Но ведь, консультируя большевиков по вопросу преодоления знаменитой пустыни, барон фактически указывает им и путь к тому самому Тибету, который так любят объявлять его заветной и сокровенной мечтой! Он усиленно «отводит глаза» врагов от восточного и западного направлений - и зачем же, куда же так манит их по южному - их, и так уже обезумевших и опьянённых замыслами Мировой Революции?
Наверное, мы и оставим его именно сейчас. 15 сентября 1921 года советский трибунал приговорит генерала к смерти, и в тот же день приговор приведут в исполнение, но пока барон Унгерн ведёт свой последний бой, как всегда в бою - он спокоен и собран, и только слишком часто, может быть, тянется к предложенной победителями коробке с дорогими трофейными папиросами... Простой и подчас даже простоватый русский «окраинный» офицер, всю свою жизнь боровшийся за Россию, он не прекращает борьбы и в такие минуты.
Он знает, что эта борьба не может окончиться.
АТАМАН Г. М. СЕМЁНОВ(Очерк: Андрей Кручинин)
Первый, поднявший Белое знамя борьбы,
Первый, восставший против неправой судьбы,
Первый, кто к битве, будучи так одинок,
Вырвал из ножен честный казачий клинок...
О ком эти строки, опубликованные в 1939 году в белоэмигрантском харбинском журнале? О ком-то из признанных основоположников и вождей Белого Дела, из генералов старой русской школы, о ком- то из тех, с чьими именами даже после десятилетий лжи и замалчивания нам всё-таки легко связать понятия чести и благородства?
Об Атамане Семёнове...
Но как раз этого человека мы привыкли воспринимать исключительно негативно! Ведь и в эмигрантской среде, которая только незнакомому с ней представляется единым антисоветским монолитом, фигура Семёнова вызывала не просто различные, а диаметрально противоположные оценки - от восторженного пиетета до злобного, почти большевицкого по накалу, неприятия. «Белый хунхуз», «белый большевик», «атаман — Соловей-разбойник» - эти и подобные им ярлыки, щедрой рукой рассыпанные по страницам многих русских зарубежных изданий, в трогательном единодушии с советскими источниками рисовали образ примитивного и невежественного грабителя с большой дороги, и в этом хоре терялись - и голоса тех, кто видел Атамана совсем другим, и голос самого Семёнова, а уж подлинные события Гражданской войны и вовсе оставались окутанными густым туманом. И потому сегодня непросто бывает отрешиться от расхожих представлений и ответить на вопрос, кто же всё-таки такой был Григорий Михайлович Семёнов, навсегда вошедший в историю Атаманом?
«Хунхуз»? «Соловей-разбойник»?
Или всё же —
Первый поднявший Белое знамя борьбы...
Первый восставший против неправой судьбы...
Григорий Семёнов родился 13 сентября 1890 года в посёлке Куранжа Дурулгуевской станицы 2-го военного отдела Забайкальского Казачьего Войска; его отец, Михаил Петрович, был простым казаком. Третий сын в семье, на учение и воспитание которого родители вряд ли обращали особое внимание, Гриша значительную часть детства провёл так же, как и большинство казачат, однако биография его уже тогда начинала приобретать и свои индивидуальные черты. Если, помогая отцу по хозяйству, он, наверное, не был «предоставлен сам себе», как иногда о нём писали, то в отношении образования (точнее, самообразования) эта оценка выглядит вполне справедливой. После окончания двухклассной поселковой школы поступить в единственную на всё Войско и потому переполненную Читинскую мужскую гимназию Грише не удалось, и он, готовясь в будущем сдать экстерном за гимназический курс, с головой ушёл в книги.
Такая страсть была для казачонка-караульца, пожалуй, исключением из общего правила. С присущей самоучке жадностью он «читал вообще всё, чтопопадёт под руку, причём его никогда нельзя было видеть на поселковых развлечениях». О методичности, систематичности и разборчивости здесь говорить, очевидно, не приходится, зато широта интересов мальчика была неимоверной и простиралась вплоть до палеонтологии и археологии, побуждая его к любительским раскопкам. Первым, если не единственным, в Куранже стал он выписывать газету и под влиянием известий с театра Русско-Японской войны избрал для себя не просто военную, но именно офицерскую карьеру.
Сдав экзамены за полный курс гимназии, Григорий 1 сентября 1908 года зачисляется в Оренбургское казачье юнкерское училище. При отъезде из дома Семёнов обещал матери не пить и не курить, и, как рассказывала много позже дочь Атамана, «это обещание он выполнил неукоснительно: не курил и не пил на протяжении всей своей жизни. Даже на фронтах первой мировой и кровавой гражданской войны, где, казалось бы, было простительно отвести душу, он не изменил своему слову» (даже если считать это свидетельство чересчур категоричным, в его свете всё же начинают по-иному восприниматься бытовавшие россказни о кутежах и разгуле, якобы окружавшем семёновскую ставку в годы Смуты).
Знавший Григория Михайловича по совместной службе во время мировой войны барон П. Н. Врангель утверждал, что «неглупому и ловкому Семёнову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора». Вряд ли можно считать справедливым последнее утверждение, тем более что биограф Атамана так рассказывает о его увлечениях, которые вполне могли помешать успешному прохождению курса: «Помимо чисто военных занятий, Григорий Михайлович уделял очень много времени изучению русской и переводной литературы. В особенности он увлекался поэзией. Результатом этого было то, что он сам занялся писанием стихов, которых за это время написал значительное количество. Большинство из них посвящены или воспеванию природы, или страданиям русского народа (! - А. К.). Довольно обстоятельно проштудировал он и русскую критическую литературу, изучив главным образом Белинского, Добролюбова и Писарева (несколько странные вкусы для казачьего юнкера. - А. К.)».
Сам Семёнов, очевидно, впоследствии сурово оценил свои поэтические «грехи молодости», не сохранённые им даже для детей (дочь его вспоминала: «...Некоторые родные уверяли, что он и сам писал стихи, но я его стихов не читала и подтвердить не могу»), а вот любовь к русской классике, которую в рамках общеобразовательных дисциплин старались прививать будущим офицерам, сохранилась у Атамана до конца его жизни. Что же касается критиков «прогрессивно-демократического направления» в качестве объектов «штудий» юнкера Семёнова - приходится допустить некоторую сумбурность его юношеских воззрений, хотя более поздние упоминания о монархизме Атамана свидетельствуют, что «прогрессивные» соблазны младых лет, если они и были, оказались успешно преодолёнными. 3 ноября 1909 года Семёнов был произведён в младшие урядники, а это было бы невозможным при плохой успеваемости или предосудительном поведении.
В стенах училища судьба впервые свела Семёнова с офицером, также вошедшим в историю с неизменным добавлением к фамилии - «Атаман». Капитан Александр Ильич Дутов, преподававший юнкерам тактику и конно-сапёрное дело, в годы Смуты станет Атаманом своего родного Оренбургского Войска (Семёнов - Забайкальского), Походным Атаманом всех Восточных Казачьих Войск (Семёнов - Походным Атаманом трёх Дальневосточных), генерал-лейтенантом... и, как и Семёнов, завершит свой жизненный путь трагической гибелью от рук чекистов. Дутов и Семёнов встанут рядом в истории Гражданской войны, на страницах советских энциклопедий рядом с их именами появятся специальные статьи «Дутовщина» и «Семёновщина», оба они войдут в списки героев Белого Дела и в синодики его мучеников - учитель и ученик, Оренбуржец и Забайкалец, два будущих Атамана...
Но пока до этого ещё далеко - и один читает другому лекции, а тот, может быть, тайком сочиняет в это время стихи. Они ещё ничего не знают, и История для них ещё не началась.
Произведённый в хорунжие 6 августа 1911 года, Г. М. Семёнов с 19 августа был зачислен в списки 1-го Верхнеудинского полка. Вскоре офицер, свободно объяснявшийся на монгольском, бурятском и калмыцком языках - что в общем не выглядит удивительным для выросшего в Забайкалья юноши, - был командирован на территорию Монголии для топографических съёмок, а затем оставлен при 6-й сотне своего полка, охранявшей русское консульство в Урге - столице Халхи (Внешняя Монголия), где как раз в это время назревали важные события.
Хал ха входила тогда в состав Китая, но 29 ноября - 1 декабря 1911 года там произошёл переворот, и китайский амбань (губернатор) вынужден был поспешно покинуть Ургу, сопровождаемый монгольским и русским конвоем. Через много лет Григорий Михайлович с удовольствием вспоминал свои решительные действия в смутные дни переворота, когда он стал на сторону восставших. Впрочем, как рассказывал впоследствии Атаман, «наш консул нашёл, что моё вмешательство в дела монгол может послужить поводом для обвинения нас в нарушении нейтралитета, и, по настоянию Министерства Иностранных дел, я получил предписание в 48 часов покинуть Ургу».
Дальнейшая служба Семёнова скучна и обыденна, и рутина скрашивается лишь чтением, привычки к которому он не оставил и в офицерском чине. По-прежнему с истинно кавалерийской смелостью бросаясь в области, ранее ему неизвестные, хорунжий изучает политэкономию по университетскому учебнику, подтрунивания однополчан - «Вы, Григорий Михайлович, очевидно, готовитесь сделаться экономистом» - парируя: «Политическая экономия есть наука, без которой не обойтись нашему народу».
19 апреля 1913 года Семёнов командируется в 1-й Читинский полк, а Высочайшим приказом от 20 декабря - переводится в Приморье, в 1-й Нерчинский. Вскоре его назначают начальником полковой учебной команды, и в эти же дни неугомонный характер Семёнова готов толкнуть его на новое, довольно неожиданное предприятие.
Существует краткое упоминание, что Григорий Михайлович якобы собирался поступить в Институт восточных языков во Владивостоке («Восточный Институт для подготовления к службе в административных и торгово-промышленных учреждениях восточно-азиатской России и прилегающих к ней государств»), чему помешала начавшаяся мировая война. Современный автор расценивает это как желание выйти в отставку и избрать новую карьеру, однако такое объяснение следует решительно исключить, поскольку по существовавшим правилам офицер обязан был пробыть на действительной военной службе по полтора года за год обучения; для Семёнова срок этот составлял четыре с половиной года и закончился бы, не начнись война, только в начале 1916-го, так что летом 1914-го говорить об отставке было невозможно. Но допустима другая версия: кроме кандидатов на заявленное в наименовании учебного заведения «административное и торгово-промышленное» поприще, через институты и курсы восточных языков могла проходить и ещё одна категория обучаемых - будущие разведчики. Заманчиво предположить, что интересы и задатки молодого офицера были замечены кем-то из начальства, и ему предназначалась военно-дипломатическая или разведывательная стезя, подготовительным этапом которой могла стать систематизация языковых и этнографических знаний. Россия укрепляла свои позиции в северных областях распадающегося Китая, и энергичные, а может быть, и авантюристичные люди были как раз ко времени.