нный рубеж, с которого уже всеми силами можно было бы вновь перейти в наступление, или, по крайней мере, остановить красных до весны. Как видим, намечалось повторение Тобольского маневра, только в бо́льших масштабах.
Однако этот план не учитывал политических последствий отступления, в частности, Дитерихс не предполагал удерживать столицу Белой Сибири – Омск. Это обстоятельство и стало для него роковым. Верховный Правитель настаивал на безусловной защите Омска, и в этом вопросе его поддержал командующий 3-й армией генерал Сахаров. В результате генерал Дитерихс был смещен со своего поста, и Главнокомандующим армиями Восточного фронта вместо него был назначен Сахаров.
Обстоятельства смещения генерала Дитерихса, подробно описанные в донесении английского военного представителя майора Моринса со слов его агента, не оставляют сомнения в том, что Сахаров просто затеял интригу против своего начальника. Рассказ же об этом настолько колоритен, что его стоит привести целиком:
«4 ноября в 1 час дня были приняты Верховным Правителем генералы Дитерихс и Сахаров. Верховный был в необыкновенно нервном настроении и во время разговора с Дитерихсом и Сахаровым сломал несколько карандашей и чернильницу, пролив чернила на свой письменный стол. Верховный крайне немилостиво разговаривал с Дитерихсом, ставя ему в упрек, что все время его командования связано с исключительной неудачей и что он в настоящее время убедился в полной его неспособности. Не дав Дитерихсу [сказать] ни слова в свое оправдание, Верховный начал ему припоминать его уверения, ни на чем не основанные, о выступлении чехо-словаков с его назначением, отставки всех более или менее опытных генералов, что ему даже со стороны союзников пришлось неоднократно выслушивать о наивных начинаниях и приказах, исходящих от Дитерихса, что отступление армии и этим возможная сдача Омска – исключительная вина Дитерихса. Верховный также говорил о генерале Гайда, при чем бросалось в глаза следующее: когда Дитерихс в свое оправдание начал говорить, что он получил тяжелое наследие от Гайды, который совершенно разложил свою армию, а он все-таки в сравнительно короткий срок установил боевую способность ее, и что отступление лишь следствие превосходства в численности красных, – Колчак здесь потерял совершенно всякое самообладание, стал топать ногами и буквально стал кричать, что это обычный прием самооправдания: конечно, всегда во всем другие виноваты. “Я вижу лишь одно, что генерал Гайда все-таки во всем был прав. Вы оклеветали его из зависти, оклеветали Пепеляева, что они совместно хотят учинить переворот, да… переворот необходим… так продолжать невозможно… я знаю… Омск… мне скажете, что решительное сражение дадите между Омском и Ново-Николаевском… опять начинается та же история, что перед Екатеринбургом, Тюменью, Петропавловском и Ишимом. Омск немыслимо сдать. С потерей Омска – все потеряно. (Обращается к генералу Сахарову) Как ваше мнение?” Сахаров в позе Наполеона (рассказал агент) стал развивать свой план обороны Омска с рытьем окопов и проволочных заграждений в 6 верстах от Омска, говорил с такой уверенностью и притом в духе Верховного, что тот сразу принял сторону Сахарова, забыв все его промахи в Челябинске, Кургане и под конец под Петропавловском и Ишимом. Утвердил план Сахарова и, обращаясь к Дитерихсу, сказал: “Пора кончить, Михаил Константинович, с вашей теорией, пора перейти к делу, и я приказываю защищать Омск до последней возможности”.
“Ваше Превосходительство, – сказал Дитерихс, – защищать Омск равносильно полному поражению и потере всей нашей армии. Я этой задачи взять на себя не могу и не имею на то нравственного права, зная состояние армии, а, кроме того, после вашего высказанного мнения я прошу вас меня уволить и передать армию более достойному, чем я”.
Колчак: “Приказываю вам (обращаясь к Сахарову) вступить в обязанности Главнокомандующего. Генерал Дитерихс сдаст вам свой штаб, чтобы в первое время не тратить вам дорогого времени на формирование его. (Обращается к Дитерихсу) Приказываю вам, генерал, немедля все сдать генералу Сахарову”.
(Дитерихс в ответ): “Слушаюсь, – я так устал”.
Оба генерала, прощаясь с Верховным, выходят и сталкиваются в прихожей с майором Стивенсом, который в свою очередь обращается к Дитерихсу, объясняя ему, что он только что был у него в поезде по поручению генерала Нокса и узнал… он уехал к Верховному Правителю, он ехал сюда, чтобы передать ему приглашение генерала Нокса на обед сего числа. Дитерихс, схватясь за голову: “Ох, батюшки, дорогой мой, какие теперь обеды, я очень благодарен генералу за приглашение, но извиняюсь, я слишком устал, пусть теперь другие пообедают за меня”».
Дитерихс был оскорблен до глубины души, он немедленно сдал командование Сахарову и через несколько дней выехал в Иркутск в одном поезде с эвакуирующимся из города советом министров.
Первым распоряжением Сахарова явилась отмена директивы Дитерихса от 25 октября. Эвакуация Омска была резко остановлена, а частям Пепеляева, успевшим уже прибыть в район Ново-Николаевска, приказано было походным порядком возвращаться обратно в Омск. Однако уже два дня спустя Сахарову пришлось убедиться, что его замыслы абсолютно неисполнимы, и фактически он вынужден был вернуться снова к плану Дитерихса. В результате вмешательство Сахарова только внесло беспорядок в выполнение первоначального плана, сорвало эвакуацию Омска и в конечном итоге лишь ускорило падение города. Омск был оставлен 14 ноября чрезвычайно поспешно, и в нем были брошены огромные запасы военного имущества, необходимого для армии.
В свете разразившейся затем катастрофы, возникает закономерный вопрос, насколько исполним был первоначальный план Дитерихса? Пожалуй, он был достаточно реалистичен, но лишь при обязательном выполнении ряда условий: организации планомерной эвакуации, а также полном овладении ситуацией в тылу и на линии Транссибирской железнодорожной магистрали. Как известно, этого достигнуть не удалось, и не в последнюю очередь – благодаря «братской помощи» чехов…
В директиве Дитерихса от 25 октября ничего не говорилось о том, на каком рубеже следует остановить наступление красных. В условиях сибирской зимы замерзшие реки (Обь и Иртыш) не представляли собою преграды для наступающих. Однако существовал действительно прекрасный оборонительный рубеж: полоса Томской (или Щегловской) тайги – девственных, почти непроходимых лесов, шириной примерно в 60–80 верст, которая тянулась западнее Томска на юго-восток сплошной стеной вплоть до Алтая. В полосе отступления Белых войск поперек тайги с запада на восток шли лишь три узкие дороги, а вне дорог в условиях зимы продвигаться было практически невозможно. Защищать, таким образом, требовалось лишь выходы этих дорог из тайги, для чего было необходимо не слишком большое количество свежей пехоты, в достаточной мере снабженной пулеметами. Резонно предположить, что именно полосу Щегловской тайги генерал Дитерихс наметил в качестве того последнего рубежа, на котором он гарантированно сумел бы остановить красных.
И все-таки генерал Дитерихс, затевая 25 октября свой маневр, допустил грубую ошибку. Выводя в тыл на пополнение 1-ю армию (Сибирскую), он не принял во внимание уже явно проявившуюся на тот момент ненадежность ее частей в моральном отношении и оппозиционные настроения значительной части командного состава. И в решающую минуту ее полки, вместо того чтобы прикрыть своих отходящих боевых товарищей, подняли мятежи в Ново-Николаевске, Томске и Красноярске. В результате Щегловская тайга, вместо того чтобы спасти, погубила части 2-й и 3-й армий. На узких дорогах войска перемешались с многочисленными обозами. При любой пустячной поломке возникали многокилометровые пробки, в которых в конечном итоге были брошены не только обозы, но и бо́льшая часть артиллерии. Из тайги армия вышла уже практически небоеспособной.
А 9 декабря на станции Тайга генерал А. Н. Пепеляев вместе со своим братом премьер-министром В. Н. Пепеляевым арестовал генерала Сахарова, обвинив его в преступном оставлении Омска. Братья потребовали у Колчака суда над Сахаровым и восстановления в должности Главнокомандующего генерала Дитерихса. Адмирал послал телеграмму с этим предложением Дитерихсу, но Михаил Константинович, чья обида была еще слишком свежа, резко ответил, что соглашается принять командование лишь в том случае, если адмирал уйдет с поста Верховного Правителя. Такой ультиматум, разумеется, был расценен Колчаком как недопустимый, и Дитерихс, не дожидаясь новых предложений, немедленно выехал в Забайкалье. А армии 12 декабря 1919 года возглавил генерал Каппель, чтобы совершить с ними беспримерный Сибирский Ледяной поход…
Здесь на некоторое время прерывается связь Дитерихса с бывшей армией адмирала Колчака, по прибытии в Забайкалье переименованной в Дальне-Восточную Армию. Правда, он еще исполнял отдельные дипломатические поручения – так, в августе 1920 года ездил во Владивосток, где вел переговоры со своим старым знакомым генералом Болдыревым, бывшим в 1918 году Верховным Главнокомандующим, а ныне изрядно «порозовевшим» и занимающим пост управляющего военным ведомством во владивостокском коалиционном правительстве – «Приморской Областной земской управе». От имени Командующего Дальне-Восточной Армией генерала Лохвицкого Дитерихс пытался прозондировать почву относительно возможности для армии, в случае неудачи в Забайкальи, перейти на территорию Приморской Области. Переговоры окончились ничем, и Михаил Константинович решил удалиться от дел и поселиться в Харбине вместе со своей семьей.
К этому времени Дитерихс был женат вторым браком на Софии Эмильевне Бредовой (сестре двух братьев – генералов Бредовых, служивших в войсках Деникина, а затем Врангеля). Молодая, очень красивая и образованная женщина, София Эмильевна еще в Омске в 1919 году открыла домашнюю школу на 40 человек для девочек-сирот, дочерей погибших на фронте офицеров, которую она назвала «Очагом». В ноябре 1919 года ей удалось благополучно эвакуировать своих воспитанниц. Теперь в Харбине она целиком посвятила себя заботам о девочках-«очаговках», а Михаил Константинович – работе над книгой «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале», которая вышла во Владивостоке в 1922 году. 1 июля 1921 года у Михаила Константиновича и Софии Эмильевны родилась дочь Агния.