Сам же Мамантов полагал необходимым лично ответить Врангелю. Им была написана телеграмма, в которой очень резко говорилось о конфликте между Добровольческим командованием и казачеством: «Доколе ген[ерал] Романовский (начальник Штаба Главнокомандующего ВСЮР. - В. Ц.) и ген[ерал] Врангель будут распоряжаться Донцами, как пешками, я не считаю возможным занимать ответственной должности под их командованием. Полагаю, что насильное принуждение меня остаться в должности командира корпуса при создавшихся взаимоотношениях не принесет пользы, а посему, дабы не вредить делу, прошу меня и моего начальника штаба, как разделяющего мой взгляд, освободить от должностей и назначить на любую должность, начиная с рядового казака».
Ответы Деникина и Сидорина были однозначны: «Генерал Мамантов должен командовать корпусом, руководствуясь благом Родины и отметая личное самолюбие» (Деникин); «Во имя спасения Родины и Дона считаю необходимым Вам остаться в рядах созданного Вами 4-го корпуса впредь до распоряжения» (Сидорин). Приехав в Ставку, Сидорин смог добиться восстановления Мамонтова в прежней должности. И уже 10 декабря его корпус передавался обратно в состав Донской Армии, а генералы Улагай и Науменко отправились в Екатеринодар.
Возвращение любимого генерала было встречено казаками с огромным воодушевлением. Начиналась решающая для Белого Юга операция - оборона Ростова и Новочеркасска. Для спасения Донской столицы стягивались все резервы, даже гражданских чиновников заставляли проходить военное обучение, подходили броневики, танки, бронепоезда. Корпус Мамантова сосредоточили в центре обороны в районе Кутейниково - Несветайская. Вместе со Сводным конным корпусом, куда входила Добровольческая кавалерия, они должны были составить конный кулак для нанесения лобовых и фланговых ударов по наступавшим большевикам. 18 декабря 4-й Донской корпус отбил все атаки красной конницы под Провальскими заводами, а 20 декабря отбросил противника к северу, заняв хутора Варваровский и Медвеженский, захватив 6 орудий и 12 пулеметов. Были разбиты две стрелковые дивизии красных. Но в этот момент к Новочеркасску прорвались части 21-й стрелковой дивизии и кавалерийской дивизии М. Ф. Блинова. В ночь перед Рождеством красные захватили столицу Тихого Дона. Узнав об этом, Донцы повернули назад. Корпус нанес фланговый удар по группе Блинова, Мамантов и Толкушкин лично повели в атаку свои полки. Однако вернуть город не удалось. До Мамантова дошли сведения, очевидно, провокационного характера, о якобы начавшейся эвакуации Ростова. В этой ситуации, понимая, что корпус окажется окруженным, Мамантов решает отступить. 27 декабря у станицы Аксайской по полузамерзшему Дону казаки перешли на левый берег.
Поверив слухам об отступлении белой пехоты, Мамантов бросил правый фланг Добровольческой Армии на произвол судьбы. Можно во многом оправдывать генерала, но в данном случае он поступил по существу предательски. Ведь еще в начале переправы он получил от генерала А. П. Кутепова просьбу прикрыть Добровольцев и вместе с ними отступить через переправы у Ростова. Мамантов отказался это делать, ссылаясь на усталость казаков и опасность переправы через Дон по неокрепшему льду. Так конфликт между Добровольческой Армией и казачеством привел к падению Ростова и Новочеркасска, а с ними и к потере всего Всевеликого Войска Донского.
Стремительный поток кавалерии Буденного уже невозможно было остановить. Ростов сдали на милость победителям. Начались погромы «недобитой контры», массовые грабежи, убийства тех, кто не смог уйти с «золотопогонниками». Не щадили даже раненых в госпиталях. День и ночь шли пьяные оргии под аккомпанемент еврейской песенки, ставшей позднее гимном Первой Конной - «Мы красная кавалерия...» Буденному даже пришлось отдать своим доблестным конармейцам специальный приказ о прекращении разбоя.
Однако отход за Дон не означал еще поражения Белых армий. Пехотные части свели в Добровольческий корпус под командование Кутепова, а генерал Врангель уехал в тыл. Теперь Ставка ВСЮР уже не могла не считаться с казаками, ведь позади была Кубань, последняя надежда Белого командования, а Донцы и Кубанцы составляли теперь подавляющее большинство в рядах ВСЮР. Деникин издает указ о создании «Южно-Русской власти», в составе которой будут представительные учреждения, казачьи по составу, правительство будут составлять также казаки, а роль Главнокомандующего ВСЮР - до сих пор военного диктатора — снижается до роли простого руководителя Вооруженных Сил.
Произошли перемены и в оперативном командовании. Теперь всеми действиями на фронте стал руководить генерал Сидорин. За Доном и Манычем полки переформировались, сократили штабы и обозы, подготовились к новым боям. Деникин и Сидорин неоднократно выезжали на фронт, принимали парады, говорили о необходимости удержания Кубани, от которой пойдет новое возрождение России, как это уже было во времена Ледяного и Второго Кубанского походов.
Заметно усилился и мамантовский корпус. Пополнились его ряды, и он снова насчитывал 12 тысяч бойцов. Полки отдохнули, и казаки готовились к реваншу за оставление Ростова и Новочеркасска. В свои части возвращались даже дезертиры, ведь их родные станицы были заняты красными. На совещании в Штабе корпуса Мамантов изложил план очередного конного рейда. Предполагалось создать новую конную группу, основу которой составил бы его корпус, и ударить по центру растянутого красного фронта. В случае успеха этот удар мог бы привести не только к возвращению Ростова и Новочеркасска, но и к полному разгрому красной конницы. План отправили на рассмотрение в Штаб Армии, однако он так и не был осуществлен.
Скоро начались новые бои. Окрыленные успехами конники Буденного и Думенко двинулись на Кубань, чтобы добить «гидру контрреволюции». Но здесь их ждали жестокие поражения: 6 января 1920 года между Батайском и станицей Старочеркасской была разбита армия Буденного, а 15 января на Маныче у хутора Веселого 4-й Донской корпус с приданной ему из 2-го Донского корпуса 4-й конной дивизией в жестоком встречном бою разбил конницу Думенко, захватив свыше 20 орудий, много пулеметов и пленных.
Командование корпусом в это время принял генерал А. А. Павлов, бывший Лейб-Гусар, командовавший во время Великой войны VI-м кавалерийским корпусом. Мамантов был знаком с ним еще по боям на Западном фронте в 1915—1916 годах. Сам Константин Константинович был неожиданно вызван на станцию Сосыка в Штаб Донской Армии, где получил от Сидорина приказ выехать в Екатеринодар на заседания Верховного Круга Дона, Кубани и Терека. Мамантов и его казаки, очевидно, не могли представить, что они видят ДРУГ друга в последний раз...
В поезде на Екатеринодар для Мамантова и двух ехавших с ним генералов почему-то не оказалось места в классных вагонах, и они недолго думая поехали в «теплушке», до отказа набитой солдатами и казаками. В этой страшной тесноте он, очевидно, и заразился тифом.
Его собственная семья, все время с весны 1919 года проживавшая в станице Нижне-Чирской, к этому времени уже выехала в Новороссийск, собираясь затем отправиться в Батум, где у жены Мамантова было имение «Цихидзир». Семью сопровождал двоюродный брат генерала Н. Н. Коковцов.
Выступая на Круге, Мамантов призывал к единству фронта и тыла, ко всеобщей мобилизации на Кубани. Речь сопровождалась бурными овациями, генерала внесли в зал городского театра на руках. 8 января он собрался ехать обратно на фронт к своему корпусу, рассчитывая получить командование конной группой.
У него уже началось недомогание, болела голова, и ему предлагали остаться. Мамантов отказался и в холодном, продуваемом сквозняками вагоне с выбитыми стеклами выехал из Екатеринодара. Но всего лишь через несколько часов пути генералу пришлось вернуться. В довершение к прогрессирующему тифу Мамантов заболел воспалением легких и почек. В Новороссийск жене пришла срочная телеграмма от самого Атамана Богаевского, вызывавшая ее в Екатеринодарскую больницу.
Войдя в палату к своему мужу, Мамантова с ужасом увидела почти неузнаваемый «форменный скелет». Однако благодаря заботам жены и врачей генерал стал быстро поправляться, и 29 января состоялся консилиум, решивший, что больного можно отправить в Батум на лечение, но возвращение на фронт ему категорически запрещено. Для подкрепления сил ему рекомендовали еще на два-три дня задержаться в больнице. Ночное дежурство врачей у него прекратилось, и дежурила только его супруга.
Вот в это-то время и произошла трагедия, подробности которой до сих пор относятся к «белым пятнам» истории. Трагедия вероятного отравления Мамантова.
«...В комнате у больного горел примус; на нем кипел чайник, - описывала Екатерина Васильевна Мамантова события той страшной ночи 31 января 1920 года. - К[онстантин ] К[онстантинович] сидел в подушках и разговаривал со мною. Часов около десяти вечера я накормила его ужином. Напоила горячим чаем и уложила в постель. Он заснул.
Я тоже легла спать... Вдруг... скрипнула дверь... Я моментально вскочила с кровати. К[онстантин] К[онстантинович] — уже не спал. Около его кровати я увидела фельдшера... В своих руках фельдшер держал шприц. Конст[антин] Конст[антинович] сразу же тревожно закричал мне: "Гони, гони... его, подлеца, вон"... Я спросила фельдшера, "зачем он пришел и что ему надо?" Фельдшер ответил, что по приказанию доктора, он должен сделать ночью больному впрыскивание "успокоительного лекарства".
После крика К[онстантина] К[онстантиновича] "гони... гони"... я бросилась к фельдшеру и хотела его не допустить к Конст[антину] Конст[антинови]чу. Но фельдшер сопротивлялся, очень грубо, сильным ударом, оттолкнул меня от себя... так, что я чуть не упала на пол. Я бросилась к двери, ведущей в коридор, чтобы кого-нибудь позвать себе на помощь. Этим моментом воспользовался фельдшер и сделал Конст[антину] Конст[антино-вичу] укол шприцем... возможно и вероятно с отравленной жидкостью... как я думала после и думаю теперь.