«...Если в течение 24 часов после получения [вами] указанной телеграммы (с выставлением кандидатур Деникина, Дутова и Хорвата. - А. К.) я не получу ответа [о] передаче[42] власти одному из указанных мною кандидатов, являющихся единственно приемлемыми для всех активных бойцов с врагами Родины, я временно, впредь до создания на западе для всех приемлемой власти, объявляю автономию Восточной Сибири. Изложенное решение диктуется необходимостью не допустить [в] Восточной Сибири возможных волнений [в] связи [с] реконструкцией власти на западе. Никаких личных целей в этом случае я не преследую, и как только будет передана власть одному из указанных кандидатов, я немедленно и безусловно ему подчиняюсь», - телеграфировал Семёнов в Омск... а тут ещё в Сибирскую столицу начали поступать тревожные сведения о перебоях на железной дороге и в телеграфной связи.
Семёнов впоследствии с резонным возмущением цитировал протокол допроса Колчака, действительно не отличающийся внятностью: «Мне доложили, - говорил адмирал, - что прямого провода нет, что Чита прервала сообщение. Я предложил начальнику Штаба выяснить этот вопрос. На это мне ответили СОВЕРШЕННО НЕОПРЕДЕЛЁННО, ГОВОРИЛИ, ЧТО НИКАКОГО ПЕРЕРЫВА НЕТ, А ВСЁ-ТАКИ МЫ НЕ МОЖЕМ ПОЛУЧИТЬ ВЛАДИВОСТОК[43]; было ясно (?), что перерыв находится в Чите»; «Затем я получил известие, которое ПОТОМ ОКАЗАЛОСЬ НЕДОРАЗУМЕНИЕМ, но тогда на меня произвело впечатление чрезвычайно серьёзное: это была первая угроза транспорту с оружием, обувью ит. д., задержанному где-то на Заб[айкальской] ж[елезной] д[ороге]. Впоследствии оказалось, что это было не предумышленной задержкой, а задержкой благодаря неполадкам на линии; мне же доложили это так, что я поставил это в связь с перерывом сообщения и решил, что дело становится очень серьёзным, что Семёнов уже задерживает не только связь, но задерживает доставку запасов».
Что произошло с прямым проводом, так до сих пор и неясно; транспортные же задержки легко объяснимы, если учесть, что железнодорожные рабочие, по свидетельству современника, к середине декабря 1918 года не получали заработной платы уже в течение трёх месяцев, и жизнь на линии поддерживалась едва ли не исключительно распоряжением Семёнова выдавать им бесплатные обеды в обмен на установление 10-часового рабочего дня. Направленный в Читу начальник военных сообщений Сибирской Армии генерал А. М. Михайлов, расследовав сложившееся положение дел, уже к концу ноября убедился в отсутствии злонамеренных задержек, а отказ от претензий на власть всех выдвинутых Семёновым кандидатов (за Деникина отказался приехавший с Юга через Москву Генерального Штаба полковник Д. А. Лебедев) как будто вновь создал почву для мирного разрешения конфликта. Семёнов и его сторонники утверждали позднее, что телеграмма о признании Колчака была после этого составлена и даже отправлена на телеграф, когда, как гром среди ясного неба, 1 декабря грянул приказ Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего № 61[44]: «Командующий 5-м отдельным приамурским армейским корпусом полковник Семёнов за неповиновение, нарушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом государственной измены, отрешается от командования 5-м корпусом и смещается со всех должностей, им занимаемых». «Привести в повиновение всех не повинующихся... действуя по законам военного времени», поручалось главному герою омского переворота - генералу В. И. Волкову, чем наглядно демонстрировалось единство правительственного лагеря в борьбе против новоявленного «мятежника».
Семёнов справедливо чувствовал себя оскорблённым. Вместе с тем он не отказывался от переговоров с посланцами Волкова - сначала полковником Красильниковым, а затем полковником Катанаевым, выражая готовность к подчинению при условии отмены приказа № 61 и, в свою очередь, подчинения Колчака Деникину после соединения с Добровольческой Армией. Катанаеву, прибывшему в Читу 11 декабря, даже было разрешено обратиться с увещеваниями непосредственно к местному офицерству, для чего созвали всех командиров батальонов и сотен. Те, однако, поддержали своего начальника, повторив Катанаеву требование об отмене пресловутого приказа и ходатайствуя перед Семёновым об... аресте волковского эмиссара. Не пойдя на это, Атаман всё же предложил ему покинуть Читу, что и было выполнено вечером 13 декабря.
Однако Волков, настроенный весьма решительно, сделал попытку двинуть на «семёновское царство» имевшиеся в его распоряжении войска. Неудачу этого предприятия и советские и эмигрантские («колчаковского» лагеря) авторы относят обычно на счёт вмешательства японского командования - в Забайкалье уже была введена целая дивизия, - заявившего, что оно не допустит вооружённого столкновения; при этом, однако, забывается гораздо более важный фактор - нежелание самих подчинённых Волкова участвовать в междоусобице: в то время как вернувшийся в Омск генерал Иванов-Ринов, будучи в подпитии, провозглашал, «что тот, кто против Колчака, изменник родины и смерть ему», - в Иркутске столь же разгорячённые водкой офицеры Волкова заявляли, «что Колчак оклеветал Семёнова, и они этого ему не простят», и пили за здоровье Атамана. Авангард, который должен был быть брошен на Читу, отказался даже грузиться в вагоны, и единственным, что оставалось Волкову, стало задержание, быть может в качестве заложников, нескольких семёновских офицеров, оказавшихся в зоне его досягаемости, в том числе генерала Г. Е. Мациевского.
Этот поступок дал Атаману хороший аргумент против тех, кто обвинял его в нежелании «поддержать общую борьбу» отправкой своих войск на основной противобольшевицкий фронт или хотя бы в охваченную партизанским движением Енисейскую губернию. Теперь Григорий Михайлович резонно заявлял, что такие войска, проезжая через Иркутск, первым делом освободят задержанного Мациевского и невольно дадут тем самым основание для дальнейших обвинений; непонятно было также, как мог выступить на фронт ошельмованный и «отрешённый» Семёнов, формально находясь под действием приказа № 61.
В те же дни, однако, Атаман не только безвозмездно предоставил Оренбургскому Казачьему Войску 400 винтовок с 48 000 патронов, 20 000 тёплых фуфаек и ряд других предметов снаряжения, но и заявил в частной беседе о готовности послать «на Уфимский или Оренбургский фронт... одну казачью дивизию, одну бригаду пехоты, один дивизион конной артиллерии, один инженерный баталион, один железнодорожный баталион и три броневых поезда», что составило бы около трети находившихся в Забайкалья сил. Однако никто не поймал Семёнова на слове, Главное Командование не воспользовалось ситуацией, и конфликт перешёл в вялотекущую стадию.
Со стороны «Читинской партии» самым агрессивным действием этого времени следует считать выпуск в начале 1919 года анонимной брошюры «Адмирал Колчак и Атаман Семёнов» с грубыми выпадами против Верховного Правителя и призывом: «Долой его! Сам Колчак - это олицетворение честолюбия - добровольно не уйдёт, нужно его убрать», - хотя никаких реальных попыток в этом направлении предпринято не было. Попробовал Атаман, наконец, заручиться поддержкой выдвигаемого им в Верховные генерала Деникина, но в Екатеринодаре готовились к официальному признанию Колчака Верховным Правителем России (соответствующий приказ Деникина был издан 12 июня 1919 года) и поддерживать «мятежника» не собирались.
«Омская партия» вела себя гораздо активнее. В начале февраля 1919 года была создана специальная «Чрезвычайная Следственная Комиссия для расследования действий полковника Семёнова и подчинённых ему лиц», выехавшая в Читу и проработавшая там не менее двух месяцев. Члены комиссии неоднократно жаловались на чинимые им препятствия, однако наряду с этим они получили и довольно широкие возможности для опроса свидетелей, сбора документов и формулирования ряда нелицеприятных заключений, - так и не найдя, впрочем, подтверждений основным обвинениям в адрес Атамана. Некоторые шаги, надо сказать, были предприняты Омском и не дожидаясь каких-либо заключений.
Позицию Колчака в этом конфликте принято характеризовать как слабую и едва ли не униженную перед «нахрапистым забайкальским соловьём-разбойником» и его «японскими покровителями»; по-видимому, так же оценивал её и сам Верховный Правитель. С другой стороны, можно ли посчитать «слабой» власть, которая в пылу борьбы позволяла себе приостановить финансирование подчинённых Атаману войск, фактически бросив несколько корпусов (Семёнов как раз разворачивал 5-й корпус в Восточно-Сибирскую Отдельную Армию) на произвол судьбы и вынуждая их к ещё более активному «самоснабжению» со всеми «дискредитирующими армию» последствиями?! Когда же Семёнову, который должен был кормить своих подчинённых, пришлось прибегнуть к «выемке денег» из Читинского отделения Государственного банка (управляющий немедленно пожаловался на «стеснение коммерческих операций») и попробовать наложить руку, до открытия армейских кредитов, на таможенные сборы Маньчжурской таможни и винный акциз, - это было, разумеется, квалифицировано как новые беззакония «белого хунхуза». Не отрицая беззаконного характера подобных действий, следует признать в то же время, что Григорий Михайлович хорошо понимал простую, однако не всем очевидную истину: как бы ни дрались «паны», у «хлопцев» не должны трещать чубы...
Время шло, и всё яснее становилось, что конфликт изжил себя. У Атамана не оставалось другого выхода, кроме официального признания Верховного Правителя, у адмирала - кроме формальной реабилитации своего «оппонента»; в этом же направлении неустанно работали генералы Хорват и Иванов-Ринов. Потепление, которое, как и полагается, наступило весной, даже повлекло избрание Семёнова Походным Атаманом его родного Забайкальского Войска. Усиление «семёновской партии» привело и к тому, что на собравшемся Войсковом Круге Григорий Михайлович был 9 июня 1919 года большинством почти в три четверти