добыл себе поддельный документ, с помощью которого перешел демаркационную линию. После долгих мытарств, 4 мая Молчанов вернулся домой в Елабугу. Как вспоминал он впоследствии, его «мозг работал в направлении Дона, Оренбурга, Забайкалья», где шла борьба с большевиками.