«Абсолютная независимость» Эстонии давала ощущение пусть и небольшой, но все-таки уверенности в перспективах продолжения борьбы. И вдруг внезапный удар в спину: всего лишь через две недели после подписания декларации Северо-Западного Правительства, 31 августа советский наркоминдел Г. В. Чичерин обратился к Эстонии с предложением начать переговоры о заключении мирного договора. «Надежные союзники» белых эстонцы согласились. На конференции представителей прибалтийских государств, состоявшейся 13 сентября в Ревеле, был открыто поднят вопрос о поддержке советских дипломатических инициатив и остальными новообразованиями. Уже сам факт, что подобного рода переговоры начались с эстонским правительством, означал, что большевики готовы, очевидно, признать de facto независимость республики. В таком случае признание эстонской независимости Северо-Западным Правительством теряло бы всякий смысл. «Эстонское правительство вступило с большевиками в переговоры о мире, – писал Карташев, – остается повернуть на единственно реальный путь, сосредоточив всю помощь, все внимание на Русской силе… северо-западной армии. В руках Англии все возможности. Если бы она решила взять Кронштадт, то этим самым, кроме морального давления на петербургское гнездо “коммунистов”, был бы сорван снова фланг красной армии по берегу моря до Красной Горки, и Русская армия легко бы пошла на Гатчину».
Оставался в запасе еще и «финляндский вариант». С конца 1918 года Юденич имел непосредственные контакты с «регентом Финляндии» генералом бароном К.-Г. Маннергеймом, бывшим офицером-Конногвардейцем. К середине 1919-го в самой Финляндии уже отошла в прошлое жестокая гражданская война с местными большевиками, получавшими поддержку из РСФСР. Отряды финской Красной Гвардии были разгромлены, однако Маннергейм считал необходимым обезопасить Финляндию от «советской угрозы» со стороны столь близкого к границе Петрограда (его опасения подтвердились впоследствии в ходе советско-финляндской войны 1939–1940 годов). Поэтому Маннергейм охотно поддерживал намерения Юденича координировать военные усилия на путях к Петрограду.
Первоначально переговоры с Маннергеймом шли успешно. Он не только дал согласие на организацию борьбы на территории Финляндии, но и сам выразил готовность предоставить для «похода на Петроград» части своей армии. Взамен Маннергейм потребовал присоединения к Финляндии района Печенгского залива (на основе плебисцита местного населения) и западной Карелии. При этом Финляндия обязывалась оставить во владении России участок Мурманской железной дороги, проходящей в этом районе.
Юденич в целом согласился с условиями Маннергейма и передал их Верховному Правителю России адмиралу Колчаку. Колчак также не высказал принципиальных возражений. Но российский представитель в Париже, бывший министр иностранных дел в Императорском Правительстве С. Д. Сазонов, категорически заявил о неприемлемости требований Маннергейма («прибалтийские губернии не могут быть признаны самостоятельным государством. Также и судьба Финляндии не может быть решена без участия России…»). В результате Колчак ответил Юденичу отказом, и последнему ничего не оставалось, как только подчиниться. Переговоры с Маннергеймом затянулись.
В итоге Маннергейм, полностью поддерживавший идею Белой борьбы, обещал придти на помощь даже в случае единоличного заявления Юденича о признании его условий. Главнокомандующий Северо-Западной Армией, отступая от принципа «Единой Неделимой России», заверил Маннергейма в своей полной лояльности, и вскоре началась подготовка к совместному наступлению Белой и финляндской армий на Петроград.
Однако и здесь Белому Делу на Северо-Западе не повезло. В Финляндии сменилось правительство, пост президента занял Стольберг – политический оппонент Маннергейма, большинство же получили социалисты. Новая власть прервала переговоры с Юденичем и запретила формировать русские воинские части на финской территории.
Результатом подобного дипломатического поражения стало отсутствие угрозы красным со стороны финской границы. За исключением самостоятельных действий все тех же отрядов ингерманландских добровольцов (Северо-Ингерманландский полк) под Лемболово, Куойвзи и Матоксой, никаких серьезных операций на Карельском перешейке в 1919 году не велось.
Разумеется, переговоры с Финляндией не могли не вызвать настороженности и у политиков Белого Северо-Запада. Вот как писал об этом Карташев в Омск В. Н. Пепеляеву: купить помощь Финляндии «можно будет лишь ценой невероятно тяжелых уступок, мучительных для национального сознания и нашей совести. И в этом для нас заключается необычайный драматизм нашего положения. С одной стороны, избавление… Петрограда и Севера… с другой – ужас согласия на дневной грабеж самых коренных прав России».
Генералу Юденичу вместо работы по организации Армии и руководству вооруженной борьбой фактически приходилось все силы и энергию направлять в область внутренней и внешней политики. По характеристике генерала А. В. Геруа, «…изобильно облепленный иностранными воздействиями, русской, так называемой, “революционной общественностью”, которую лучше было бы переименовать “полуреволюционной”, представителями сбежавшего заграницу русского капитала, также не чуждого полуреволюции и здесь ставшего “спекулятивным капиталом, плутократией”, генерал Юденич был, конечно, не в своей тарелке.
Неудивительно, что, по выражению окружавших его “демократов”, “умный, крайне молчаливый генерал”, впал в крайнее безмолвие. Вообще ген[ерал] Юденич явно избегал политических разговоров…»
Наступила осень. На фронте пока ничего не менялось. Эстония держалась неопределенно. Английская помощь, хотя и поступала в достаточном количестве, не могла продолжаться долго. В политическом руководстве Великобритании выявились серьезные разногласия между военным министром У. Черчиллем и премьер-министром Д. Ллойд-Джорджем. Глава кабинета все более и более скептически оценивал перспективы военной и дипломатической помощи Белому движению: «Я верю, – писал он, – что кабинет не допустит вовлечения Англии в какую-либо новую военную акцию в России… Что касается “огромных возможностей” для взятия Петрограда, который, как нам говорят, “у нас уже почти в кулаке” и которого нам никогда не схватить, то мы слишком часто слышали о других “огромных возможностях в России”, которые так никогда и не реализовались, несмотря на щедрые расходы для их осуществления. Только за этот год мы уже истратили более 100 миллионов на Россию…»
Крайне низко расценивались британским премьером и полководческие таланты самого Юденича: «У него нет никаких шансов захватить Петроград… Он ничем не зарекомендовал себя как военачальник, и у нас нет доказательств, что он способен осуществить задуманное… Тот факт, что из населения в несколько миллионов антибольшевики смогли набрать только 20 или 30 тысяч человек, – еще одно свидетельство полнейшего непонимания ситуации в России, на котором строится наша военная политика… Россия не хочет, чтобы ее освобождали. Давайте поэтому займемся собственными делами, а Россия о своих делах пусть печется сама…»
Черчилль, однако, был убежден, что военная помощь Юденичу должна оказываться в нарастающих размерах. В беседе с А. И. Гучковым он отмечал, что одним из главных направлений военной политики Англии станет помощь Юденичу, и даже утверждал: «…Если бы мы направили на этот фронт хотя бы половину того, что мы дали на Мурманско-Архангельский фронт (имелась в виду помощь войскам генерала Е. К. Миллера. – В. Ц.), то Петроград был бы давно взят…»
Сам Юденич возлагал на помощь Англии большие надежды. В конце сентября он писал Черчиллю: «…От имени русского народа, борющегося за свержение ига большевизма, я приношу вам искреннейшие благодарности за своевременную помощь снаряжением и обмундированием, любезно предоставленную вами. Она избавила нас от страха перед надвигающимися зимними морозами и намного подняла дух наших войск. Прилагая все усилия в борьбе против общего врага, мы надеемся, что столь великодушная всегда Англия будет продолжать оказывать нам моральную и материальную поддержку…»
Наступившая осень 1919 года стала переломной не только для Белого дела на Северо-Западе, но и для всего общероссийского антибольшевицкого сопротивления. С одной стороны – близость победы, успешное продвижение к Москве, с другой – тревожное, напряженное ожидание возможной неудачи, неопределенность, неуверенность в прочности фронта, в стабильности достигаемых успехов. На Северо-Западе положение усугублялось постоянными ожиданиями предательства – страшного для продолжения борьбы мирного договора между Советской Россией и прибалтийскими государствами. Эстония официально предупредила, что если до зимы Северо-Западная Армия не перейдет к боевым действиям, то «правительство не в силах будет воспрепятствовать народным настроениям, требующим мира с большевиками». В случае его заключения у Северо-Западной Армии исчезал тыл, с ней перестали бы считаться как с партнером, пусть и неравноправным, во внешней политике. Англичане со своей стороны также настойчиво требовали нового наступления армии на Петроград, заявляя о готовности оказать содействие с моря для захвата Красной Горки и Кронштадта.
В сложившейся ситуации наступление на Петроград становилось для Северо-Западной Армии неизбежным. Если бы оно имело успех, настроения и Англии, и прибалтийских государств могли бы измениться в сторону поддержки Белого движения. К тому же Юденичу были известны впечатлявшие достижения «похода на Москву» Вооруженных Сил Юга России. Налицо была возможность комбинированного удара Белых армий (единственного за всю историю Гражданской войны) на Петроград и Москву.
И решение о «походе на Петроград» было принято. Не дожидаясь дополнительного снабжения и подготовки, Северо-Западная Армия должна была перейти в наступление. К октябрю 1919 года ее состав вырос до 17 000 человек, 40 орудий, 6 танков, 2 броневиков и 4 бронепоездов («Адмирал Колчак», «Адмирал Эссен», «Талабчанин», «Псковитянин»). Реальные силы не достигали даже штатной численности дивизии военного времени (несмотря на это, Армия формально включала в себя 2 корпуса, состоявших из 5 дивизий), но ведь на большинстве Белых фронтов Гражданской войны было то же самое.