а был занят Екатеринослав, и хотя это тоже было своеобразным «своевольством» со стороны Шкуро (взятие города специально не планировалось), Ставка согласилась на удержание Екатеринослава. Население восторженно встречало Кубанцев и Терцев. В храмах пели «Многая лета Партизану Земли Русской воину Андрею» (генералу А. Г. Шкуро).
Успех сопутствовал белым и на других участках фронта. За четыре дня до взятия Екатеринослава генерал А. П. Кутепов занял Харьков. А 17 июня пал казавшийся неприступным «Красный Верден» - Царицын. В него победно вступили полки Кавказской Армии генерала Врангеля. Теперь фронт Вооруженных Сил Юга России прочно опирался на линию Екатеринослав - Харьков -Царицын. В разведывательное отделение Штаба Добровольческой Армии постоянно поступали донесения о почти поголовном недовольстве Советской властью в Центральной России. В Ставке Главнокомандующего казалось, что уже были налицо все условия для дальнейшего победоносного наступления - «Похода на Москву». И 20 июня 1919 года во время парада в Царицыне генерал Деникин объявил так называемую «Московскую Директиву».
Проходя по Украине, шкуринские казаки стали свидетелями всех язв тыловой жизни - незаконных реквизиций, еврейских погромов, спекуляции, отсутствия власти. Эти «черные страницы» Белого движения, как назвали их позднее, в эмиграции, вызывали у Шкуро большое возмущение. В своих мемуарах он писал, что очень многие из подобного рода грабежей и насилий инсценировались специально подготовленными провокаторами из числа оставшихся в тылу белых большевицких и петлюровских агентов. Они надевали казачью и офицерскую форму, погоны, и проводили незаконные обыски и реквизиции с тем, чтобы у населения создавалось негативное отношение к белым. Данный способ чекистской провокации использовался весьма активно и позднее, причем красные подпольщики в своих воспоминаниях относили его к одному из самых надежных в борьбе с белогвардейцами.
Уставший от боев и постоянного нервного напряжения Шкуро вскоре получил отпуск и отправился в ставшие уже родными станицы Баталпашинского отдела. Там его встречали с большим подъемом. Выступая на сходах, генерал призывал верить в силу и мощь Белых Армий, говорил о неизбежности скорого окончания войны и победы над большевиками. Почти все станицы отдела произвели его в почетные казаки, местные поэты преподносили ему свои стихи. В каждой станице Шкуро проводил смотры, награждал Георгиевскими Крестами и медалями. Нуждающимся выдавались небольшие субсидии из средств, собранных для самого Шкуро во время занятия им городов Юга России. Пожертвования выдавались и на восстановление разрушенных станичных храмов, школ, больниц. Имя лихого генерала получало все большую и большую популярность, наряду с именами генералов Мамантова, Кутепова, не говоря уже о Деникине и Врангеле, становясь своеобразным символом «похода на Москву» летом - осенью 1919 года. В Ростове-на-Дону вышло несколько брошюр, посвященных подвигам «генерала-партизана». Летом 1919 года по его инициативе при Штабе корпуса была создана киностудия. До наших дней сохранилось несколько фрагментов кинохроники, один из которых посвящен посещению Шкуро с супругой госпиталя, где находились раненные в боях его подчиненные.
Татьяна Сергеевна Шкуро вообще принимала непосредственное участие в жизни корпуса. На страницах белых газет нередко встречались объявления о сборе пожертвований для казаков 1-й Кавказской дивизии за ее подписью, занималась она и благотворительной деятельностью. Ею лично был вышит стяг для бронепоезда «Офицер», торжественно врученный команде бронепоезда 21 июля 1919 года.
В середине июля корпус Шкуро был переброшен на главное, московское направление. Снова, как и в Донбассе, на него возлагалась задача «оказывать содействие» 1-му армейскому корпусу Кутепова, наступавшему, в соответствии с «Московской Директивой» на Харьков - Белгород - Курск - Орел - Тулу - Москву. В состав 3-го конного корпуса по-прежнему входили 1-я Кавказская и 1-я Терская дивизии, однако вместо пластунов пехота в его рядах была теперь представлена отдельными стрелковыми батальонами, укомплектованными бывшими пленными красноармейцами.
Необходимость переброски под Харьков корпуса Шкуро была связана также с начавшимся наступлением красной ударной группы В. А. Селивачева. 19 августа Шкуро получил директиву Деникина: «3-му конному корпусу полным напряжением сил в кратчайший срок разбить группу красных». 1-я Терская дивизия в районе города Короча нанесла поражение двум советским дивизиям и принудила их к поспешному отступлению на Новый Оскол, взяв в плен около 7000 человек. После разгрома красных совместными усилиями корпусов Кутепова и Шкуро, 3-й конный корпус вышел на Воронежское направление.
Для Шкуро, неоднократно использовавшего подобную тактику действий, была несомненной эффективность глубокого кавалерийского рейда, — и в начале сентября 1919 года он обратился в Ставку с рапортом, в котором отмечал целесообразность проведения нового рейда в советский тыл (знаменитая операция корпуса Мамантова к этому времени уже подходила к концу). Надежды на успех Шкуро связывал с крестьянскими восстаниями, поднять которые, по его мнению, не составляло особого труда. Это позволило бы «сформировать новые полки и даже дивизии», заручиться поддержкой «населения, стонущего под советским игом». Однако Ставка Главнокомандующего категорически запретила генералу предпринимать какие бы то ни было самостоятельные действия. А в личной беседе Шкуро даже был предупрежден, что если он в очередной раз проявит своевольство и нарушит директивы, то его обязательно предадут военно-полевому суду, даже если рейд будет успешным.
Пришлось действовать, не выходя за рамки директив, и продолжать выполнять задачу по обеспечению правого фланга Добровольческой Армии. 29 августа корпус Шкуро с налета взял Воронеж - последний пункт в его продвижении на Москву. К его задаче добавилось теперь содействие 4-му Донскому корпусу, выходившему в это время через линию фронта после рейда. Поскольку удержание города не входило в его планы, основные силы корпуса были переброшены к Коротояку, под которым 8 сентября и произошла встреча мамонтовцев и шкуринцев. Во время остановки в Коротояке Шкуро, как и Мамонтов, был ранен разрывом снаряда и некоторое время должен был ездить в экипаже.
После помощи мамонтовскому корпусу Шкуро в боях 10-11 сентября разгромил сильную пехотную группу красных. Под комбинированными ударами 3-го и 4-го Донских корпусов и 3-го конного корпуса Шкуро VIII-я армия красных была отброшена за Дон. Теперь уже ничто не останавливало наступательного порыва на Воронеж. Город был сильно укреплен несколькими ярусами окопов с густой колючей проволокой впереди них. Подступы к Воронежу обстреливались перекрестным огнем четырех красных бронепоездов и тяжелой артиллерией. Тем не менее настроение обороняющегося красного гарнизона было далеко не боевым, и Шкуро 17 сентября решился предпринять общий штурм города. После небольшой артиллерийской подготовки Волчий дивизион и Горско-Моздокский полк Терского Казачьего Войска помчались в конную атаку. Не выдержав стремительного натиска, красная пехота бежала из окопов. Казачьи сотни прорвались к вокзалу и захватили его, после чего отошли и красные бронепоезда. Вскоре удалось полностью овладеть городом, и почти вся железнодорожная линия Воронеж - Лиски перешла под контроль казаков.
Генерал-лейтенант В.Л. Покровский.
В Воронеже была захвачена большая добыча — около 13 ООО пленных, 35 орудий и огромные склады вооружения и обмундирования. Деникин 24 сентября приветствовал занятие города телеграммой: «...Прошу передать доблестным частям ген[ерала] Мамантова и ген[ерала] Шкуро мою искреннюю благодарность за их последнюю боевую работу, закончившуюся разгромом частей 8-й советской армии и захватом важного железнодорожного Лискинского узла...»
Быстро восстановилось городское самоуправление. Рабочие и уцелевшие от большевицких «чисток» офицеры добровольцами записывались в ряды стрелковой бригады, которую вскоре удалось развернуть в дивизию. К началу октября казачьи разъезды контролировали уже большую часть Воронежской губернии. Перед корпусом открывался свободный путь к Москве.
Но шкуринцев постепенно стала поражать та же болезнь, которая коснулась и многих казачьих частей на фронте. После продолжавшихся почти три месяца боев многие бойцы решили, что теперь уже нет серьезных оснований бояться красных, и под самыми разными предлогами стали отпрашиваться в отпуска на Кубань и Терек. К тому же до казаков доходили невнятные слухи о конфликте Кубанской Рады с командованием Вооруженных Сил Юга России, что не способствовало популярности среди казаков идеи борьбы за Единую Россию.
В результате отпусков и самовольных отлучек, а также тяжелых потерь на фронте численность корпуса уменьшилась к началу октября 1919 года до 2500 - 3000 шашек. А в это время по всей линии фронта разворачивалось генеральное сражение. В соответствии с планами нового командующего советским Южным фронтом А. И. Егорова, наступавшая на Тулу и Москву группировка 1-го армейского корпуса генерала Кутепова должна была быть срезана у флангов общими ударами Латышской и Эстонской дивизий со стороны Брянска и свежего конного корпуса С. М. Буденного со стороны Воронежа. Перспективы «похода на Москву» ставились под вопрос. Шкуро рассказывал впоследствии: «...Становилось ясным, что ввиду ослабления численности нашей конницы и ожидавшегося появления кавалерии Буденного нужно было или бросаться рейдом на Москву, чтобы уже затем привести в порядок подбодренную успехом армию и доколотить затем обескураженные остатки красной армии, или же, собрав в кулак всю наличную конницу, в том числе и донскую, бросить ее на Буденного и уничтожить его, прежде чем он успеет втянуть свои неопытные части в работу и сделается опасным для нас...»
15-тысячная конная группа Буденного, состоящая из трех дивизий, вскоре появилась на фронте перед ослабленными корпусами Мамантова и Шкуро. В это же время в тылу Вооруженных Сил Юга России развернулось широкое повстанческое движение. С новой силой вспыхнула «махновщина». От Шкуро потребовали незамедлительного выделения из рядов своего корпуса 1-й Терской дивизии и ее срочной отправки на борьбу с Махно, который в это время уже стал угрожать Ставке. В сложившихся условиях Шкуро заявил о готовности оставить Воронеж, поскольку противостоять отдохнувшим, полнокровным буденновским дивизиям было невозможно.