Допустить этого Семёнов не мог и в ответ на предательские действия иностранцев использовал последнее средство, остававшееся в его распоряжении: пригрозил взорвать Круго-Байкальские железнодорожные тоннели, после чего линия оказалась бы парализованной, а чехам пришлось бы двигаться к Владивостоку, где их уже ждали союзные пароходы для отправки домой, - пешком, бросив свои комфортабельные поезда с обильной «военной добычей», вывозимой из разграбленной России. Играть по таким правилам они испугались и вынуждены были отступиться. Скипетров, Богомолец и их люди получили свободу, а дорога осталась под контролем русских войск. Семёнов же распорядился о подготовке встречи «каппелевцев», 9-11 февраля по льду перешедших озеро Байкал.
Принять громадную армию, вернее, табор, где перемешались бойцы и беженцы, здоровые и тифозные, боеспособные и «потерявшие сердце», насчитывавший, по разным оценкам, 20-25 тысяч человек, было задачей непростой. Тем не менее Атаман старался делать всё возможное: на «прибрежную» станцию Мысовую подавались поезда, вывозившие в первую очередь больных и раненых, для обносившихся каппелевцев открыли забайкальские склады обмундирования, под квартиры для них реквизировались помещения - «театры, кафе, гостиницы, частные квартиры, даже сараи, склады и конюшни» (всё население маленькой Читы незадолго до мировой войны не превышало 12 000 человек), а жители в специальных обращениях призывались «радушно встретить тех, перед кем мы в неоплатном долгу». В свою очередь, и среди «гостей», как вспоминал один из них, «разговоры о Семёнове, о том, что он не поддержал Колчака как следует, а вёл свою политику, что его части под Иркутском не выдержали экзамена, что вообще у него скверно и слабо, - как-то смолкли».
Смолкли, увы, ненадолго. Атаман имел все права, в том числе и юридические, чтобы с ним считались и даже - чтобы ему подчинялись: уже 19 января в Читу был доставлен подлинный указ Верховного Правителя от 4 января 1920 года - «Предоставляю Главнокомандующему вооружёнными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа Генерал-Лейтенанту Атаману СЕМЁНОВУ всю полноту военной и гражданской власти на всей территории РОССИЙСКОЙ Восточной Окраины, объединённой РОССИЙСКОЙ ВЕРХОВНОЙ властью», - но ситуация, подобная той, в которой оказался сам Григорий Михайлович после переворота 18 ноября 1918 года, теперь оборачивалась против него. Указ-завещание Верховного Правителя мог быть оспорен не в силу его неправомочности или недостоверности документа (ни то, ни другое под сомнение не ставилось), а просто потому, что воспитанное безвременьем и Смутой «каппелевское» офицерство и особенно генералитет считали себя вправе подчиниться или не подчиниться ему в зависимости от личных симпатий и представлений, какие меры считать благими для России...
Едва ли не в первые же часы пребывания на Забайкальской земле генерал С. Н. Войцеховский, заменивший умершего в походе Каппеля, собрал старших начальников, дабы «выяснить, как относиться к Атаману»; вскоре, уже по прибытии в Читу, этому же было посвящено ещё одно тайное совещание, постановившее: «Всё Забайкальское местное должно быть поглощено пришедшими Каппелевцами, как носителями общегосударственной идеи». И решение это оказалось поистине пагубным.
Между нижними чинами и строевым офицерством «семёновских» и «каппелевских» частей то вспыхивали ссоры, то устраивались не менее бурные примирения и взаимные чествования, и всё это было, наверное, в порядке вещей при столкновении двух относительно замкнутых корпоративных сообществ, каждого со своими нравами, традициями, легендой; но фронда пришедших из-за Байкала старших начальников грозила уже настоящим расколом перед лицом большевицкой угрозы.
Несомненно, что Семёнов сделал едва ли не все возможные шаги навстречу «каппелевским» генералам, не ограничиваясь передачей вновь образованной «Дальневосточной Армии» генералу Войцеховскому (для самого Атамана оставляется формальная должность «Главнокомандующего»): смена командования и реорганизации происходят и уровнем ниже, затронув даже Унгерна, вернейшего из верных, приближённого и старейшего соратника, чья Азиатская конная дивизия изымается из непосредственного подчинения Атаману и передаётся в распоряжение командующего Дальневосточной Армией, немедленно отдавшего под суд начальника унгерновского Штаба.
Отчасти эти перемены можно объяснить численным превосходством «каппелевцев» (из трёх корпусов Дальневосточной Армии они составили два, и лишь в один оставшийся вошли коренные части Семёнова, впрочем, тоже разбавленные), но не их качественными преимуществами. «Психологически это были люди, - свидетельствует о своих соратниках генерал-«волжанин», - державшиеся вместе для того, чтобы жить, оправиться и ждать благоприятной обстановки, а не закалённые бойцы при всякой обстановке, как старались их изобразить. Эти люди не хотели - ни мириться с большевиками, ни воевать без веры в успех». Неустойчивыми были и прочие контингенты, и такая ситуация, должно быть, просто заставляла переходить в продолжающемся противоборстве с большевиками к политическим методам.
Несмотря на то, что два наступления красных на Читу - в начале и конце апреля - были отбиты, 24 мая на станции Гонгота начались переговоры с ними японцев, завершившиеся в середине июля установлением «нейтральной зоны». Противник, однако, не прекратил окончательно боевых действий, продолжая вести их руками партизанских отрядов, формально никому не подчинявшихся, фактически же руководимых из общего центра.
С другой стороны, отражение красных от Читы оставляло Атаману некоторые возможности для политической игры. Дело в том, что провозглашённая 6 апреля «Дальневосточная Республика» со столицей в Верхнеудинске - марионеточное образование, намеченное большевиками на роль «буфера» между РСФСР и Восточной Окраиной (где ещё находились японцы, с которыми красные сталкивались весьма неохотно), - не имела внутреннего единства: прибайкальскую и приморскую части ДВР разделял «чёрный буфер», «читинская пробка», - район, занятый Атаманом Семёновым.
Пользуясь фактической изоляцией Приморья и колебаниями возглавлявшей его «розовой», «земской власти», Григорий Михайлович попытался вбить клин между верхнеудинским и владивостокским правительствами. С последним, как более либеральным, были начаты переговоры об объединении сил под главенством Атамана, стремившегося таким образом перетянуть на свою сторону демократические элементы «Приморской Областной земской управы». В этом случае можно было надеяться совместными действиями раздавить партизанские формирования восточнее Сретенска или, в самом крайнем случае, отступить из Забайкалья в полосу отчуждения, базируясь на Харбин и Приморье. Последний план нашёл сторонников среди «каппелевского» командования (Войцеховского на посту Командующего сменил генерал Н. А. Лохвицкий, а того, в свою очередь, - генерал Г. А. Вержбицкий), и к середине августа началась эвакуация Читы и перебрасывание тылов на Маньчжурию.
16 августа из города ушли арьергарды семёновцев, 19-го - японцы, и 19-го же на станции Хадабулак состоялось соглашение представителей Атамана с «некоммунистической частью приморской делегации в Забайкалье». «Этим соглашением, - паниковало изобилующее ошибками сообщение Сиббюро ЦК РКП (б) в Москву, - Семёнов утверждается горным атаманом (?! - А. К.), главнокомандующим казачьих войск Забайкалья (?! - А. К.) и содействует созыву демократического съезда во Владивостоке». Главную угрозу большевики, впрочем, разглядели правильно: «Этим соглашением ДВР упраздняется».
Политическая победа, однако, оказалась недолговечной. Под влиянием коммунистов «Приморское Народное Собрание» (род «предпарламента») аннулировало Хадабулакское соглашение: социал-демократы и социал-революционеры пошли на поводу у большевиков (которые вскоре начнут их расстреливать). К этому же времени относится и ещё одна загадочная история.
Похоже, что накануне соглашения владивостокский «премьер» Никифоров, испугавшись за свою революционную репутацию и пытаясь реабилитироваться за «соглашательство», передал в Верхнеудинск сенсационное сообщение о... готовности Атамана перейти на советскую службу. Информация была немедленно передана далее - в Москву, после чего Наркомвоен Л. Д. Троцкий соизволил ответить: «По полученным из Верхнеудинска сведениям, атаман Семёнов обратился ко мне с предложением вступить в Красную Армию при условии амнистии. Полагаю, что нет причин отказать ему в амнистии под условием прибыть сюда...»[47] Одновременно была организована утечка информации, и позиции Атамана зашатались.
Вот это было уже чересчур. Семёнов с треском дезавуировал генерала Б. Р. Хрещатицкого, который вёл переговоры с Никифоровым, и опубликовал ко всеобщему сведению «Обращение»:
«Мои переговоры с владивостокской делегацией по поводу объединения областей Дальнего Востока и стремления найти пути мирного соглашения с теми, кто только по недоразумению - совместно с большевиками, рассматриваются как отказ от борьбы с коммунизмом. Заявляю, что, стремясь к примирению враждующих, но в действительности национально настроенных групп русского населения[48] и всемерно стараясь внести успокоение в наш измученный край, я в то же время ни одной минуты не думал о прекращении борьбы с коммунизмом, которую ведёт сейчас весь народ России. Мир с большевиками был бы хуже самой ужасной гражданской войны... Нельзя протянуть руку примирения тем, кто довёл родную страну до небывалого позора и раззорения... Три года боролся я с большевизмом, буду и впредь бороться с ним до конца...»
Одновременно Григорий Михайлович предпринимает последнюю попытку объединить для борьбы все общественные и военные силы. Читу, вновь занятую уже 23 августа (красные не решились вступить в пустой город), приказано удерживать до последнего. На следующий день Атаман передаёт «всю гражданскую власть в крае» созванному Народному Собранию, оставив себе только верховное руководство войсками и контроль над золотым запасом, а 23 сентября объявляет о подчинении Правителю и Главнокомандующему Вооружёнными Силами Юга России генералу Врангелю. Но остановить агонию Забайкалья уже не в его силах...