В отличие от австрийского генерала Э. Зарембы, лично пошедшего в атаку в первой линии, Келлер остался со Штабом и конвойным взводом на гребне господствующей высоты и мог адекватно оценивать происходящее. Следует отметить, что граф проявил выдающийся глазомер, как задавая направление движения, так и приказав (зычным окриком) двум гусарским эскадронам, уже устремившимся в бой, «держаться на уступе и атаковать во фланг». В первой схватке успех был явно за русскими кавалеристами, но немедленно налетела вторая линия эскадронов противника. Еще несколько минут – и центр русской лавы был прорван.
«Стройная, величественная фигура всадника… оставалась неподвижной, как бы окаменелой; взор впился в противоположный скат лощины, как будто отыскивал ту грань, на которой произойдет встреча, где сейчас должна родиться победа и вместе с ней лучезарная слава… или… смерть! Другого решения быть не могло», – так, по словам очевидца, выглядел граф Келлер в первые минуты боя; теперь же мнимая «окаменелость» сменилась мгновенным решением бросить в схватку последний ничтожный резерв. Прозвучала команда: «Штаб и конвой – в атаку!» – и этого отчаянного натиска не выдержали прорвавшиеся австрийцы. В то же время два русских эскадрона, во исполнение приказа начальника дивизии шедшие в атаку уступом за левым флангом основной линии, теперь выдвинулись вперед и подоспели к месту основной рубки почти одновременно с наступающей третьей линией австрийцев. Последняя могла бы решить исход боя, но, атакованная во фланг, смешалась и лишь частично включилась в «общую свалку», частично же стала уходить. Гусары лобовой атакой захватили стреляющую батарею противника, а одна из казачьих сотен, освободившись после нанесения поражения австрийской пехоте, по инициативе командира выдвинулась к переправам на реке Стрыпе, заняв их и отрезав австрийцам один из путей отступления, которое уже превращалось в беспорядочное бегство…
Награждение Федора Артуровича состоялось Высочайшим приказом 27 сентября 1914 года, а на следующий день Императрица Александра Феодоровна писала Государю: «Какая радость для Келлера! Он в самом деле заслужил свой крест, и теперь он нам отплатил за все. Это было его горячее желание все эти годы».
«Порыв не терпит перерыва», – гласит мудрая кавалерийская заповедь, и Келлер следует ей во всем развитии боевых действий. «…Состоя начальником 10-й кавалерийской дивизии, – гласит Высочайший приказ о награждении его Георгиевским Оружием, отданный много позже (25 апреля 1916 года), – 12 августа 1914 г. в районе дд. (деревень. – А. К. ) Голы – Ковец – Выпески отбросил передовые части противника и затем задержал его превосходные силы, дав этим возможность нашим войскам развернуться в выгодных условиях для атаки позиции на [реке] Гнилой Липе. 18 августа, при первых признаках отхода противника, прорвал его расположение и, продолжая параллельное преследование, расстроил сильную немецкую колонну, обратив ее в бегство. 31 августа – 3 сентября организовал преследование противника, отходившего к р[еке] Сану. Рядом боев у сс. (сел. – А. К. ) Язов-Нови, Ципула, г[орода] Яворов и в районе Добромиль – Самбор окончательно его расстроил, захватив 6 орудий, около 600 пленных и обоз, занимавший протяжением около десяти верст. Такое же преследование продолжал до 13 сентября включительно, с принуждением арриергардов противника к поспешному отходу и с захватом многочисленных трофеев».
Победы продолжаются и в следующем году. «Я помню, как гр[аф] Келлер повел нас на штурм Ржавендов и Топороуца, – пять лет спустя не скрывает своего восхищения генерал П. Н. Краснов, рассказывая о тяжелых боях весны 1915-го. – …Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный свитой, под развевающимся своим значком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ничего не слыхал, но заревела солдатская масса “ура”, заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны. И когда был бой, – казалось, что граф тут же и вот-вот появится со своим значком. И он был тут, он был в поле, и его видели даже там, где его не было. И шли на штурм весело и смело».
В боях под Хотином, «на штурм Ржавендов и Топороуца» Федор Артурович вел уже вновь сформированный III-й конный корпус. Первое же сражение доставило корпусу громкую славу, а его командиру принесло орден Святого Георгия III-й степени – по формулировке Высочайшего приказа от 23 мая 1915 года, «за то, что 17-го марта 1915 г. во главе вверенного ему корпуса атаковал в конном и пешем строю в районе д[еревень] Рухотин, Поляна, Шиловцы, Малинцы 42[-ю] гонведную пехотную дивизию и бригаду гусар 5-й гонведной кавалерийской дивизии, наступавшие на город Хотин, разбил их и, частью уничтожив, взял в плен 33 офицера, 2100 нижних чинов, 40 походных кухонь и 8 телеграфных вьюков; 27-го апреля, выбив противника из тройного ряда окопов с проволочными заграждениями у д[еревни] Гремешти на берегу Днестра, прорвался в тыл австрийцам и овладел высотами правого берега ручья Онут и д[еревнями] Баламутовка, Ржавинцы и Гремешти, при этом захватил в плен 23 офицера, 2 000 нижних чинов, 6 орудий, 34 зарядных ящика».
Талант военачальника у графа был неотделим и от личного обаяния. «…Его солдаты обожают, и когда он посещает раненых, каждый старается приподняться и сесть, чтобы лучше его увидеть, – пишет Императрица Александра Феодоровна Государю. – Он разъезжает в сопровождении огромного стяга Нерукотворного Спаса [57] со свитой из 40 казаков, из которых у каждого четыре Георгиевских креста, только эти могут его охранять, – говорят, что это внушительная и волнующая картина». В свою очередь, Федор Артурович неизменно проявлял самую теплую заботу о солдатах.
С августа 1915 года III-й конный корпус, входя в состав IX-й армии, обеспечивал левый фланг Юго-Западного фронта. Здесь же войска узнали о вступлении Императора Николая II в должность Верховного Главнокомандующего (23 августа 1915 года); по-видимому, о реакции Федора Артуровича именно на это известие писала Государю Императрица 28 августа: «Прилагаю письмо графа Келлера, которое, может быть, ты захочешь прочитать, так как оно обнаруживает его точку зрения на происходящее, он смотрит просто и здраво, как большая часть тех, которые не находятся в С[анкт]-П[етер]б[урге] или Москве». Отсюда можно сделать вывод, что новость, вызвавшая ропот и пересуды в обществе, не должна была обеспокоить Келлера, по-прежнему остававшегося безупречным верноподданным. Свою роль здесь могла сыграть и близость графа к Царской Семье, которая нашла отражение, в частности, в письмах и телеграммах, отправляемых им Императрице лично или через министра Двора генерала графа В. Б. Фредерикса и фрейлину Ее Величества А. А. Вырубову. При этом Федор Артурович мог в ряде случаев рассчитывать, что их содержание станет известным и Государю, и действительно, с октября 1914 по июнь 1916 года Государыня в Своих письмах семь раз упоминает различные известия от Келлера, в том числе четыре раза – в связи с пересылкой их на прочтение Императору.
Относительное затишье и позиционная война наконец-то сменяются в последних числах мая 1916 года решительным и победоносным наступлением Юго-Западного фронта. Не пройдет и месяца, как в Царское Село полетит телеграмма командира III-го конного корпуса: «Данную задачу исполнил, очистил южную Буковину от противника. Сегодня ранен в другую ногу пулей, кость не перебита, но расщеплена. С Божьей помощью надеюсь скоро вернуться в строй для дальнейшей службы Вашему Величеству». После вступления в августе 1916 года в войну Румынии конница Келлера первой вошла на ее территорию для оказания помощи новому союзнику. В январе 1917 года Федор Артурович был произведен в генералы-от-кавалерии… а менее трех месяцев спустя – оставил ряды Действующей Армии, хотя конца войне еще не предвиделось.
Конец пришел Императорской Армии.
Известие об отречении Императора Николая II прозвучало на Румынском фронте как гром среди ясного неба. Когда миновал первый шок, многие офицеры если и не в полной мере осознали, то почувствовали в произошедшем угрозу самим основам исторического бытия России; другие, напротив, посчитали, что теперь создадутся условия для более успешного окончания войны и дальнейшего развития государства (сказались впечатления от «министерской чехарды» последних месяцев, оппозиционной, а в ряде случаев – и прямо провокационной деятельности Государственной Думы и злонамеренных клеветнических обвинений в адрес Государя и особенно Государыни, доползавших до фронта и нередко находивших там питательную почву); нашлись и те, кто готов был делать «революционную» карьеру. Русскому офицерству и генералитету, в массе своей вообще аполитичным, предстояло едва ли не впервые делать выбор, причем в чрезвычайно сложных условиях. Но для графа Келлера проблемы выбора не существовало.
Вопреки распространенному мнению, генерал не был среди военачальников, которым начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев 1 марта 1917 года, поставив в известность о мятеже в Петрограде и (со слов главы мятежного «Временного Комитета Государственной Думы» М. В. Родзянко) о раздававшихся уже требованиях отречения Императора, приказал высказать свое мнение на этот счет. Телеграфный запрос относился только к Главнокомандующим армиями четырех фронтов, точка же зрения командиров корпусов не интересовала Алексеева, пытавшегося устроить своего рода военный совет, а не «офицерский митинг» (увы, последующие годы еще продемонстрируют и такое). Но после того как известия о свершившемся отречении дошли до фронта, граф Келлер счел необходимым высказаться. Наиболее красочные воспоминания об этом оставил генерал А. Г. Шкуро, служивший тогда под началом Федора Артуровича:
«…Граф Келлер заявил телеграфно в Ставку, что не призна́ет Временного правительства до тех пор, пока не получит от Монарха, которому он присягал, уведомление, что тот действительно добровольно отрекся от престола. Близ Кишинева в апреле 1917 года были собраны представители от каждой сотни и эскадрона [полков корпуса].