— Не таскаться же с каждым «иваном» на разъезд. А тут славное кладбище...
— И в избах кисло воняет. Азиаты вонючие. Меня всякий раз воротит. Стены, что ли, смердят?
— Этот, с шеей, как у гуся... Он застрелил Шаумбурга и ранил Хейма...
— Ганс Дейчле привязал этого длинношеего к цюндапу мордой вниз, руки скрутил за спину и поволок по кустарнику и пенькам. Ну и вопил этот гусак.
— У Хейма пустяшная дыра в плече, а месяца на два в тыл. Забавляться с девочками. Еще боевой крест огребет...
— А правда, капитана переводят в генерал-губернаторство?
— Нейбахер слышал, как офицеры поздравляли. Уже вспрыснули...
— Кафенгаузен сдерет с нас шкуру. Был у меня вахмистр в тюрьме. Своих со свету сживал. Смылся от него в железнодорожную полицию...
— Нужно «иванов» заставить этих зарыть.
— У капитана очень ценный родственник. Не то барон, не то граф, не последняя сошка в Берлине...
— Мне бы такого. Околачивался бы в своем полицейском участке, дрыхнул с женой, и никаких забот...
— Послушай, как здорово этот жид чешет по-нашему...
Солдат ребром ладони бьет Карла по шее.
— Ни хрена Хейму не повезло. Через недельку мы в Москве. Крест за штурм Москвы — лопнут от зависти...
— Быстрее, хромоногие коровы! Гельмут, навесь комиссару по заднице...
— Капитан тоже не лопух. Тянет резину. Кому охота отказаться от своей доли в Москве?..
— Комиссар, утри сопли своему жиду!..
Бряцают о пуговицы мундира медные жандармские бляхи. Солдат заталкивает мне за воротник пустую сигаретную пачку и дружелюбно смеется…
Перед обер-лейтенантом Карл вытягивается, щелкает каблуками, прижимает ладони к бедрам, слегка разведя локти, и, выставив подбородок, чужим лающим голосом рапортует: «Господин обер-лейтенант, разрешите доложить?»
— Ну?
— Обер-ефрейтор третьего взвода первой роты второго батальона четвертого мотополка семьдесят первой легкопехотной дивизии Карл Реппенс. Полевая почта номер Е-12893. Господин обер-лейтенант, осмелюсь обратить ваше внимание на следующие обстоятельства. Русский офицер добровольно спас мне жизнь...
Делаю вид, будто не понимаю немецкий. Проще простого, если не слушать...
На обочине расплющенный остов нашей полуторки. Трава, кусты, молодые деревца разметаны гусеницами. Грунтовая дорога в глубоченных колеях, загустевших тягучей грязью. Дорогу пересекает узкоколейка. Лес отбрасывает вечерние тени. Заметно свежеет.
Судя по артиллерийской канонаде, до линии фронта километра четыре. Там жарко. Батареи ведут огонь на полную скорострельность... Различимы даже хлопки одиночных орудийных выстрелов...
На поляне с дюжину мотоциклов, полевой автомобиль вроде нашего газика и крытый брезентом трехтонный оппель-блиц. Немцы — кто в люльке мотоцикла, кто на поваленном стволе — курят, жуют, дремлют. У станкового пулемета расчет. Два «шмайссера» выставлены на просеке.
Неглубокие воронки с затхлой водой. Щепа. Порожние консервные банки. Здоровенные термосы литров на двадцать...
— Документы? — Обер-лейтенант стягивает перчатки и кричит хрипло, отрывисто: — Документы, мерзавец!
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, документы у русского офицера. В беспамятстве я мог их потерять. Русский лейтенант почти всю дорогу нес меня...
Обер-лейтенант высокомерно поднимает бровь, кивает. Конвоир выворачивает мне карманы. Передает офицеру мое удостоверение личности, партийный билет и солдатскую книжку Карла.
Офицер бросает мои документы на переднее сиденье и листает солдатскую книжку Реппенса. Веки у обер-лейтенанта красные, с густыми белыми ресницами, пистолет съехал к пряжке — в щегольской кобуре из толстой свиной кожи. Мундир сидит туго, без единой морщинки. И сапоги — голенища бутылкой, гладкие, без складок...
У солдат на груди опознавательные знаки полевой жандармерии — медные подковообразные бляхи на цепях.
— Стоять смирно, мерзавец!.. — Обер-лейтенант хлещет Карла перчаткой по щекам.
На лицах солдат и на жандармских бляхах, на касках, оружии и рельсах узкоколейки, на чахлой листве и в лужах, еще не скрытых тенями, — спокойные отблески закатного солнца...
Дорога за поворотом урчит тракторными и автомобильными двигателями. Солдаты лениво прислушиваются.
— И все же осмелюсь уточнить данные обстоятельства, господин обер-лейтенант. Под населенным пунктом Кленовая я был контужен... я без сознания и один... Бой в тылу у противника. Русский офицер укрыл меня и спас. Затем вынес с поля боя. Вернул мне сознание. Помог выжить. Уклоняясь от разрозненных групп противника, мы заблудились...
За поворотом ревут двигатели.
«Заявить, что это ложь, — думаю я. — И тогда? Тогда вместе со мной расстреляют Карла. Молчать. Мне только молчать...»
— Отставить! — с брезгливой интонацией приказывает обер-лейтенант. — Латманн, не спускай с них глаз! Габке, Хеффнер, Уликс, ко мне! — Обер-лейтенант спрыгивает с мотоцикла. Напяливает перчатки. Поправляет кобуру. Округлив глаза, не мигая, смотрит на меня из-под каски. — Могу заверить, господа. Попали вы по назначению…
Из-за поворота неуклюже выезжают машины. Проваливаются на ухабах, раскачиваются. Впереди колонны метров на пятьдесят — юркий автомобильчик на гусеничном ходу.
Обер-фельдфебель жезлом приказывает остановиться. Автомобиль на полном ходу подкатывает к патрулю, лихо тормозит. С гусениц скапывает грязь. Ритмично пыхтит на холостых оборотах двигатель.
Обер-лейтенант небрежно отдает честь: «Заградительный пост. Полевая жандармерия. Пост «С». Обер-лейтенант Кафенгаузен. Предъявите документы, господин капитан!»
Рядом с водителем офицер. За его спиной два солдата с ручным пулеметом. Корпус автомобиля мелко вздрагивает. Офицер расстегивает шинель.
Из-за поворота выкатывают все новые и новые грузовые оппель-блицы. В воздухе выхлопные газы и грохот. Грузовики кидает на ухабах. Жирно плывет грязь. Отшметьями летит из-под колес. На каждом третьем грузовике ручной пулемет в положении «к бою», сошками упертый в крышу кабины. Из поднятых воротников шинелей смотрят помятые, хмурые лица.
Капитан и его охрана в грязи и оборваны. Капитан нервно барабанит пальцем по дверце. На заднем сиденье рядом с солдатами раненый. Я вижу только хохолок его темных волос. Он почти сполз на пол. Я слышу его причитания...
В центре колонны огромные бензоцистерны. За ними тягачи с низкобортными прицепами. Четыре десятитонные и два тонн на двадцать с оборудованием ремонтных взводов танковых частей. Фургоны с брезентом порваны пулями и осколками.
«Горючее, боеприпасы и запчасти для ударных танковых групп», — думаю я и непроизвольно подсчитываю количество автомобилей. В основном трехтонные и пятитонные немецкие грузовики, но есть и наши трехтонки ЗИС-5 и полуторки ГАЗ-АА. На одной из полуторок два миномета с прислугой, изготовленные к ведению огня, на другой около взвода солдат. На многих солдатах свежие марлевые повязки.
Сквозь урчанье моторов прорывается хриплый басок обер-лейтенанта: «... там наш последний пост. Но еще раньше, у отметки 121, объезд влево. Не забудьте, господин капитан. Иначе вас накроют русские батареи. Их там доколачивают танкисты Ланге. О вас уже лично запрашивал сам генерал. Там вас очень ждут... Нет, колонна майора Рудольфа целиком уничтожена за Никулиным посадом. О судьбе майора ничего не знаю... Вся надежда на вас...»
Чтобы услышать друг друга, офицеры напрягают голос. «Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять...» — продолжаю я свой счет автомобилям. Меня обдает горячим промасленным воздухом. Колонна приближается к головной машине.
— А этот? — капитан кивает на меня.
— Запутанная история. Вроде бы спас нашего обер-ефрейтора.
— А ну-ка! — поворачивается капитан к своему солдату.
Солдат вскакивает и целится в меня.
— Отставить! — зло выкрикивает обер-лейтенант. — Пленный нужен полевой жандармерии. — И кричит на солдата: — Отставить, олух!
— Хорошо, отставить, — капитан примирительно машет рукой. — Верите комиссару?
— Господин капитан, комиссар нам не для забавы.
У капитана забинтовано горло. Разговаривая, он болезненно морщится и прикладывает ладонь к горлу.
— Обер-лейтенант, сообщите по линии: 037-Б миновал ваш пост. Сообщите: на десятом километре после поста «Д» подверглись нападению. Инженер-майор Каупиш убит, лейтенант Вурмб пропал без вести. Остальные потери — четырнадцать рядовых и два унтер-офицера. Раненых оставил в Михнево. Семь автомобилей сгорели. Два брошены из-за повреждений в матчасти. Мотоциклетный дозор уничтожен русскими. Командование принял капитан Хорстенау. Потребуйте от моего имени обеспечения прикрытия на последнем участке трассы...
— Слушаюсь, господин капитан.
— Какова обстановка?
— Елино блокировано. Войска наступают через понтонные переправы...
— Знаю. Еще что?
— Зыбалов и Батуев продолжают бои в окружении. Батуев убит.
— Хорошо...
— Но у нас тоже значительные потери, господин капитан. И русские просачиваются, уходят лесами. Пленных против ожидания очень мало. Фанатичный народ...
— Ладно, спасибо. И простите мою горячность. Майор Каупиш друг моего детства... И потом все это...
Немцы безбожно калечат русские фамилии и названия населенных пунктов.
— У вас нет морфия? — обер-лейтенант кивает на раненого.
— А зачем?.. Влили флягу водки. Уснет. Великолепный был техник. Единственный в своем роде. Может пригодиться советом.
— Не смею задерживать, господин капитан.
— Без боев танковая дивизия не нуждается и в трех полных заправках, чтобы достичь Москвы. За нами еще четыре колонны. До встречи в Кремле, господа! Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер!
Черное облако отработанных дизельных газов расползлось над переездом. На нескольких грузовиках передние стекла выбиты.