А по-русски – Русской Народной Добровольческой .
«После заключения перемирия, – рассказывал Б. В. Савинков, – Пилсудский призвал меня и сказал: “Дайте в 24 часа ответ, будете ли вы воевать?”» Первый Маршал, очевидно, имел свои планы: еще 9 октября, накануне приостановки боевых действий, польский генерал Л. Желиговский, офицер Российской Императорской Армии и русофил, инсценировав «неповиновение», двинул вперед две дивизии и занял Вильну, отбросив слабые литовские войска и провозгласив образование «независимой Средней Литвы», через несколько лет вошедшей в состав Польши. Много позже Желиговский утверждал, что проектировалось создание «польско-белорусского Великого Княжества Литовского» – части будущей федерации. Подобными мотивами и должен был руководствоваться Пилсудский, подталкивая русские войска к продолжению войны после перемирия.
А были ли в этой игре свои мотивы у русских? – В первую очередь, для них речь шла о само́м сохранении уже сформированных дивизий: предвидеть требования большевиков об интернировании или высылке белогвардейцев было не трудно, и решение Сейма от 15 октября о том, что до 2 ноября русские и украинские отряды должны разоружиться или покинуть территорию Польши, не могло оказаться неожиданным. Сами по себе переговоры, которые стали следствием тяжелого положения Польской Республики, потрясенной летними сражениями и колеблемой политическими нестроениями, казались многим странными, – красных успешно били, и остановка победоносных польско-русских войск вызывала подозрения, нет ли здесь влияния левых сил в польских правительственных кругах; а если это было так, то ничего хорошего ждать не приходилось, и оставалась лишь одна дорога – вперед.
Польско-советское перемирие, кроме того, оставляло в одиночестве боровшегося на Юге Врангеля, которому прямо подчинялась так называемая 3-я Русская Армия [225] , формально – Савинков и его Политический Комитет и, как мы помним, изъявлял готовность к подчинению Булак-Балахович. Ходили слухи о готовящемся союзе Врангеля с Петлюрой, хотя обе заинтересованные стороны вряд ли до конца верили в это. Тем не менее создавалась не только возможность для объединения или хотя бы координации действий всех, кто не желал складывать оружие, но и объективная необходимость наступлением приковать к себе часть большевицких сил, которые в противном случае могли бы быть переброшены на Юг.
Возможно, существовали и прямые инструкции Врангеля, не называвшие конкретных дат, но определявшие условия перехода в наступление – не зря через три дня после возобновления Балаховичем боевых действий барон, узнавший о них «частным образом», телеграммой Савинкову и Булаку приветствовал их и выражал «полную уверенность, что общими усилиями и настойчивостью [мы] доведем до конца нашу совместную борьбу и освободим нашу исстрадавшуюся Родину от ига насильников», в те же дни предполагая направить в Польшу генерала Я. А. Слащова-Крымского для объединения военного руководства. Что же касается 3-й Армии, которой теперь командовал произведенный в генералы Б. С. Пермикин, то Савинков утверждал: «Врангель ему приказал [наступать], а он исполнял приказ начальства».
Были и некоторые основания для надежд и далеко идущих планов. Не прекращалась польская поддержка: «При дальнейшем развертывании дивизии в армию, – свидетельствовал капитан Елин, – были организованы – кроме имеющихся всех частей – автоколонны и авиационные отряды. Автомобили были тоже отпущены польскими властями в исправном виде и высланы немедленно на фронт. Часть машин, требующая ремонта, была отдана в частные гаражи, быстро исправлена и тоже отправлена на фронт за исключением лишь 3-х машин, требуемых для интендантских складов». Балаховичу оказывалось содействие в пополнении его частей, формировании новых и накапливании их вблизи демаркационной линии. В результате к концу октября Армия состояла из трех дивизий и отдельной бригады (всего 12 пехотных и 7 конных полков с артиллерией, общей численностью до 20 000 человек, из которых, однако, лишь немногим более половины относилось к боевому составу) и была самым крупным войсковым соединением, которое когда-либо подчинялось «Батьке».
Однако в то же время он совершает и большую ошибку, опубликовав «Программу Русской народной Добровольческой армии», кем бы она ни была составлена (на энергичные и убедительные «приказы Батьки» этот декларативный и полный «теоретизирования» текст отнюдь не походит): наряду с лозунгами, рассчитанными на импонирование народным массам, документ таил в себе и самую страшную угрозу – превращения национальных вооруженных сил в партийную организацию.
« 1. Мы будем вести непримиримую борьбу с большевизмом во имя народного начала, — говорилось в нем , – ибо идея большевизма, не говоря о ее нравственной и государственной несостоятельности, в корне противоречит делу народному.
Мы стремимся к освобождению России от всех насильников, самозванно распоряжающихся достоянием народа и не дающих ему свободы выявить собственную волю к устроению своей жизни.
Поэтому мы отвергаем не только большевизм, царящий в советской России и являющийся новым самодержавием слева, но также всякие реакционные попытки монархистов справа; большевистский монархизм и монархический большевизм неприемлемы в равной мере.
2. Мы станем бороться с большевизмом рука об руку со всеми другими народами, уже ведущими таковую борьбу, и с могущими вступить в нее.
Пусть знают эти народы, что мы не стремимся к восстановлению прежней России с насильно-подогнанными в ее пределы областями и государствами, ставшими ныне самостоятельными; мы стремимся к уничтожению большевизма, ибо он есть политическая и экономическая смерть страны.
Мы призываем все народы и страны, борющиеся ныне с большевиками порознь, сплотиться в военную коалицию на поле брани и в политический союз, ни в чем не стесняющий их самостоятельных суверенных прав, для борьбы совместной как с большевиками, так и с монархизмом, с этими двумя не только русскими, но и обще-мировыми опасностями.
Мы предлагаем конфедеративное сотрудничество национальностям, вовлеченным в борьбу с большевиками, на началах полной свободы, самоопределения и широкого проявления национальной инициативы, зная, что братская терпимость лежит в основе русского народного духа. Проявления иных чувств всегда являлись результатом искусственно привитых или насильственно навязанных убеждений.
3. Мы стремимся не к завоеванию России силою оружия, а к уничтожению понятия “Советская Россия”, которая является плодом самодержавной тирании захватчиков власти.
Поэтому мы боремся не против красной армии, состоящей из насильно мобилизованного народа, а против тех, кто произвел эту мобилизацию, против комиссаров, коммунистов и их приспешников.
Против них мы будем бороться не только оружием, но и словом правды, обращенным к красной армии.
4. Борьба с советской властью исключительно силою оружия, завоевательным способом, терпела, начиная с чехословацкого движения в Июне 1918 года и кончая наступлением Северо-Западной армии в Октябре 1919 года, неудачу за неудачей.
Поэтому способы борьбы с советской Россией должны быть изменены коренным образом.
Борьба с большевизмом должна совершаться исключительно на добровольческом начале. Это подразумевает полную свободу выбора – идти с нами или нет. Но раз вступивший под наши знамена отдает себя всецело на служение общему делу.
Мы требуем, особенно от переходящего к нам командного состава, решительного отказа от своекорыстных расчетов и бюрократических навыков, предупреждая, что нет суда неумолимее и дисциплины беспощаднее, чем суд и дисциплина братской народной Армии Свободы.
5. Проникновение в душу народную и сознание ее особенностей заставляет нас признать, что Россию всегда одушевлял главным образом патриотизм местный, патриотизм области, губернии и даже уезда. Защита родины была особенно понятна как защита своего семейного очага. Рекрутчина была ужасна для народа как долговременная и далекая разлука с родным кровом.
Ввиду этого практическая борьба с большевиками будет строиться на следующих началах:
а) Удар наносится особым добровольческим корпусом, составленным из бойцов, оторвавшихся от семейного крова и добровольно готовых отдать свою жизнь на борьбу с большевиками.
б) По занятии области производится демобилизация находящихся на территории этой области войск, не входящих в состав ударного корпуса; после чего призываются добровольцы в местное ополчение, которое призвано оставаться в пределах всей области и ни под каким предлогом, кроме добровольно выраженного желания, не выводится за ее границы, а лишь защищает их с оружием в руках.
в) По очищении области от большевиков немедленно, без создания промежуточного временного военного управления, призываются для организации местной государственной жизни местные общественные силы; они образуют местные Учредительные Собрания, которым вручается на местах вся полнота власти, обеспечивающая завоевания революции.
6. Уничтожением большевизма на территориях России завершается задача народной добровольческой армии Свободы.
С твердой верой в жизненность провозглашенных нами начал и в неизбежность победы – подымаем мы наше знамя.
НАРОДНАЯ ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ »
Если считать «Программу» произведением Б. В. Савинкова, то ее доктринерство не выглядит чем-то необычным для человека, всегда бывшего, в сущности, больше литератором-эссеистом, чем серьезным политиком, и способного поэтому легко увлекаться звучными фразами, которые имели весьма сомнительное содержание; но почему генерал, с его практическим умом, дал документу свое имя (листовки украшала виньетка с надписью «Русская Народная Добровольческая Армия Ген[ерала] Булак-Балаховича») – не совсем ясно. В самом деле, невелика была надежда на обаяние слов, адресованных простому народу, о котором участник войны писатель Иван Лукаш метко сказал: «А душа их теперь – еще бродило». Все равно, в красноармейской ли шинели, в роли дезертира или землепашца, – «они не верят ни красному, ни белому, ни черному. Они насмешливо скалят зубы на бешеный русский хоровод крови, огня и смерти. Петлюра им так же смешон, как противен заезжий комиссар. Интеллигентские слова их раздражают…» И попытки напугать мужика «монархистами» и «реакцией», равно как и отмененной полвека назад «рекрутчиной», о которой по деревням помнили только дряхлые старики, вряд ли могли достигнуть желаемого эффекта.